– Спросите Лизию! Она знает о короле больше, нежели в том сознаётся!

Его слова были высказаны негромко, однако и этого хватило, чтобы все гости замолкли и стали прислушиваться. Тревожные взгляды замелькали за столом, и мёртвая тишина придавила собравшихся удушливой пеленой. Говоривший молодой человек, которого звали Нир-Джалис, удивился внезапной тишине и, лениво оглядев стол с мягких бархатных подушек, на которых возлежал, улыбнулся и спросил:

– Что за компания молчунов? Вы разве не расслышали? Я сказал, спросите Лизию! Спросите, отчего Зефораним тайком пробирается в Священный Храм по ночам, словно таящийся презренный раб, а не король. И я ручаюсь, что не поэзия побуждает его бродить по подземельям здешнего могильника в одиночку и с такой скрытностью! Лизия знает больше, чем желает в том признаться нам!

Настала новая глубокая, будто смертельная тишина, и затем серебристый голосок Лизии нарушил молчание ясным чётким звучанием:

– Друг Нир-Джалис! Мне думается, ты стал слишком мудр для этого мира! Поэтому мне горько, что тебе не суждено увидеть завершение нашего праздника! Оставь же нас сию минуту! Я легко прощу твоё отсутствие, коль скоро настал твой час!

И, взяв со столика рядом с собой стеклянный кубок в форме лилии на золотой ножке, она протянула его Нир-Джалису. Дико вскочив со своего дивана, он смотрел на неё, словно не веря своим ушам, сильная дрожь сотрясала его до самых ног, руки сами собой конвульсивно сжимались, и тогда очень медленно он выпрямился.

– Лизия, прости меня! Ради нашей прошлой любви, Лизия, сжалься!

При этих словах Сах-Лума также подскочил, сжимая в руке кинжал, лицо его вспыхнуло гневом.

– Чёрт возьми, – вскричал он, – о чём говорит этот парень! Прошлая любовь? Ты, грязный хвастун! Как смеешь ты говорить о любви со Священной Жрицей?

Нир-Джалис не обратил на него никакого внимания. Глаза его глядели на Лизию, словно глаза затравленного животного, напрасно искавшего милосердия у своего убийцы.

– Во имя данного тобою обета, Нир-Джалис, – медленно проговорила жрица, – и во имя твоей клятвы, данной пред ликом Священного Глаза Рафона, – тут она коснулась страшного камня на своей груди в форме глаза, – я дарю тебе эту чашу забвения – серебряный нектар успокоения! Усни и больше не просыпайся! Выпей и умри! Твоё служение окончено! Прощай!

Он механически взял кубок в руки, оглядываясь по сторонам, всматриваясь с надеждой в лица молча внимавших гостей, словно в слабой попытке снискать чьё-либо сострадание здесь, и всё ещё надеясь на спасение. Но ни единого сострадательного взгляда не получил он в ответ, кроме взгляда Теоса, кто, исполнившись удивления и ужаса, уже готов был разразиться возмущением и упрёками, не одари его Сах-Лума предупреждающим взглядом, сообщавшем о том, что любое вмешательство с его стороны лишь ухудшило бы положение. Поэтому помимо своей воли и только ради Сах-Лумы Теос молчал, зачарованно глядя на Нир-Джалиса.

Тот поднёс кубок к губам, и тогда его яростный взгляд пал на Сах-Луму:

– Я пью это за тебя, Лауреат! – хрипло произнёс он. – Пой же теперь так сладостно, как только можешь, ибо вскоре и ты тоже отведаешь этого напитка!

И без дальнейших колебаний он выпил всё содержимое единым глотком. Едва он это сделал, как с диким криком повалился на пол, руки его заскребли в предсмертной агонии, лицо исказилось, однако желанный конец ещё не настал. Он вдруг вскочил на ноги, разорвал свой украшенный драгоценностями жилет и с трудом прижал руки к сердцу. Вены его вздулись и посинели. Он подошёл к Теосу и тяжко опустился перед ним на колени:

– Убей меня! Сжалься!

Теос в ужасе смотрел на мучения несчастного, ибо он уже видел этого самого Нир-Джалиса умиравшим столь же жестоким образом прежде! Переполняемый невыразимым отвращением и страхом, он выхватил свой кинжал, наконец, желая прекратить страдания этого человека.

– Обезоружить его! – прозвучал приказ, и с молниеносной быстротой, верный своей хозяйке Газра молча подскочил к нему, вырвал из рук стальной нож и связал руки шарфом.

– Молчи! – прошептал кто-то ему в ухо. – Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь Сах-Лумы, молчи!

– Успокойся, добрый Теос! – промолвила нежно Лизия. – Остерегайся поднимать оружие на защиту недостойных, лучше оставь своё мужество для тех, кто сможет оценить твои достоинства!

Она легко взмахнула рукой, отдавая команду Газре, который тут же подошёл к трупу Нир-Джалиса, стащил с него все драгоценности, затем вдвоём со вторым, столь же мускулистым рабом, как и он сам, они подняли тело с пола и унесли. Лизия поглядела на Сах-Луму и Теоса и тронула маленький колокольчик. От его чудесного звона мраморный пол раздвинулся, и банкетный стол со всеми дорогими фруктами и цветами с лёгкостью исчез под землёй! Затем пол снова закрылся, и теперь широкое круглое помещение зала было свободно от помех, и компания весельчаков стала лениво подниматься с подушек для танцев.

