То был не первый случай. Без конца звонили активисты разных групп, объединений, движений, фронтов. Чтоб приходили, записывали, снимали эпохальные события. А собиралась сотня-две крикунов. Держали речи перед еще сотней-другой зевак. А потом всех довольно вяло разгоняла милиция. Ни проломленных голов (впрочем, у милиционеров порой бывало), ни убитых, ни раненых.

«Попробовали бы эти демонстранты так вести себя с полицейскими у него на родине! Костей бы не собрали», — Гор усмехнулся. Да, многому им еще учиться предстоит. И что интересно, в учебе этой преступники и смутьяны (так по-русски?) постигают науку куда быстрей, чем те, кому полагается с ними бороться. Это у них называется демократия. Когда у Гора пытаются «зарезать» статью, под предлогом оскорбления власти, или клеветы, или еще какой-то ерунды — вот это зажим демократии. Но когда под предлогом демократии выпускают всех преступников, разгоняют армию, а максимальный срок тюремного заключения снижают до десяти лет, какая же это демократия?!

Кстати, об армии — мысли его приняли другое направление, есть проблема, серьезнейшая проблема: как переправить листовки этому другу Игоря, минуя самого Игоря? Вряд ли он листовку видел. А вдруг захочет посмотреть? И когда посмотрит, спустит в унитаз? А своему другу свернет голову. Так как быть? И тут у Гора рождается план (у него все время рождаются планы). Он еще некоторое время сидит, попивая свое виски.

Наконец выходит, садится в машину и едет на Белорусский вокзал. Там спускается в автоматическую камеру хранения, вкладывает в одну из ячеек пакет и только после этого идет к телефону-автомату.

Не успевает он набрать номер Тутси, как понимает, что сегодня у него везучий день. Выясняется, что Тутси в ближайшие три дня свободна, значит, ее супермен уехал.

— Мадам Тутси, — сокрушенно говорит Гор, — боюсь, я вас подвел…

— Что такое? — она в тревоге.

— Дело в том, что у меня сломался ксерокс и я поручил печатку сделать моему другу. А он срочно уехал…

— И ничего не получилось? — Тутси расстроена.

— Нет, он все сделал, но не успел мне передать, а вернется не скоро…

— Что же делать? — Тутси совсем падает духом, она же обещала Игорю!

— Друг нашел выход — он оставил пакет в коробке хранения на вокзале и сказал мне код. Знаете, там кладут вещь в эту коробку, но открыть может только тот, кто знает код. Вот у меня записано. Так что я вам скажу, а вы можете сказать кому надо.

— Ой, спасибо, Август, — Тутси оживает, — большое спасибо. Я позвоню Олегу, он сам возьмет.

Гор на всякий случай запоминает имя и делает вид, что у него гора с плеч.

— Я очень рад, мадам Тутси. Не люблю не выполнять обещания. Вот код.

Тутси записывает.

Он прощается и едет в корпункт, где у него назначена встреча с Жоржем, речь пойдет об их «музыкальном диалоге», как окрестил его Гор.

Жорж является на этот раз трезвый и даже причесанный — он на работе. Из дальнейшей беседы выясняется, что он весьма добросовестно отнесся к полученному заданию. Жорж уверенно оперирует именами — Цой, Макаревич, Ревякин, Науменко… названиями ансамблей — «ДДТ», «Аукцион», «Алиса», «Телевизор»…

Жорж поведал о спорах, развернувшихся вокруг имени трагически погибшего Башлачева, вокруг истоков русского рока. Он цитировал слова разных песен.

Особенно Гору понравился «Майк» Науменко с его «каждый день — это выстрел, выстрел в спину, выстрел в упор». В кого? Тут можно кое на что намекнуть.

Разрабатывается сценарий диалога. Наконец включает магнитофон.

— Скажите, — вдумчиво спрашивал Гор, — о чем поют периферийные рок-группы?

— Вот, например, — глубокомысленно отвечал Жорж, — новосибирская группа «Калинов мост». Вы уже ощущаете по названию глубоко русские традиции: Калинов — калинка. От этих названий веет богатырской силой, русским духом, историей. Их вокалист Ревякин глубоко самобытен.

— О чем же он поет? — с преувеличенным интересом вновь спрашивал Гор. — Отражает ли он нынешнюю жизнь страны, происходящие в ней события?

— Конечно, — звучит ответ Жоржа, — ведь рок всегда на гребне событий. Вот, например, одна из его наиболее популярных песен: «Долго ли еще моей земле страдать, дурью задыхаться, пот и слезы глотать, косы заплетать мором да гладом, язвы прикрывать Москвой и Ленинградом…»

— Очень интересно, — серьезно замечает Гор и потирает руки, чего, разумеется, не увидит читатель будущего диалога.

— А вот, — продолжает Жорж, — песня Шевчука. Это группа «ДДТ»: «Эй, Ленинград, Петербург, Петроградище — Марсово пастбище, зимнее кладбище, отпрыск России, на мать непохожий, бледный, худой, евроглазый прохожий…»

— Вы считаете, — спрашивал Гор, — что эти строки относятся только к Ленинграду или ко всей сегодняшней жизни страны?

— Возможно, что ко всей, — изображая напряженную работу мысли, отвечает Жорж.

Когда заканчивают первый вариант, Жорж возвращается к давней мысли.

