Они остановились, немного не дойдя до конюшен. Посередине стропил на верёвке висело, едва покачиваясь от ветра, тело. Они сразу поняли, кому оно принадлежит, и, чуть помедлив, пошли вперёд.

Джерард срезал верёвку, на которой повесили Поля, вычурным кинжалом с портупеи. Это была жуткая смерть, не было никаких сомнений. Вряд ли есть что-то хуже мучительной смерти от удушения. Ни Фрэнк, ни Джерард не проронили ни слова. Они действовали, словно один человек, разделённый на два тела, понимая друг друга по взгляду. Вот они отнесли старика на большую кучу сена. Фрэнк сложил его начавшие коченеть руки на груди и поцеловал в морщинистый лоб, что-то прошептав на прощание. И только тогда оба заметили, что конюшня была пуста. Ни Кронца, ни Гнедой Фрэнка не было видно.

— Он наверняка пытался защитить лошадей… — хрипло выдавил из себя Джерард, чувствуя, как к горлу в который раз подступает ком неподъёмных сожалений.

Расстраиваться ещё больше не было душевных сил, они исчерпали все возможности своих чувств до дна. Фрэнк закрыл старику Полю выкаченные мёртвые глаза, и Джерард поджёг солому под телом. Очень скоро вся конюшня запылала, словно сухая спичка. Она горело рьяно и жадно, становясь очередным погребальным костром.

— Покойся с миром, старина Поль, — прошептал Джерард, и Фрэнк тихо вторил ему слабым голосом:

— Покойся с миром…

****

Они неторопливо шли по дороге, ведущей к опустевшему поместью баронессы фон Трир. Время потеряло значение, ничто не оттягивало их спины. Глаза высохли, и только солёную от слёз кожу щёк щипало на ветру. Дойдя до конца парка, Джерард услышал переливчатое ржание.

— Это Кронц, он, видимо, сбежал, — уверенно сказал он, останавливаясь. — Нужно поймать его, иначе будем идти до поместья всю ночь.

— Если хочешь — попытайся, — безучастно согласился Фрэнк. Он был до предела вымотан и просто механически переставлял ноги. Словно все горести, отведённые на их жизни, решили обрушиться в один день им на головы. — Но он, вероятно, не сёдлан.

— Не узнаем, пока не поймаю, — заключил Джерард и, опуская наземь портупею и папку с бумагами, скрылся в темноте.

Фрэнку не пришлось ждать долго. Джерард вывел из сгущенных теней парка осёдланного вороного коня. В его стремени болтался чужой грубый сапог.

— Кажется, кому-то мой Кронц оказался не по зубам, — устало хмыкнул Джерард. — Забирайся вперёд, Фрэнки. И едем.

Он помог устроиться в седле своему мальчику и подал ему шкатулки и портупею с папкой. Это было всё их имущество, оставшееся от прошлой жизни. Когда Фрэнк уверенно уселся на спине вороного, Джерард запрыгнул сам. Тронув поводья, он направил коня небыстрой рысью в сторону поместья баронессы.

— Спасибо, — тихо прошептал Фрэнк в пол-оборота после какого-то времени пути в полном безмолвии, под гулкий стук копыт об утоптанную землю.

— За что, любовь моя? — так же тихо спросил Джерард, наклоняясь ближе и целуя его в затылок. Волосы Фрэнка отчётливо и горько пахли дымом.

— За то, что ты рядом и жив, — не раздумывая, ответил Фрэнк. И, чуть погодя, добавил: — И за шкатулку.

Глава 34

Это было странно и непривычно — пробираться в прежде гостеприимный, наполненный живыми запахами и людскими голосами дом под покровом ночи, таясь, словно воры.

Джерард решил не зажигать свечей, чтобы не привлекать лишнего внимания, и хоть Фрэнк вполне поддерживал это решение, находиться внутри поместья баронессы после всего случившегося в сумраке, разбавляемом скудным ночным светом, льющимся из окон, было жутковато.

Мебель, хрустальные люстры и зеркала, обёрнутые белой материей, казались призраками из прошлого, заполнившими дом в отсутствие законных хозяев. Но они были слишком реальны и недвижны, заставляя белыми своими силуэтами что-то сжиматься внутри груди у обоих мужчин.

— Словно в склепе, — тихо проговорил Фрэнк, поёжившись, пока они с Джерардом шли по длинному полупустому залу в сторону кухни. Их шаги отдавались приглушённым эхом, отражаясь от высоких стен и лепного потолка.

— Ты прав, — подтвердил Джерард, притягивая Фрэнка ближе к себе за руку. — Довольно неуютно. Но нам нужно перекусить хоть чем-нибудь и отдохнуть. А завтра, утром… я обещаю — всё изменится. Будет светить солнце, и… всё будет по-другому.

Фрэнк только устало кивнул, приникая носом к пахнущей дорожной пылью и гарью шее Джерарда.

На кухне было просторно и темно, и на всём лежал пыльный отпечаток запустения, успевший осесть за прошедшие после отъезда баронессы пару недель. Им всё же пришлось зажечь небольшой, найденный в ящике, огарок свечи, чтобы отыскать на полу колечко люка, ведущего в погреб.

— Посмотри-ка, Фрэнки, — бодро донёсся из глубин едва освещённой темноты голос Джерарда. Фрэнк склонился ниже и увидел подсвеченные неверным огоньком съестные припасы. Рука Джерарда странно нелепо заканчивалась в том месте, где светлый желтоватый ореол резко переходил во тьму. — А у нас не всё так плохо! Внизу прохладно, и тут несколько кругов сыра, чёрный хлеб и даже пара вяленых бараньих окороков на крючках. Ох уж эта Шарлотта… Никогда не перестану поражаться женской дальновидности.

Подав ему круг сыра, несколько уже порезанных и зачерствевших ломтей хлеба и бутыль вина, Джерард выбрался из погребка. Мяса не хотелось никому. Неторопливо, едва удерживая в руках свой убогий скарб и продукты, они поднялись наверх, в покои Джерарда.

Отсюда так же дохнуло запустением, едва они открыли двери. Но балкон, выходящий окнами на розовый сад, был тут же распахнут, белые простыни сброшены, и комната, такая отчуждённо-холодная, словно ожила.

Наскоро глотнув вина прямо из бутылки и съев кусок твёрдого сыра, Джерард оставил Фрэнка, чтобы подойти к высокому окну с конвертом в руках. Тем самым конвертом, что передала ему королева словно десятилетие назад. Джерард вздрогнул. Время, так сильно ужатое, смотанное в тугой клубок, испещренное множественными узелками событий, оказалось так смехотворно коротко! Еще сегодня, ещё сегодня утром она была жива… А сейчас… Нет ни её, ни Маргарет, ни Поля. А они скрываются, точно крысы, бегущие с пробитого вражескими ядрами корабля, забираясь на мачты, карабкаясь буквально по головам… Так дико, так больно, так нереально… Джерард тяжело вздохнул, поёжившись. Шершавая бумага конверта дразнила пальцы. Что же там, внутри?

— Что там, Джерард? — повторил его мысли Фрэнк. Он не подходил, сидя у письменного столика и насыщаясь. Но в голосе сквозила тревога и заинтересованность. — Это те самые бумаги, что ты искал наверху у себя?

— Да, это они, — тихо ответил Джерард. — Я и сам не знаю, что там…

Медленно надорвав край пухлого конверта, Джерард достал свернутые листы и стал вглядываться в них, насколько позволяло скудное лунное освещение.

— О Господи… — прошептал он чуть погодя, прошуршав по очереди каждым, ластящимся к пальцам листом. — Господи…

Фрэнк взволнованно обернулся и тут же соскочил с мягкого позолоченного стула, направляясь к нему.

— Ты плачешь? — неуверенно спросил он, потому что Джерард, бегая зрачками по строчкам в который раз, сам не осознавал того, что по его щекам медленно скатилась пара солёных капель. — Что там? — взволнованно повторил свой вопрос Фрэнк, вытирая кончиками пальцев слёзы Джерарда и готовясь буквально выхватить бумаги из его рук, если тот не покажет их сам.

Джерард лишь молча передал ему листы и, прошептав: «Это невероятно…», — приник к горлышку тёмно-зелёной бутыли, намереваясь, кажется, опустошить её.

Бумаг оказалось три. Первая, с самой плотной тиснёной поверхностью, была заверена несколькими высочайшими канцеляриями и оканчивалась красивым витиеватым росчерком самой покойной королевы.

«Сим постановлением подтверждаю дарственную на поместье Mandarino, находящееся в южных предместьях Валенсии, Испания, окончательной и обжалованию не подлежащей. Новым безраздельным владельцем поместья назначается Джерард Мадьяро, подданный испанской короны, с передачей ему всех необходимых прав, обязательств и привилегий. Поместье переходит в его полное пожизненное пользование со всеми прилегающими территориями, садами и слугами».

Фрэнк сглотнул. Подданный испанской короны?.. Ниже стояла дата и многочисленные витиеватые подписи и вензеля.

Он отложил прочитанный лист под низ, и перед его глазами предстала столь же плотная, но меньшего размера бумага с меньшим количеством заверительных подписей. Так же на ней не было королевского росчерка. Текст повторялся на французском и испанском языках.

«Предъявитель сего документа сеньор Джерард Мадьяро является неприкосновенным подданным испанской короны».

Быстро достав последний лист, Фрэнк пробежался глазами и по нему, обмирая.

«Предъявитель сего документа сеньор Фрэнк Мадьяро является неприкосновенным подданным испанской короны».

Ноги перестали крепко держать Фрэнка, и он попятился, пока не упёрся икрами в край постели и грузно не осел на мягкое ложе. Он пробегал и пробегал глазами эти две строчки, в которых, казалось, билась и звенела вся его будущая жизнь. «Фрэнк Мадьяро… Фрэнк Мадьяро…» Его сердце стучало в висках невыразимо быстро, и Фрэнк никак не мог определиться, что же именно он ощущает сейчас. Он был настолько шокирован, что не заметил, как рядом прогнулись пружины, и Джерард сел рядом с ним на кровать, притягивая к себе за талию и зарываясь губами в растрёпанные волосы.

— Даже обречённая на смерть, она не забыла обещаний, данных мне, — прошептал он в непослушные пряди. — Теперь ты носишь мою фамилию, мальчик. И только тебе выбирать, считать себя моим супругом или же братом. Какой грех тебе больше по душе, Фрэнки? Мужеложства или же кровосмешения? — Джерард грустно усмехнулся, вдыхая запах гари и пепла, будто оставшийся навечно в волосах Фрэнка. Выпитое вино разгоняло его кровь, путая мысли и безумно утяжеляя веки. Щёки Джерарда ощутимо пекло румянцем, и он почувствовал сполна, что на сегодня с них хватит злоключений.