Выйдя из квартиры, Ника набрала на мобильном номер службы такси и приготовилась ждать машину в тепле подъезда.

* * *

Егор, хоть и злился на Нику, чувствовал неясную тревогу за девушку. Интуиция его болела, как застарелая язва, не давая уснуть. Егор встал с постели, вышел на просторную кухню и включил чайник. Но тут же его и выключил, решив, что заглушать беспокойство лучше чем-нибудь покрепче. Он достал из холодильника бутылку водки, нарезал тонкими кружочками лимон, разломал на неаккуратные, но от этого еще более аппетитные куски плитку шоколада и плеснул себе в рюмку сто граммов.

Водка теплом разлилась по телу, но тревогу не растворила. Егор опрокинул еще стопку, затем решительно поставил бутылку в холодильник, прошел по длинному коридору до комнаты, в которой спала сестра, и открыл дверь.

Узкая полоса света просочилась из коридора в приоткрытую дверь и упала на Лерино лицо. Девушка тихо что-то промычала во сне, но не проснулась.

– Спи, спи, не буду тебя беспокоить, – пробормотал Егор и вышел. За сестру душа больше не ныла, а вот за Нику – да. И тревога эта не утихала, а, наоборот, нарастала.

Он вернулся в свою спальню и, поколебавшись, взял мобильный телефон. Полчетвертого ночи, Ника наверняка спит, а тут он со своей паранойей. Но лучше уж разбудить ее и успокоиться, чем до утра хлебать бессонницу пополам с тревогой.

Он набрал номер девушки и долго слушал длинные гудки. Не отвечает. Наверное, действительно спит. Не ехать же к ней домой, в самом деле! Тем более что она ночует у подруги.

Да, и с этим Андреем в одной квартире. Черт…

Но причина беспокойства была отнюдь не в Андрее. Вспомнив вечер в ресторане и их с Никой разговор, Егор почти физически ощутил, как тревога холодом прошлась по спине, вызвав озноб. Ох, не натворила бы эта девчонка чего ужасного. Хватило же у нее ума (вернее, не хватило!) поставить самостоятельный «эксперимент» со свечой! Благо ее предположения о том, что свеча ядовита, оказались неверны. А если бы она не ошиблась? Даже страшно подумать, что могло бы произойти. Вот глупая…

Егор не на шутку рассердился на Нику и заодно – на себя за то, что бросил ее одну, за то, что все еще сидит дома и старается заглушить тревогу водкой. Ему надо к ней бежать! Лучше перестраховаться и покараулить ее возле подъезда, чем сидеть и строить догадки до утра.

Он натянул джинсы, свитер, проверил в кармане ключи от машины, но не успел выйти за дверь, как раздался зуммер домофона. Растерянный охранник сообщил, что к Егору ломится какой-то дед.

– Мы его не пускаем, но он упирает на то, что у него для вас есть срочное и важное сообщение. Гнать его, Егор Станиславович? – по-простецки спросил охранник.

– Я сейчас к вам спущусь и сам разберусь, – отрезал Егор.

Когда он, спустившись к охранному пункту, увидел непрошеного гостя, то невольно выдохнул:

– Это… вы?

Старик почтительно ему поклонился и, кивнув на охранников, усмехнулся в густую бороду:

– Понимаю я, работа у них такая. Но мне с вами поговорить надо. Срочно.

– Пойдемте, – пригласил Егор, кивнув в сторону лифта. – Поднимемся ко мне и там поговорим.

* * *

Ника расплатилась с таксистом и побежала к своему подъезду. За тот короткий путь, что пришлось проделать от машины к дому, она успела замерзнуть: на ногах у нее были легкие туфельки и тонкие колготки. Собираясь в ресторан, она не думала, что вечер обернется такими приключениями.

Не простыть бы. С мыслью о том, что первым делом стоит выпить горячего чаю с медом, она открыла подъездную дверь, поднялась на свой этаж и… нос к носу столкнулась с молодым человеком.

– Здравствуйте, – от неожиданности поздоровалась она.

– Здравствуйте, – с лучезарной улыбкой ответил он, по-свойски подпирая спиной дверь ее квартиры. – А я вас жду, Ника.

Она молча рассматривала его, этого знакомого незнакомца, которого уже видела однажды: на кладбище, на похоронах Стаса. Длинные волосы на этот раз были забраны сзади в «хвост», но лед в прозрачных глазах не растаял, хоть и улыбался этот мужчина улыбкой рекламного красавца.

– Зачем? – спросила она, осторожно отступая назад к лестнице.

Молодой человек лениво отлепился от двери и сделал шаг по направлению к девушке.

– У вас находится то, что вы случайно прихватили из заброшенного дома. Эта вещь принадлежит мне.

– Свеча? – вырвалось у Ники, и она тут же торопливо добавила: – Но у меня ее нет! То есть уже нет. Понимаете, не так давно в нашем районе отключили электричество, я осталась без света, а других свечей, кроме той, что я случайно захватила, не оказалось. И… И я ее спалила. Всю, до основания.

Она честными глазами посмотрела на незнакомца, но тот неожиданно расхохотался.

– Не могли вы этого сделать, Ника! Не могли. Эту свечу так просто не спалить до основания. Отдайте ее мне, и, обещаю, больше я вас никогда не потревожу.