Неясное ощущение посетило тогда разум Теоса, а именно, что все чувства Сах-Лумы к Лизии были ясным отражением его собственных первоначальных страстных порывов, но теперь он более не держал злости на своего прославленного соперника, равно как и не питал ревности в любви. «Лучше любовь, которая убивает, чем не любить совсем!» – думал он. И тогда он отдался в добровольную власть собственных страстей, решив наслаждаться сегодняшним днем, несмотря на то, что могло ему принести с собой будущее.

В продолжение того вечера гостей развлекали невероятно искусные танцовщицы, вино продолжало литься рекой, так что Сах-Лума окончательно напился и уснул прямо у подножия трона жрицы. Тогда Лизия незаметно поманила к себе Теоса и попыталась соблазнить его, обещая сладострастные объятия и неземные блаженства, назвав, однако, одно страшное условие, поразившее его до самой глубины души:

– Убей Сах-Луму! – прошипела Лизия Теосу, словно змея. – Убей, я и сама предложила бы ему серебряный нектар, но тогда весь город восстал бы против меня из-за его смерти, ведь он всеобщий любимчик, поэтому он не должен погибнуть так.

Однако Теос в ужасе отшатнулся от неё, глядя на своего несчастного беспомощного друга, распростёртого у трона своей обожаемой Лизии, и твёрдо отвечал коварной соблазнительнице:

– Нет, я скорее отдал бы свою жизнь за него! И я буду молить Высшего Бога о том, чтобы Он помог ему освободиться от тебя навеки!

После своей провалившейся попытки Лизия незаметно покинула банкет, одарив Теоса ненавидящим взглядом, и тогда Теос осознал, что настало самое удачное время для побега из этого кошмарного места, и бросился тормошить друга.

– Поднимайся, Сах-Лума! Скорее, уйдём из этого ужасного места, – расталкивал он его.

Сах-Лума был совершенно пьян и требовал ещё вина и веселья, однако Теосу удалось наконец увести его через боковой проход, который вёл прочь из банкетного зала, в прохладный, влажный сад, где, ощутив некое облегчение от освежающего дыхания ночи, Сах-Лума выпрямился и спросил с удивлением:

– Куда ты меня тащишь?

– Подальше от опасности и смерти! – решительно отвечал Теос.

И он ускорил шаг, таща за собою друга по широкой дорожке, которая, как казалось, вела их прямо вперёд, но на самом деле петляла и извивалась между хитросплетёнными углами и поворотами. Неожиданно через арку переплетённых ветвей магнолии Теос уловил блеск подсвеченного бассейна с мраморной нимфой в центре, которую он уже видел в первый раз, когда они только пришли. И он нетерпеливо рванулся вперёд, зная, что теперь они уже были недалеко от входных ворот. Неожиданно фигура мужчины в полном вооружении показалась впереди и затем стремительно исчезла, однако не раньше, чем Теос успел узнать в нём жесткие и строгие черты самого короля.

– Сах-Лума, – прошептал он, – ты не заметил короля?

– Короля? Не может быть!

Теос молча указал в тенистый кустарник, и Сах-Лума оправился и с интересом и страхом уставился в указанном направлении.

– Король? – бормотал он. – В таком случае Хосрула был прав! Впрочем, нет, друг мой! Ты ошибся! Иди скорее домой, а я тебя догоню!

И, прежде чем Теос успел сказать хоть слово, он исчез среди густой листвы вслед за только что показавшимся королём.

– Сах-Лума! – в страхе позвал его Теос. – Вернись!

Но лишь тишина и шелест листвы были ему ответом и, так и не дождавшись друга, он направился к выходу один. Однако вскоре он понял, что заблудился, и увидел железные ворота, распахнутые перед ним. За ними оказались ступени, которые вели вниз, в некое пустынное убежище, тёмное в эту беззвёздную ночь. С сомнением глядя на сумрачный склеп, ему показалось, что слабое голубое пламя заколыхалось впереди и в порыве внезапного интереса он начал спускаться вниз.

Пройдя сотню ступеней в полнейшем мраке, он вытянул руки и коснулся чего-то острого и ледяного. Содрогнувшись, он вновь заметил свет, который позволил ему осмотреться и осознать весь ужас своего положения: он был в огромном могильнике! В холодном мраке Теоса окружали сотни скелетов выбеленной кости, блестевших влагой, как жемчуг. Плечом к плечу стояли они плотными рядами, занимая каждый угол подземелья. Тысячи пустых глазниц, казалось, устремили свои взгляды на него в слепом удивлении; тысячи насмешливых улыбок горели на их черепах, так что ему казалось, будто он даже слышал их смех, отдававшийся эхом от сводов. Эти образы обступили его со всех сторон, тьма объяла, и он уже начал было падать в обморок от ужаса, когда вдруг сильная рука схватила его за плечо и крепко удержала на ногах.

– Сын мой! – промолвил серьёзный мелодичный голос. – Что ты здесь делаешь? Ты приговорён? Или ты бежишь от смерти?

С трудом сбросив оцепенение, Теос различил в свете яркой лампы, что теперь слепила его глаза, тёмные очертания высокого, одетого в чёрное старика, чей строгий и величавый вид сначала напомнил ему Хосрулу, но лицо стоявшего перед ним выражало такое спокойствие и бесстрастие, что делало его похожим на оживший труп.