Мария Корелли - Ардаф

Когда они покинули сад, настала ночь, словно враз нахлынув с пугающей неожиданностью, и одновременно дворец Сах-Лумы засветился из конца в конец тысячью цветных ламп, судя по всему зажжённых единственным электрическим импульсом. Великолепный ужин был подан для Лауреата и его гостя в просторном, богато украшенном пиршественном зале, роскошный ужин, способный удовлетворить самого горячего последователя эпикурейства. Богатые яства с изысканными винами подавали им в поистине княжеском изобилии, и, пока друзья ели и пили, нежная струнная музыка звучала для них в исполнении невидимых музыкантов. В перерывах между приятными мелодиями Сах-Лума развлекал гостя увлекательными речами и искромётными шутками, и Теос почувствовал, что никогда ещё не получал такого удовольствия от праздника жизни. Единственным недостатком было то, что он слишком быстро закончился; и когда последнее блюдо с фруктами и сладостями убрали, он нехотя поднялся и приготовился сопровождать своего хозяина к королю.

Вскоре они оказались на широких проспектах Аль-Кириса, двигаясь к королевскому дворцу. Теос занял место в колеснице Сах-Лумы – позолоченной повозке в форме половинки ракушки, установленной на паре высоких, почти бесшумных колёс; сидений в ней не было, и оба они стояли прямо, и Сах-Лума сосредоточенно правил двумя чёрными, как смоль, конями, которые не раз сорвались бы в галоп, если бы ни умелая рука их хозяина.

Постепенно восходила полная луна на небо, ярко-фиолетовое, как лепестки анютиных глазок, но её мощный свет был почти посрамлён сиянием улиц, которые подсвечивались с обеих сторон разноцветными лампами, работавшими от накопленной электрической энергии. На двенадцати высоких башнях священного Храма горели двенадцать огромных звёзд, которые, поворачиваясь, излучали живое голубое, зелёное и янтарное свечение, словно сигналы маяка; и отражения от мозаичной мостовой, смешиваясь с бледными лучами луны, придавали странный и самый фантастический вид всей сцене. Прямо перед ними пылающая арка вздымалась, как изогнутый к небу лук, и в центре её виднелась надпись: «Зефораним», выведенная огненными буквами, сообщающая всем читателям имя и место жительства могущественного монарха, под чьей властью, согласно словам Сах-Лумы, Аль-Кирис достиг нынешнего высокого положения, богатства и благополучия.

Это была истинная слава! И Теос пару раз вздохнул, глядя на Сах-Луму, внутренне понимая, насколько бедными и слабыми были его собственные поэтические дарования. Не то что он желал бы скрестить мечи с Сах-Лумой в песенном состязании, но он просто ощущал некую приниженность – чувство, будто он ещё и не был поэтом вовсе, а должен был бы начать изучать искусство с самого сначала.

В этот момент экипаж прибыл к дворцу. Натянув поводья так, что лошади чуть ли не встали на дыбы, Сах-Лума быстро направил их в просторную конюшню, охраняемую солдатами в полном вооружении и великолепно освещённую, где пара гигантских каменных сфинксов охраняла пролёт лестницы, которая восходила к бесконечной белой мраморной колоннаде. Здесь рабы в богатых нарядах рванулись навстречу и крепко удерживали коней, пока Лауреат и его друг высаживались. При этом могучий звонкий лязг оружия отразился от каменных дорожек: все солдаты побросали своё оружие на землю и снимали шлемы, выкрикивая единым громким мужским хором:

– Слава Сах-Луме!

Сах-Лума поднялся на половину лестничного пролёта и там повернулся, улыбнувшись и поклонившись с неповторимым изяществом и бесконечной снисходительностью. Белые его одежды искрились драгоценностями, и с его плеч, перехваченный сапфировой заколкой, свисал длинный плащ из золотой ткани, изящно подбитый лебединым пухом. Затем он быстро взлетел наверх вместе с Теосом и арфоносцем и пропал в огромном парадном зале королевского дворца, известном как Дворец Двух Тысяч Колонн.

Здесь, среди огромных резных колонн, казавшихся прямыми, высокими, застывшими стволами деревьев, собрались сотни людей – молодых и старых – истинных аристократов высшего общества, судя по великолепию их костюмов; через их сверкающие ряды сновали маленькие пажи в алом и голубом; чёрные рабы, полуголые или наряженные в яркие цвета; должностные лица с драгоценными знаками отличия и символами власти; военные, облачённые в стальные доспехи и с короткими ятаганами; и все они смеялись, говорили, жестикулировали и толкались локтями, двигаясь по залу; и они так плотно были зажаты здесь, что при первом взгляде казалось невозможным проникнуть внутрь столь плотной толпы, но, как только появился Сах-Лума, все они расступились ровными рядами, создав таким образом свободный проход для него.

Он медленно шагал с уверенной улыбкой, кивая направо и налево, отвечая на уважительные приветствия собравшихся; многие вопросительно поглядывали на Теоса, но, поскольку он был сопровождающим Лауреата, его приветствовали с таким же почтением. Старый критик Забастес, протиснувшись через толпу, хромал позади Сах-Лумы на некотором расстоянии от арфоносца, бормоча что-то себе под нос на ходу.

– Сегодня тебе лучше следить за своим языком, Забастес! – сказал прекрасный юноша в ослепительном голубом с серебром одеянии. – Сомневаюсь, что король нынче в настроении выслушивать твои мрачные глупости! Его величество серьёзно расстроен после возвращения с королевской охоты утром, и несмотря на то что метко сразил двух свирепых животных, он удивительно печален, и лишь божественный Сах-Лума способен утешить его смятённый дух. Поэтому, если ты имеешь сказать нечто сварливое против гения моего хозяина, то лучше оставь это до следующего раза, иначе голова твоя покатится по рыночной площади, как сушёная тыква!

– Благодарю за предупреждение, молодой выскочка! – отвечал ему Забастес. – Ты, мнится мне, неплохо осведомлён для низкого лакея! Что ты можешь знать о настроении Его Величества? Я попрошу тебя не замахиваться выше температуры воды в ванне и выбора редкостных притираний для кожи, ибо это может повредить нежную текстуру твоих ущербных мозгов! Ффу! – Забастес с отвращением втянул воздух – От тебя омерзительно несёт жасмином! Хотел бы я, чтобы ты отмылся от парфюмов и выказывал поменьше безвкусицы в стиле своей одежды!

Они шли вперёд вдоль бесконечной колоннады, пока не оказались у огромной двойной двери, состоящей из двух крылатых фигур с огромными щитами. Здесь стоял человек в серебряной кольчуге, который сначала показался частью декора двери, но с приближением Сах-Лумы он ожил, и от одного его прикосновения рýки двух статуй сдвинулись, огромные щиты медленно поднялись, и двери заскользили в стороны без шума, раскрывая роскошь королевской приёмной залы.

Это был просторный высокий зал, полностью оконтуренный позолоченными колоннами, между которых висели многочисленные золотые лампы, искрившие светом на великолепный мозаичный пол. На стенах висели богатые гобелены, изображавшие сцены любви и роскоши: прекрасные девы отдыхали в объятиях своих любовников или слушали любовные песни, а рядом с ними изображались воины, убитые на поле сражения или сражающиеся врукопашную насмерть. По углам этой удивительной комнаты были расставлены все виды знамён и оружия, а в центре расписного потолка распростёрла крылья огромная птица – орёл с головою совы, – которая несла в кривых когтях великолепный канделябр, состоящий из сотни мечей, каждый из которых имел на конце лезвия яркую лампу в форме звезды, а рукоятки их соединялись в центре.

Офицеры в полном вооружении стояли рядами по бокам залы, и множество прочих людей находились здесь же, переговариваясь тихими голосами. Но взгляд Теоса вскоре приковал сверкающий шатёр в самом дальнем конце зала, где на массивном троне из слоновой кости и серебра восседал объект его внимания: король Зефораним. Ступени к трону были по щиколотку забросаны цветами, по обеим сторонам возлежали медные львы, и четыре гигантские чёрные статуи мужчин поддерживали навес с золотою каймой над монархом, расшитый бесчисленными рядами жемчужин. Лица короля видно не было, он лежал, откинувшись назад, опираясь на локоть и наполовину скрывая лицо одной рукой. Человек в серебряной кольчуге прошептал нечто на ухо Сах-Луме в качестве предупреждения или совета, а затем приблизился, пав ниц перед троном. Король слегка заинтересовался, но позы не поменял, он явно находился в гневном и недовольном настроении.

– Великий мой повелитель!.. – начал было герольд, но движение, выражавшее решительное нетерпение со стороны короля, заставило его умолкнуть.

– Клянусь богами! – сказал монарх, и голос его отчётливо разнёсся по всему залу. – Вечно ты ходишь вокруг да около, вместо того чтобы сразу перейти к сути дела! Ты можешь говорить прямо?

– О терпеливейший суверен! Сах-Лума ждёт внимания короля!

– Сах-Лума! – и монарх подпрыгнул, сверкнув огненным взглядом. – Ожидание на него дурно влияет, плут ты! Как ты посмел заставить его ждать? Со всей кротостью моли его войти, как это подобает равному мне!

Теос в это время более внимательно присматривался к нему; поистине ему показалось, будто внезапная пауза настала в действии всей драмы, чтобы дать возможность ему, как зрителю, тщательно вдуматься в смысл этой одной особенной сцены. Поэтому он воспользовался возможностью и, прямо глядя на Зефоранима, подумал, что никогда ещё не встречал столь прекрасного мужчины. Статный рост и телосложение атлета внешне придавали ему поистине королевский вид, хотя физиономист, оценивая его по выражению лица, немедленно приписал бы ему самые ужасные пороки закоренелого сластолюбца и крайнего эгоиста. Его прямые, низкие брови свидетельствовали скорее о грубой силе, чем об интеллекте; глаза его, большие, тёмные и яркие, несли в себе выражение какой-то зловещей жестокости, несмотря на их прозрачность и блеск; тяжёлые линии рта, лишь отчасти прикрытые короткой, жиденькой чёрной бородкой, ясно говорили о том, что поведение монарха ни в коей мере не укладывалось в границы узких путей добродетели.