– Что это за свеча? – с вызовом спросила девушка. – Что за секрет в ней заключается? Почему она убила Стаса? И…

– Вы неосторожны, – переходя на шепот, оборвал ее незнакомец. – Так опрометчиво задаете такие вопросы. К счастью, свеча не представляет никакой ценности. Для вас не представляет. И к смерти вашего коллеги не имеет отношения. Дайте ее мне.

Ника колебалась. Свеча лежала в ее сумочке. Ей ничего не стоило дернуть «молнию» и отдать незнакомцу то, что он просил. Так бы и следовало поступить. Но Ника колебалась, терзаясь дилеммой: отдать свечу и попытаться забыть эту историю или… Сумасшедшее и опрометчивое решение, – Егор, узнай он о нем, вновь обозвал бы Нику неосторожной, безмозглой и еще как-нибудь похлеще, – но ей так трудно было смириться с мыслью, что она никогда не узнает разгадки! – тем более что уже настолько приблизилась к ней.

– Я вам отдам свечу, но при условии, что вы мне расскажете все, что с ней связано.

Молодой человек сделал вид, что колеблется. Затем тряхнул головой, будто отметая все сомнения, и протянул девушке руку:

– Идет! Впрочем, боюсь, история вас разочарует. Она не такая захватывающая, как вам кажется.

– Неважно! – решительно ответила девушка. – Я знаю одно кафе, которое располагается неподалеку и открыто круглосуточно, даже в праздники. Мы могли бы побеседовать там.

– А свеча? – напомнил молодой человек.

– Она у меня с собой. Но вы ее получите лишь после того, как расскажете мне все.

– Хорошо, идем, – кивнул мужчина. И двинулся следом за Никой.

XIV

Он стоял в начертанном на земляном полу круге, воздев руки к дощатому потолку, и, представляя себе Мишель, мысленно твердил: «Все получится, все получится…» Дым от тлеющих сухих трав наполнял помещение, и от него слегка слезились глаза и щипало ноздри. Этот дым вызывал ассоциации с одним счастливым октябрьским днем позапрошлого года, когда они с Мишель забрались на чью-то дачу и жгли костер прямо посреди грядок. И плели из золотых кленовых листьев венки, напоминающие короны, и потом, водрузив их на головы друг друга, скакали вокруг костра и пели песни без слов. И смеялись – беззаботно, заливисто, искренне – так, как могут смеяться только счастливые дети. А потом жарили сосиски, нанизав их на ветки, и пекли в углях картошку; и ели эти обугленные сосиски между поцелуями; и катали в ладонях обжигающую картошку, пытаясь очистить ее от горелой кожуры, смешно пачкались золой и опять целовались.

А потом они забрались в дом, в котором уютно пахло грибами, маринованными огурцами и мятой, сухие пучки которой были развешаны под потолком, и до утра ненасытно ласкали друг друга на старом узком диване с продавленной серединой. Уснули они лишь под утро, скатившись оба в эту середину и тесно прижавшись друг к другу. От волос Мишель горько пахло дымом и кленовыми листьями, и Родион все боролся с вязким сном, чтобы подольше насладиться этим запахом…

…От травяного дыма расплывалось сознание и обволакивало сном. Мысли и эмоции будто кто-то бережно, словно новогодние игрушки, заворачивал в вату и складывал в картонную коробку. Страшно не было, было, наоборот, безмятежно. Так покойно на душе у него уже давно не было. Он не боялся умереть, он знал, как себя защитить. И вспоминал все самые лучшие, самые светлые моменты в своей жизни. Мишель. Мишель – имя этим моментам, а других у него не было.

– Я спасу тебя, моя девочка, мой ангел, моя богиня, – шептал он, запрокидывая лицо к дощатому потолку и воздевая вверх руки. – Спасу.

Отец отказался ему помочь, сославшись на то, что мертвую душу Мишель уже не воскресить. Он ошибся. Мишель не мертва, она лишь истощена энергетически и эмоционально. Ее эмоции впитали картины, которые она написала. Тот цикл, над которым она так долго работала, вышел гениальным, это отметили даже критики. Казалось бы, успех должен был окрылить Мишель, но она, напротив, погрузилась в глубокую депрессию. Работая, она вычерпала себя до дна, вложила в краски и холсты все свои силы. «Я никогда не смогу это повторить», – как-то с грустью ответила Мишель на восторженные охи и ахи своего учителя, сухого и скупого на похвалу. И оказалась права. После того успеха она не раз бралась за кисти, пытаясь сотворить что-то подобное или совершенно новое, но картины выходили мертвыми, как хворост. Депрессию и пустоту Мишель «лечила» наркотиками, которыми раньше лишь баловалась от случая к случаю, а теперь зависела от них сильней, чем от воздуха и пищи. Приступы вдохновения случались, но потом, отойдя от наркотического экстаза, Мишель в припадке отчаяния полосовала свои картины ножом. Один раз полоснула вены – неудачно, но следующий раз мог стать для нее роковым.

Родион обращался к специалистам, как ему советовал старик, но те лишь снимали ломки Мишель и не могли избавить ее от зависимости. Как не могли и напитать ее новыми силами, дать ей желание жить. Родион просил отца, чтобы он наполнил Мишель, как дождь – пересохший ручей, новыми силами. Как уже сделал однажды. Но старик сослался на то, что сам лишен своей чудесной силы, а использовать источник отказался наотрез и тем самым не оставил Родиону выбора.