В буфете я наткнулась на Кимми. В чёрном, простом платье, с высоко заколотыми волосами она выглядела прекрасно. В её лице проступали как материнские черты, так и черты отца. Она держала в руке бокал с вином и кивнула мне.

— Привет, Кимберли, — произнесла я таким сладким голосом, что от него она запросто заработала бы кариес. — Рада видеть тебя здесь.

— Папа попросил меня помочь, — пояснила она. — Он всегда заказывает сюда хорошее вино.

— Разумеется, — я наполнила взятую с буфета тарелку сыром и крекерами с горчицей.

— Почему ты не пьёшь вино?

Я набила полный рот, поэтому просто пожала плечами. Кимми внимательно оглядела меня с головы до пяток. Потом отпила глоток вина.

— Мне нравятся твои туфли, — тон, которым она произнесла эту фразу, оказался гораздо дружелюбнее, чем ожидалось. Особенно после её догадки, что я подарю ей братика или сестричку.

В дальнем углу комнаты я увидела Джен. Рядом с ней стоял Джаред. Одной рукой он придерживал её за талию. Джен ухмылялась, но её лицо оставалось немного напряжённым.

— Привет, Джен, — поздоровалась я. — Привет, Джаред.

Он кивнул в ответ.

— Привет, Эмм.

— Дорогая! — выдохнула Джен. — Ты только посмотри на всё это. На этих людей. О, Боже, меня сейчас вырвет.

— Лучше не надо, — автоматически возразила я. — Иначе меня тоже.

Джаред рассмеялся, прижал Джен к себе и поцеловал.

— Ты справишься. Сколько раз тебе повторять?

Слова Джареда вряд ли её убедили, но в его объятиях она заметно расслабилась.

— Тебе легко так говорить.

— Конечно, но правда от них меньше не становится.

Мы разговорились о выставке. Работы Джен вывесили в дальнем зале, что объясняло её нахождение в буфете. Она не хотела присутствовать, когда люди рассматривали её картины.

— Если хочешь, могу сходить посмотреть, — предложила я.

— Нет! — выпалила Джен. — Ладно, иди.

— Я это ей уже предлагал, но она отказалась, — пояснил Джаред.

— Лучше, оставайся здесь, — заупрямилась Джен. — Эмм, ты не могла бы сходить, хоть глазочком посмотреть? Но если кто-то будет говорить гадости о моих работах, не говори.

— Я бы тебе такого никогда не сказала, — возмутилась я.

Прокладывая себе путь среди толпы, я разглядывала работы Джонни, но его самого нигде не обнаружила. Выкинула мусор в специально подготовленную для этого корзину и захватила в баре имбирный эль. На тот случай, если мне вдруг станет плохо. Потягивая эль из бутылки, я вошла в последний зал.

Картины Джен сразу же бросились мне в глаза. Их развесили на белой стене и подсветили крошечными фонариками. Джен неделями мучилась, отбирая свои любимые работы, чтобы продемонстрировать их Джонни. С её выбором я согласилась, хоть и знала, моё мнение взято в расчет исключительно по дружбе. Я рассматривала её работы, восхищалась манерой фотографии местных достопримечательностей, их художественной обработкой, подчёркнутой или изменённой ручной росписью. К моему большому удивлению, на одной из них я обнаружила себя.

Наверное, она собиралась сделать мне сюрприз, но потом вспомнила, что эта фотография снята на камеру телефона. Я и понятия не имела, для чего её будут использовать. Джен изобразила мой лицевой портрет. Глаза опущены, рот обиженно искривился. В тот момент я пыталась украдкой поймать взгляд Джонни. Фон с фотографии удалили, а моё лицо поместили в окне нереконструированного дома из песчаника в нашем районе. Рядом висела фотография моего дома, на лестнице которого стояли мы с Джонни.

— Миленькая штучка, — произнёс за моей спиной грубый женский голос. — Правда, я несколько шокирована, что Джонни допустил её к выставке. Но ему ведь всё можно, не так ли? Бог мой, надо думать, что я хорошо его знала.

Я обернулась к стоявшей рядом женщине. Узкое чёрное платье, красные лодочки с сильно поцарапанными носками. Блондинка, длинные волосы собраны в высокий конский хвост, который сильно натягивал кожу лица. А, может, это плохо сделанная подтяжка. Она тоже обернулась в мою сторону.

— Вот ведь дерьмо! — произнесла женщина.

Я заморгала и отступила на шаг. Сэнди. Конечно, это она, только старше. И потрёпанная жизнью. Но я сразу её узнала, и она меня, кажется, тоже.

— Вот ведь дерьмо, — повторила она светским тоном и опять уставилась на картину в рамке. В руке она держала незажжённую сигарету и делала вид, что собирается закурить.

— Должно быть, вы — мама Ким, — мой голос слегка дрожал, и мне пришлось откашляться.

— А вы — малолетняя подружка Джонни.

— Из возраста тинэйджера я выросла давным-давно, — я надеялась, что перепалка здесь не состоится… но с другой стороны, моё второе я готово было принять вызов.

— Не слишком давно, — насмешливо ответила Сэнди и ткнула сигаретой в мою сторону.

