Мария Корелли - Ардаф

Сах-Лума рассмеялся.

– Ай, бедное нежное дитя, она меня любит! – сказал он беспечно. – В этом нет тайны! Но, когда все женщины меня любят, я предпочёл бы умереть от избытка любви, чем от чего-либо ещё. Идём! Уже закат – в моём саду есть зелёный холм, откуда мы увидим всю пышность и великолепие заходящего золотого бога. Это зрелище я никогда не пропускаю, и я хотел бы разделить его с тобой.

– Но, в таком случае, не безразличен ли ты к женским ласкам? – спросил Теос. – Неужели ты никого не любишь?

– Друг мой, я люблю себя! Я не нахожу ничего более приятного, чем собственная личность, и от всего сердца я восхищаюсь чудом и красотою собственного существования! Нет ничего прекраснее в женщинах, чем их созерцание моего гения, сознание собственной силы и очарования! Жизнь такого поэта, как я, – это вечное чудо! Вся вселенная подчиняется моим требованиям; человечество становится простым рабом капризов моего величественного воображения; силой мысли я поднимаюсь к звёздам; одним желанием воспаряю к высшим сферам, неизведанным, но знакомым моей фантазии; я беседую с душами цветов и фонтанов; и любовь женщины – лишь капля в глубоком океане моего безмерного наслаждения! Да, я обожаю свою необычайность! И откровенное самопоклонение есть единственная вера, которой мир искренне следует до конца!

Он поднял взгляд с яркой, самоуверенной улыбкой. Теос встретил его с удивлением и сомнением, но ничего не ответил, и вместе они зашагали медленно через мраморную террасу и дальше, вглубь прекрасного сада, наполненного буйными розами, что карабкались и цвели повсюду, оживая глубоким огненным цветом в лучах горящего заката.

Они недолго шагали плечом к плечу без слов по прохладным дорожкам чередовавшихся света и тени, под прикрытием переплетённых зелёных ветвей, в которых лишь любовные трели очаровательных птиц то и дело разрывали тишину столь подходящим обстановке нежным пением. Весь воздух вокруг них благоухал тонкими ароматами; нежные радужные насекомые порхали и танцевали в тёплых лучах заката, как золотые искры в янтаре вина; между тем, повсюду отдалённый блеск взрывных фонтанов или мягкое изумрудное сияние бормочущих ручейков, которые петляли по земле меж поросших мхом и склонившимися папоротниками берегов придавало приятное ощущение прохлады и свежести яркой зелени роскошного пейзажа.

– Говоря о верованиях, Сах-Лума, – наконец вымолвил Теос, глядя на своего собеседника с неясным чувством сострадания и обеспокоенности, – какая религия преобладает в этом городе? Сегодня, хоть и по незнанию, я нанёс непростительную обиду тем, что глазел на прекрасную Верховную Жрицу, в то время как должен был пасть ниц во время её благословения. Ты должен поведать мне об общепринятых обычаях вероисповедания, чтобы я в своей слепоте снова не ошибся.

Сах-Лума улыбнулся.

– Общепринятые обычаи вероисповедания – это общепринятые законы традиций, – отвечал он, – не больше, не меньше. И в этом мы во многом похожи на прочие народы. У нас нет никакой истинной веры – а у кого она есть? Мы принимаем некое данное нам определение гипотетичного Божества вместе с соответствующими сентенциями и кодексом морали, сопровождающими это определение. Мы называем это религией и облачаемся в неё, как в одежды, из необходимости и ради благопристойности, хотя, по правде, мы и вполовину так не привязаны к ней, как к гораздо более интересным вещам вроде вкуса и одежды. И всё же мы привыкли к своей вере, и некоторые из нас будут драться с другими из-за одного неосторожного слова; и поскольку вера наша содержит массу противоречий и недомолвок, то подобные столкновения нередки, в особенности среди жрецов, кто, будь они искренними последователями своего призвания, должны бы были отыскать пути сглаживания всех кажущихся несоответствий во имя поддержания мира и порядка. Конечно, мы вместе со всем цивилизованным обществом поклоняемся Солнцу, как и вы, должно быть, в одном этом главенствующем принципе наша религия универсальна!

Теос склонил голову в согласии. Он едва ли осознавал своё движение, но в тот момент он ощущал вместе с Сах-Лумой, что не было иной формы Божества в мире, кроме сияющего шара, что согревает и освещает землю и явственно управляет сменой сезонов.

– При этом, – задумчиво продолжал Сах-Лума, – мы располагаем достоверным знанием наших учёных и астрономов (многие из которых сейчас гниют в тюрьме за смелость их исследований и открытий) о том, что Солнце – никакое не божество, а всего лишь огромная звезда – плотное тело, окружённое горящей атмосферой, – одно из множества подобных себе тел, движущихся по орбитам в строгом соответствии с математическими законами. Тем не менее эти знания предусмотрительно хранятся подальше от народа, ибо там, где наука слишком быстро раскрывает свои чудеса перед полуобразованными и пошлыми умами, в результате сначала зарождается атеизм, затем республиканизм, а в конце концов анархия и разруха. И коль скоро этих бед, – которые, словно хищные птицы, вечно кружат над великими царствами, – следует избегать, то мы должны ради благополучия страны и народа строго придерживаться некоторых постулатов и внешних ритуалов религии.

