Атлетисты приступили к делу мгновенно. У них не было опыта, но была жажда отмщения и ярость. Наконец, накопившаяся за последние дни энергия искала выхода.

Предварительного плана сражения не существовало, так что в начале ощущалась некая стратегическая неопределенность. Но атлетисты быстро пришли в себя.

Игнорируя женщин, они набросились на мужчин. Сразу же выяснилось, что Бугор и его товарищи хорошо владели приемами рукопашного боя. Их было четверо против десятерых атлетистов; они находились, выражаясь языком милицейского протокола, в средней степени опьянения, но сопротивлялись отчаянно. Четверо! Да нет — шестеро. Обе женщины не визжали, не кричали и даже не царапались. Они дрались молча, зло, используя мужские приемы. И поскольку о них никто не подумал, преподнесли вначале некоторые сюрпризы. Одна из девиц, красивая девочка с развевающимися по ветру волосами и совсем детским лицом, нанесла Игорю удар ногой такой силы, что он скривился. Удар пришелся в бедро, хотя нацелен был в иное место, лишь быстрота реакции помогла ему избежать увечья. Он был занят одним из приятелей Бугра и понимал, что, если еще и эта амазонка обрушится на него, ему не уцелеть. Поэтому он, не думая, нанес противнице сильный удар в челюсть. И она упала как подкошенная.

Драка длилась недолго, проходила в молчании. Слышались лишь глухие вскрики, звуки ударов, сопенье, шарканье ног. Атлетисты пустили в ход свои газовые пистолеты и баллончики не столько по необходимости, сколько желая их проверить. Результаты превзошли все ожидания. Захлебываясь в слезах и соплях, рэкетиры катались по земле. Их били ногами, велосипедными цепями…

Наконец (на почтительном расстоянии) какой-то автомобилист начал прерывисто нажимать на сигнал, кто-то побежал звонить в автомат… Пора было разбегаться. Разбегались в разные стороны. Игорь побежал по Кропоткинскому переулку. Добежав до какого-то иностранного представительства, замедлил шаг, миновал вышедшего из своей будки милиционера, напряженно вглядывавшегося в конец переулка, где происходила драка, свернул на Садовое кольцо и вскочил в кстати подошедший троллейбус.

Доехав до Смоленской и еще тяжело дыша, вышел, долго чистил испачканную куртку, потом поправил шарф, шапку и неторопливо двинулся домой.

Поднявшись в квартиру, он прошел на кухню, съел, как всегда, оставленный ему ужин и отправился спать. Было почти два часа ночи. Уже раздевшись, он поколебался минуту и набрал Наташин номер. Подождал полдюжины гудков и залез под одеяло.


Чтобы обсудить итоги акции, «группа самозащиты» собралась на следующий день в «Гармонии» в неурочное время. Торжествовали победу.

«Разведка», а проще — один из атлетистов, живший на Кропоткинской, доложил, что слухов в окрестных домах было много, самых фантастических. Говорили, будто передрались посетители кафе, что рэкетиры пытались кафе уничтожить, что схватились две банды, не поделив сферы влияния, что много стреляли, есть убитые и раненые… Чего только не говорили!

Приезжала милиция, обходила дома, опрашивала. Как всегда, свидетели разделились на две части — те, кто видел и молчал, и те, кто ничего не видел, но давал подробные показания.

Побитые, видимо, успели уехать на своих машинах до прибытия милиции. Номеров, естественно, никто не запомнил.

Персонал кафе тоже, конечно, ничего не видел, не слышал. «Разве была драка? Что вы говорите? Какой ужас!»

На этом дело кончилось.

Так могло показаться. Но атлетисты прекрасно понимали, что мог последовать ответный удар. Они были очень уязвимы — в клубе были женщины, у многих членов клуба семьи. Службы охраны в «Гармонии» не существовало, в конце концов, это был кооперативный оздоровительный центр, а не форт Нокс, где хранится золотой запас Соединенных Штатов.

Крючкин настаивал на том, чтобы обратиться в милицию.

Тут возражали все.

— О чем ты толкуешь! — Луков махнул рукой, — Если теперь напишем заявление, они в два счета размотают наши дела и акцию «Бугор». И мы же в дерьме окажемся. А против них что у нас есть? Какие доказательства?

— Мы это дело потому на себя и взяли, что мы можем, а милиция не может. Руки у нее связаны, — поддакнул дядя Коля.

— Надо бы побольше таких групп, как наша, — заметил Игорь. — И взяться как следует за дело. Давно б уж всех сволочей удавили.

— Верно! — Леонид Николаевич был, как всегда, категоричен. — Сейчас засилье ханжей и слюнтяев: «Предельный срок заключения сократить с пятнадцати лет до десяти!», «Смертную казнь отменить!» Ох-ох, ах-ах, бедняжки бандиты, воры, насильники, убийцы! Как их все обижают, ох-ох, ах-ах! Надо создать, как в Америке, тайные общества честных людей вроде нас и уничтожать всю эту мразь! Нечего с ними церемониться!

— Во-во! — усмехнулся Луков. — Создадим общество «Черная рука», «Эскадроны смерти», начнем террор…

— И начнем, — воинственно вскричал Леонид Николаевич, — террор против террористов — святое дело!