— Почему вас это интересует? Вы с Джонни развелись много лет назад.

Смех у Сэнди жёсткий, лишённый юмора.

— Конечно. Но это не значит…

Она замолчала, глаза сузились. Потом окинула меня взглядом и посмотрела прямо в лицо. И сделала шаг вперёд.

— Мы с вами знакомы? — поинтересовалась она.

— Нет, — это слово отдавало ложью, но всё, что у меня имелось, так это сумасшедшая теория, не более того.

Сэнди снова оглядела меня с ног до головы.

— Вы уверены?

— Да.

— Ваше лицо кажется мне знакомым.

Я выдавила из себя смешок, вспомнив стеклянные глаза Сэнди наверху в комнате Джонни. О том, как она ворвалась, когда мы спали с ним. Как она требовала денег, как вмешивалась в частную жизнь других людей. Для неё всё закончилось давным-давно.

— Мне ваше тоже.

Я надеялась, что такой ответ её удовлетворит. Она поправила волосы, платье. В одной руке между пальцами до сих пор зажата сигарета, другая ухватила меня за локоть.

— Полагаю, я видела его среди всех этих лиц, — заявила Сэнди. — Я имею в виду ваше лицо. А вы, очевидно, видели меня на одной из картин Джонни.

Сейчас у неё другой акцент, не такой, как во время приступов. Или она приложила максимум стараний, чтобы изменить свой выговор, или я просто сошла с ума, и никогда ранее с ней не встречалась. Но вела она себя крайне самонадеянно, не то, что раньше.

— Ах, это вы были с ним на фотографии? — невинным голосом прочирикала я.

Теперь я поняла, почему мне знакомо её лицо. Перед моими глазами всплыла репродукция знаменитой картины с обнажёнными телами. На цветочном лугу резвились двое, у девушки на длинных волосах — венок из маргариток. Я просто хотела чуточку позлорадствовать.

Улыбка Сэнди выдала мне, что она это поняла. Возможно, даже отнеслась с уважением.

— Но это было очень давно.

— Да, — сказала я. — Это так.

Не говоря ни слова, она развернулась на каблуках и оставила меня в одиночестве. Меня её уход никак не задел. Чем реже я встречалась с Сэнди, тем лучше.

Я рассматривала остальные картины Джен, затем и другие выставленные работы. Можно совсем не разбираться в искусстве, чтобы определить, какая из них лучшая. Хороши все, но картины Джен в особенности. Я восхищалась ими и пыталась незаметно подслушать, что о них говорили другие гости. Только хорошие отзывы, я знала, это её порадует.

Пора уже было возвращаться в главный зал и сообщить радостные новости, но вдруг кое-что привлекло моё внимание. На задней стене, несколько обособленное от остальных работ, висело то, чего я раньше никогда не видела, хотя узнала с первого взгляда. Люди расступились, я подошла.

«Пустые пространства».

Эта работа и сделала Джонни знаменитым художником. Она представляла собой не одиночную картину, а серию рисунков и фотографий, на которых изображался один и тот же объект. Только в разных позах. Самые известные и большие по размеру изображения разместили в центре экспозиции. Миллион раз я видела их в интернете, на разных сайтах и разного качества.

Женщина, голова повёрнута, волосы закрывают лицо и плечи. На ней надето жёлтое летнее платье, под ногами — зелёная трава. Одна рука вытянута вперёд. На заднем плане намёк на воду. Раньше я никак не могла понять, что это. Река? Озеро? Или даже море? Но на данной версии я увидела плавательный бассейн.

Другие картины были маленькими, некоторые не больше карандашного наброска. Эффект объёма создавали рамки. Я видела, как менялась на них манера письма, от первого карандашного штриха до финального изображения. Как зачарованная рассматривала я этот шедевр, и впервые поняла разницу между картиной и произведением искусства.

Женщину изображали не всегда в одной и той же позе. На некоторых она полностью отвернулась. На других — руки свободно опущены вдоль тела. Иногда казалось, что дуновение ветра трепало подол её платья.

Запаха апельсинов я не почувствовала. Пол под ногами не зашатался. Я даже не моргнула ни разу. Минуту я рассматривала самые известные эскизы Джонни, а потом оказалась в тёмной кухне, которая пропахла алкоголем и марихуаной. Вглядываюсь в пустой стул и переполненную пепельницу.

— Нет, — раздаётся мой шепот.

На календаре август 1978 года. В нос бьёт запах пота и алкоголя. Записная книжка Эда лежит на столе, но его самого нет. Шум тусовки на улице становится громче, пронзительней.

Я покидаю кухню и выхожу в сад. Люди заговаривают со мной, но я их игнорирую. Я помню дату на календаре. Я знаю это место, и знаю, что произойдёт.

Разыскиваю Джонни на задах бассейна. Он сидит в тенёчке на траве.

— Это ты, — произносит он. — А я тебя уже искал.

— Джонни.

— Да? — он прижимает меня к себе, и я соглашаюсь на поцелуй.

Мне надо так много ему сказать, но я не нахожу слов. Я знаю многое, но, в то же время, не знаю ничего. Я беру его руку, кладу себе на живот. Целую его в губы. Смотрю в глаза.