Он замолчал. Теос вскинул на него выжидательный взгляд.

– Даже если эта религия не имеет в себе ни тени истинности? – спросил он. – Хорошо ли для человека суеверно цепляться за ложное учение?

Сах-Лума, казалось, несколько минут размышлял над его вопросом про себя перед тем, как ответить.

– Друг мой, сложно решить, что есть ложь, а что истина; но я думаю, что даже неистинная религия лучше для масс, чем вообще ничего. Люди очень близки к скоту: когда нравственное чувство перестаёт их сдерживать, то они немедленно выскакивают за все границы и дают столько же воли своим страстям и желаниям, сколько и тигры с гиенами. И в некоторых нравственность держится лишь на живом страхе – страхе обидеть некую деспотичную, незримую силу, которая правит вселенной и чья главная и самая ужасная составляющая – это не созидательная, а разрушительная мощь. Умилостивить и ублажить Верховного Разрушителя – есть цель всех религий, и именно по этой причине мы добавили к нашему культу Солнца ещё и Белую Змею – проводника воли Нагая. Нагая – излюбленный объект человеческого обожания, они могут позабыть воздать хвалы Солнцу, но только не Нагая, кто рассматривается как символ вечной мудрости, единственный защитник, чьи убеждения смягчают тираническое настроение незримого Пожирателя всего сущего. Нам известно, насколько люди ненавидят мудрость и ненавидят учиться, и всё же они толпами падают ниц пред символом мудрости каждый день в священном Храме вон там, хотя я весьма сомневаюсь, не относится ли столь набожное поклонение скорее к Лизии, чем к обожествлённому червю!

И он рассмеялся, сверкнув взглядом.

– А Лизия – это?.. – начал Теос вопросительно.

– Верховная Жрица Нагая, – медленно отвечал Сах-Лума, – чаровница господа, равно как и людских сердец! И пока она сохраняет свою красоту, культ Нагая будет держать Аль-Кирис в узде. А дальше – кто знает? В прошлом было немало бунтарей, проповеди философов вызывают некоторые недовольства, и сегодня есть те, кто устал от постоянных жертвоприношений и сокрытия невинной крови. Кроме того, этот безумный Хосрула воздвигает злобные обвинения против Лизии и Нагая в открытую, да так громко, что проходящие мимо не могут оставаться глухими к ним. У него странное помешательство: учение о будущем, о котором он так яростно вещает на языке пророков. Он утверждает, что далеко, в центре Круга Света, существует Бог – величественное существо, кто своей всепобеждающей чудесной любовью управляет всем творением, ведя его к некоему магическому завершению. В дальнейшем, спустя тысячи лет, этот Бог воплотится в человеческом теле и образует удивительное существо: получеловека-полубога, чтобы прожить нашей жизнью и научить нас на своём примере кратчайшему пути к счастью. Эта теория одновременно очень странная и дикая! Ты когда-нибудь слыхал о ней?

Он задал этот вопрос безразличным тоном, но Теос молчал. Им овладело чудовищное желание говорить, он чувствовал, что его душили слёзы.

– Я думаю… Я слышал о подобном учении, но я знаю о нём не более твоего, Сах-Лума! Мне кажется не совсем невероятным учение о божественной доброте, ибо если есть Бог, то Он должен возвещать о Себе во многом: в большом и малом, в привычном и чудесном; хотя, по правде, нет никакого чуда в том, что кажется таковым нашим ограниченным зрению и разуму. Но раскрой же мне, Сах-Лума, твои собственные мысли по этому поводу!

– Мои? У меня нет никаких мыслей по этому поводу! – отвечал Сах-Лума с легкомысленным презрением. – Подобная вера может найти последователей в будущем, но сейчас к чему предупреждать нас о вещах, не относящихся к настоящему? Кроме того, моё отношение к любой религии неизменно, я слишком глубоко изучал науки, чтобы достоверно знать: никакого бога нет! И я слишком честен, чтобы поклоняться загадочной и просто предположительной личности!

Ледяная дрожь прошила тело Теоса и, будто вдохновлённый неким невидимым зрителем, он проговорил почти скорбно:

– Ты уверен, Сах-Лума? Не чувствуешь ли ты инстинктивно, что есть высшая сила, сокрытая за вуалью видимой природы? И что там, за гранью, может оказаться вечная радость, где твои величайшие ожидания наконец исполнятся?

– Ах ты, возвышенная душа! – вскричал он весело. – Мои ожидания уже исполнены! Я не стремлюсь ни к чему иному, кроме славы, и то, чего я достиг, я буду удерживать, пока светит солнце!

– И какая же польза от славы после смерти? – спросил Теос.

– Прошу тебя не огорчать меня, друг мой! – пробормотал он с дрожью. – Подобные мысли – словно раскат грома на небесах моего счастья! Смерть! Она разобьёт мою арфу и моё сердце! Станет последней нотой моего навечно умолкающего голоса и песни!

– Ты должен возродиться, Сах-Лума! – это было всё, что он мог сказать. – Внутри тебя живёт пламя, которое никогда не погибнет!