— Тихо, тихо, — поморщился Луков, — сегодня против рэкетиров, завтра против кооператоров, послезавтра против атлетистов, глядишь, скоро не останется, кого терроризировать. А вот о безопасности клуба нашего надо подумать. С вневедомственной охраной нельзя договориться? — он вопросительно посмотрел на Крючкина.

— И что? — пожал тот плечами. — Пришлют старушку, мастера по вязанию жилеток или пенсионера, героя Шипки…

— Эх, нет у нас частных детективных агентств, — вздохнул насмотревшийся Тутсиных видеофильмов Игорь, — позвонили бы к Пинкертону и будь здоров — охрана!

Постепенно напряжение спадало, шли дни, рэкетиры не обнаруживались. Но все же в клубе бдительность не теряли. Крючкин перенес занятия уже всех женских групп на утренние часы, члены группы самозащиты не расставались с газовыми пистолетами и баллончиками, которых Игорь приволок два десятка. У себя дома и в клубе Крючкин установил новые замки, охранную сигнализацию.

Несмотря на удовлетворение, которое испытывал Игорь от сознания победы, он ощущал какую-то «моральную занозу», что-то мешало ему насладиться этим удовлетворением в полной мере. Он понял, в чем дело, однажды днем, когда шел по Остоженке. Мать просила купить в аптеке какое-то трудно находимое лекарство. Игорь обегал все прилегающие районы и вот попал на Остоженку, хотя даже не был уверен, есть ли там аптека. Но за лекарством для матери он готов был слетать и во Владивосток.

Игорь быстро шел, внимательно оглядывая улицу в поисках аптечного заведения, и вдруг нос к носу столкнулся с молодой женщиной в голубоватой дубленке. На ней не было головного убора, густые волосы спадали на воротник. Совсем детское лицо не вязалось со статной фигурой, дорогой одеждой, хитроумно-небрежной прической.

Игорь узнал ее.

Это была та девушка, которую он нокаутировал во время расправы над Бугром. Он хорошо тогда запомнил искаженное яростью, но такое красивое лицо, освещенное окнами кафе.

Правда, теперь, при дневном освещении, заметны были и тонкие морщинки возле глаз, и искусно скрытые мешочки под глазами — следы распутной жизни.

Ничего удивительного в этой встрече не было: все они жили в одном арбатском регионе.

Игорь узнал ее, и краска прилила к щекам. Как она посмотрит на него, здоровенного атлета, ударившего ее кулаком по лицу?

Но девушка промела его равнодушным взглядом и продолжила путь. Не узнала. Слава богу! Где ей было запомнить в той ночной драке лица десятка мужчин, напавших на их компанию. Игорь остановился, посмотрел ей вслед. Она удалялась, качая бедрами, немного искусственной походкой в своей роскошной голубоватой дубленке, изящных голубоватых сапожках. Густые волосы рассыпались по плечам. Королева! Королева, дравшаяся ногами и когтями в глухом ночном переулке. Наверняка пившая и курившая, быть может, и коловшаяся, и спавшая с кем попало. Быть может, и замешанная в темных делах рэкетиров! И кто бы, кроме опытного глаза, разгадал все это, посмотрев на нее. А сколько их таких?

Игорь смотрел вслед девушке со смешанным чувством жалости и презрения. Не уловивший этой тайной гаммы чувств, пожилой прохожий бросил на него иронический взгляд: «Придурок, глаз не может оторвать от задницы той красотки, раскрыл рот, и смотрит, и смотрит. Ох эти современные, сексуально озабоченные пацанчики! Куда идем! Вот в наше время…»

А тем временем «сексуально озабоченный пацанчик» медленно брел по Остоженке в глубокой задумчивости.

Он теперь понимал, что за заноза сидела в нем после той ночной драки. Он не мог забыть, что жестоким боксерским приемом ударил девушку. Пусть врага, пусть обороняясь, пусть в горячке, но девушку! И вот этого он не мог себе простить.

Игорь дошел до Кропоткинской площади.

Окинул рассеянным взглядом густую, плотную подушку пара, висевшего над бассейном: дальний Кремль, серый, огромный в своих нелепых очертаниях «дом на Набережной», о котором рассказывал ему дед, укрытые облезлыми снежными шапками деревья Гоголевского бульвара…

Он вдруг впервые, наверное, по-настоящему оценил происходящее.

По существу, он теперь член, и весьма активный, одной из двух противостоящих мафий — рэкетиров и атлетистов. И дело здесь не в том, что одни преступники, а другие защищаются, одни мерзавцы, обирающие честных тружеников, а другие — эти самые честные труженики. Дело в том, что он вошел в некий мир массовой или организованной преступности, мафии, о чем сейчас пишут все газеты, без конца вещают радио и телевидение, о чем ходят невероятные слухи.

Мир, знакомый ему по Наташиным видеофильмам, переселился в его родной город, на его родную улицу. Людей похищают, вывозят за город, пытают раскаленным железом, главари мафии окружают себя платными телохранителями, у них пистолеты, автоматы, пулеметы, образуются банды мальчишек в несколько сот человек. Рэкетиры действуют свободно, облагают всех данью, взрывают, поджигают непокорных.