— Послушай, Август, ты все-таки должен посмотреть сам, своими глазами. Тут я приметил одну группку на Арбате…

— На Арбате? — насторожился Гор.

— Да, именно русский рок. У них там руководитель Егор Мухин, интересный объект. Очень способный парень. Наркоман.

— Как наркоман? — Гор поражен.

— Бывший, — Жорж доволен произведенным эффектом, — уникальный случай! Сам взял и бросил употреблять наркотики. Как, знаешь, курильщик. Есть такие: накануне выкурив за день пачку, на следующее утро встает и говорит: «Я бросаю, все!» — и, представь, бросает. Окончательно и бесповоротно. Вот и этот парень — не нюхал, не курил, а кололся! Кололся! Худший вариант. Когда таких лишают порции, они готовы убить человека, и себя в том числе. А этот взял и решил: «Конец, больше не колюсь!» И не колется!

— Ну, конечно, — нетерпеливо прервал Гор, — не колется. А рок тут при чем?

— Я же говорю — у него рок-группа. Особая, в русском стиле. Надо своими глазами увидеть.

— Ты говоришь, они на Арбате? — Гор был явно заинтересован.

— Да. Сходим?

— Сходим.

На том их встреча закончилась, а поход состоялся субботним вечером.


Они с Жоржем пообедали в Пресс-центре МИД, предварительно посидев в баре. Присутствие Гора удерживало Жоржа от излишеств, так что он хоть и выпил «свою порцию» водки, однако не набрался, как обычно.

В приглаженном свете арбатских светильников топтались у своих выставок художники, у ступеней Вахтанговского театра бренчали гитаристы, возле дверей кафе томились недлинные очереди.

Они подошли к лотку, на котором были выложены всякие дешевые браслеты, кольца, пояса, брелоки с изображением обнаженных красоток, большие жестяные бляхи-значки. На одном красовались флаги СССР и США в виде бабочки — репродукция известного рисунка Джуны, на другом личико девушки в широкополой шляпе и призывная подпись: «Я жду вас». «Помогите материально», — гласила надпись еще на одном значке, сопровождаемая рукой, державшей цилиндр в просительном жесте. Яблоко и надпись: «Я люблю жену», веселый, под клоуна, презерватив, размахивающий плакатом: «СПИДу — нет!» Просто надпись: «Нравлюсь?» И еще множество столь же изысканных и остроумных изображений и лозунгов. Кроме того, бойко шла торговля наклейками: «Малборо», «Адидас», «Пепси-кола»…

Пропорхнула стайка девушек в высоких сапогах и черных, сложнейшего рисунка колготках, которые уходили под джинсовые куртки, юбками девушки пренебрегли…

Прошли хиппи с петушиными гребнями, обвешанные словно папуасы, какой-то бижутерией, прошел медленной походкой милицейский патруль. На «решетке» сидел парень с гитарой и хрипло пел о луне, которая не хочет спускаться на землю, и о девчонке, которая, наоборот, не хочет с земли подниматься.

Жорж уверенно свернул в подворотню (видимо, он не раз бывал здесь), вошел в захламленный, заваленный грязным снегом двор, толкнулся в покосившуюся дверь.

Вниз шли ступени. Из глубины раздавалась оглушительная и не очень мелодичная музыка. За дверью, словно он ждал их здесь всю жизнь, прислонившись к стене курил длинный, худой парень с разметавшимися по плечам белокурыми волосами. Он посмотрел на них светлыми, выцветшими глазами и оживился.

Жорж молча вытащил из-за пазухи блок «Малборо» и протянул парню. С ловкостью и быстротой Акопяна парень растворил блок в воздухе. Он сделал приглашающий жест и открыл еще одну дверь. Шум стал невыносимым. В комнате с низким потолком и облезлыми стенами, украшенными увеличенными фотографиями рок-звезд, на скамьях сидели человек тридцать, в основном юные ребята и девчата, некоторые тесно обнявшись. Но был в задних рядах и народ постарше. На Гора и Жоржа никто не обратил внимания. Молча сели у стены.

На сцене три полуголых парня, небритых, длинноволосых, один с серьгой в ухе, хриплыми голосами орали что-то нечленораздельное, качаясь, извиваясь, то падая на колени, то подпрыгивая. Закончив на каком-то неистовом вопле, парни повернулись к «залу» спиной и ушли за мятую серую занавеску сбоку от сцены. Остались густой запах пота и звон в ушах от криков, грохота ударных, гула гитар.

Публика сидела неподвижно, наверное, ни у кого не было сил шевельнуться. Минут через пять на сцену вышла очередная рок-группа. Во главе шествовал тот длинный парень, что встречал их у входа, — Егор Мухин.

Появление музыкантов вызвало слабое оживление.

Гор с нескрываемым удивлением смотрел на сцену. Музыканты были одеты в весьма необычные для рок-оркестров одеяния. Один — в поповскую рясу, другой — в сапоги гармошкой, длинную, подпоясанную извозчичьим кушаком косоворотку, на голове — картуз, третий — в посконную рубаху и лапти, еще один — в кольчугу и древнеславянский шлем.

— «Россияне»! — коротко представил Мухин свою группу и, не теряя времени, ударил по струнам.

Начался обычный по грохоту, невнятности и однообразию музыки концерт. Конец, а точнее, последние слова каждого куплета песни повторялись раз двадцать. Гор с трудом сумел разобрать лишь одно четверостишие: