— Ладно, ладно, — улыбнулся Пьер. — Защищаешь честь женщины. Но ты тоже гений, не правда ли? Почему же герцогиня Вестминстерская тебе не дарит яхту и парфюмерный салон?

— Помоги мне найти хоть какую-нибудь герцогиню, Пьер, — засмеялся Арман. — Я ее ищу, а она от меня прячется. — Арман улыбнулся, радостно принимая добродушное подшучивание Пьера.

Когда хозяин кафе призвал Армана к работе, Пьер удержал его за рукав. — Ты должен мне обещать, — сказал он настойчиво, — что проведешь Рождество со мной. Мои родители будут рады. Они всегда ставили тебя мне в пример, как воплощение Республики — ее таланта, отваги и энергии. Мне приходилось вступать с ними в спор, доказывая, что ты все-таки не Жанна д'Арк.

Арман снова весело засмеялся и пообещал.

Стол, за которым среди множества блюд царил золотистый гусь, начиненный каштанами, выглядел так празднично, что на глаза Армана навернулись слезы. Впервые после разрыва с отцом он сидел за семейной трапезой. Мадам Дю Пре наполняла его тарелку, мосье Дю Пре подливал в бокал вино «Ла Таш». Гранатового цвета, густое и пряное, оно оставляло на небе привкус мускуса.

— Если я сумею сделать такой же чувственный и гармоничный аромат, как у этого вина, мир упадет предо мной на колени.

— Это будет прелестное зрелище, — смеясь, сказала мадам Дю Пре, — но мечтать об этом на Рождество — немного кощунственно.

— Извините, — опомнился Арман, но мадам Дю Пре ласково улыбнулась и погладила его руку.

— Ты непременно сделаешь такие духи, а я выпью за твое здоровье, — пошутил немного подвыпивший Пьер.

Они весело продолжали праздник. Кроме Армана за столом сидели сестра Пьера, Клер, с мужем и двумя прелестными детьми, эксцентричная старая тетка со слуховым рожком в ухе и сияющими сапфирами на шее, джентльмен, ничего не говоривший, но все время улыбавшийся, и пожилой холостяк, которого все называли Философом, потому что он постоянно цитировал Вольтера, Канта и Гегеля.

Когда обед закончился, мать Пьера зажгла свечи, дети получили подарки и родители отвели их спать, а взрослые отправились в церковь к рождественской мессе. Прихожане пели хором рождественские гимны. Группа девочек в белых платьях обошла боковой неф храма, зажигая свечи у игрушечного изображения младенца Христа в яслях и волхвов вокруг него. Потом они запели гимн, который подхватили прихожане. Последние слова вызвали слезы на глазах Армана:

Родилось дивное дитя…

Играй свирель, звени, волынка,

Как он прекрасен, как он мил…

Родился Иисус…

Играй свирель, звени, веселая волынка,

Мессия маленький рожден…

Арман почувствовал, что в его сердце пролился свет чуда…

Месса окончилась, и они торопились по холодной улице поскорее вернуться в натопленный дом, к огню очага и свечей рождественской елки.

Месье Дю Пре налил из графина очень старый почти бесцветный коньяк, а желающим отпраздновать Рождество «по-английски» предложил портвейн высшего качества.

Взрослые обменивались подарками. Арман, конечно, не мог ничего купить, но приготовил всем членам семьи Дю Пре по флакону духов — каждому созданный специально для него запах. На флаконах было написано: «Мадам», «Месье», «Патто» и «Клер». Арману было неловко, что у него не было подарков для других гостей, но они с улыбками просили его не беспокоиться об этом. Старая тетка в сапфировом ожерелье подарила ему засахаренные фрукты, Философ — сигареты, а старый улыбающийся джентльмен — гравюру с изображением битвы при Ватерлоо. Арман чувствовал себя любимым избалованным родными ребенком.

Первой Арман вручил свой подарок мадам.

— Фантастично! — воскликнула она, нюхая открытый флакончик и нанося мазки за ушами. — Вы — психолог! Этот запах — я сама!

— Потрясающе… — задумчиво сказал месье Дю Пре, нюхая свой одеколон. Клер расцеловала Армана в обе щеки и воскликнула, что он ей — как брат, а Патто, понюхав свою бутылочку, улыбнулся с гордостью за друга. Потом он подвел его к елке и показал на огромный пакет: — Это от всех нас. Развертывай поосторожней, пожалуйста.

Арман недоуменно поглядел и снял оберточную бумагу, под которой было несколько слоев китайской шелковой бумаги. Сняв последний слой, Арман вскрикнул в восхищении: перед ним был открытый шкафчик темного вишневого дерева со множеством полочек, уставленных маленькими разноцветными флаконами — не меньше сотни в четыре яруса. Этот миниатюрный амфитеатр сверкал в свете свечей полированным деревом и разноцветными огнями жидкостей. Очевидно, отец и сын работали без передышки, чтобы закончить подарок вовремя. Арман опустился на колени перед этим музыкальным «органом парфюмера» и разрыдался как ребенок.

— Ну, что вы… — успокаивал его довольный и растерянный месье Дю Пре, — допейте свой коньяк и пойдемте в мою комнату. И ты с нами, — кивнул он сыну.

Месье закрыл за собой дверь мастерской и обратился к Арману. — Мы с Пьером обсуждали этот вопрос накануне встречи с вами, а подарки, которые вы сделали, убедили нас окончательно. — Арман удивленно посмотрел на отца Пьера. — Мы верим в ваш талант и решили вложить капитал в ваше дело.

Арман не мог говорить. Он перевел глаза на друга.

— Да, — подтвердил Пьер. — Мы с отцом хорошо заработали в этом году и можем использовать свободный капитал.

— Вы слишком добры!

— Не добры, а практичны. Наш капитал возрастет, мы в этом уверены. Мы знаем, что тебе нужны материалы — ведь ты не можешь делать духи из воздуха. Хотя, кто тебя знает, а может быть, ты и это сумеешь…

— Одним словом, — деловым тоном обратился к Арману месье Дю Пре, — хватит ли вам десяти тысяч франков для закупки материалов? Мы готовы их вам предоставить.

— Десять тысяч франков?..

— Ну, так значит решено. Давайте обмоем сделку.

Они вернулись в столовую, где по-прежнему сияла огнями елка, и подняли бокалы за процветание нового предприятия.

2

1932–1942


Прошло двенадцать дней от Рождества до Крещения, и темп жизни Парижа замедлился. Его аристократические обитатели и обитательницы со свежими прическами и новыми туалетами устремились на Ривьеру, чтобы вдохнуть целительный воздух Лазурного Берега.

Рождественская распродажа опустошила склады парижских парфюмеров, владельцы парфюмерных магазинов позволили себе расслабиться, и Арману не удалось добиться срочного выполнения своего заказа. Он нетерпеливо ждал заказа из Граса, продолжая пока работать в кафе, а в свободные часы оборудуя свою комнату под лабораторию.

Заказ, наконец, прибыл, и Арман, словно беговая лошадь на старте, собрал все свои силы для рывка. Отработав свои часы в кафе, он без отдыха корпел в маленькой лаборатории, отдавая сну два — три часа. Он занялся анализом некоторых сортов духов, имевших успех на рынке, как бы раскладывая аромат на составные части, расшифровывая его формулу, и свои наблюдения заносил в старую тетрадь в черном кожаном переплете, которую он считал своей библией.

Анализ поглощал много времени, создавая базу для экспериментов с ароматами. Иногда Арману казалось, что он поймал, как птицу в силки, необыкновенный новый аромат, и он готов был выбежать на улицу и кричать об этом, но проходило несколько часов, и птица ускользала — аромат исчезал или изменялся до неузнаваемости. Арман вспоминал слова Шанель: «воздушная реклама», дымовая надпись, через несколько минут не оставляющая никаких следов в безоблачном небе.

Иногда ему не хватало какого-нибудь ингредиента, он делал новый заказ и томился в ожидании.

Только спустя год Арман создал новые духи «Белые ночи». Название предложила мадам Дю Пре, вдохновленная рассказами Пушкина[5] о белых ночах Петербурга. Она же посоветовала Арману сделать для духов молочно-белые флаконы из тонкого стекла с серебряными пробочками.

— Женщины любят держать в руках изящные безделушки, — говорила она. — Каждая из нас чувствует себя королевой за своим туалетным столиком. Она занимается тем, что для нее важнее всего на свете — делает себя прекрасной. Вдали от тщеславной суетности она священнодействует. Когда она берет коробочку с пудрой или флакон с духами, эти предметы должны быть красивы. Их красота — часть таинства, усиливающая магический эффект, — передается женщине. Она впитывает эту красоту…

Арман запомнил урок навсегда.

Ему удалось продать несколько дюжин флаконов в самые модные парфюмерные магазины Парижа. Некоторые парфюмеры возобновили заказ, и у Армана появились деньги, чтобы нанять помощника, который продолжил производство «Белых ночей», а Арман смог отдаться работе над новыми духами.

В 1934 году он создал «Душу» — духи с восточным ароматом. Эскиз флакона Арман заказал художнику Рене Лалику. Изящные флаконы в виде черных с золотом шариков — великолепно оттеняли запах. Арман снял в том же доме небольшую комнатку, бывшую привратницкую, и превратил ее в свою спальню, а комната при лаборатории стала магазином и выставочным салоном, который был отделан по эскизам Дю Пре и обставлен сделанной ими мебелью. Арман настоял на том, чтобы полностью оплатить работу, и изящные столики, и красивые сияющие полированные полки. Стеллажи были заполнены белыми и черно-золотыми флаконами, как будто невинность и опыт противостояли и взаимно дополняли друг друга.

За месяц до открытия салона были разосланы приглашения.

Мадам Дю Пре сшила новое платье, а мать Армана украсила кружевами свою синюю шелковую блузу. Клер надела платье от знаменитой портнихи Мадлен Вионне. Остальные гости были среднего круга и выглядели скромно. Явились поставщики и продавщицы парижских парфюмерных салонов; владелец кафе принес шампанское, все выпили за здоровье и успехи Армана, мать обняла его. Атмосфера сердечности не рассеяла уныния Армана — на открытие салона не явились приглашенные из парижского бомонда[6], те, кто мог бы содействовать успеху новорожденной парфюмерии Жолонэй.