«Он не мучает ее! Ей нравится! Ей безумно нравится!» – ошарашенная, запутавшаяся Сирин, уже ничего не соображая, просунула трясущиеся пальцы под покрывало, под юбку, под торчащий живот.

«Они сейчас любят друг друга!» – озарение пронзило ее, как острый клинок, одновременно с бурным оргазмом. Обессилевшая рука отпустила створку глазка, и та бесшумно встала на место.

Сирин сидела на холодном полу в узком каменном закутке, тупо и бессмысленно глядя на большой живот. От прерывистого дыхания он то опускался, то вставал колом, приподнимая тонкое покрывало. Ребенок не шевелился. Щеки Сирин пылали, от мучительного, болезненного стыда стучало в висках. «Нужно убираться отсюда как можно скорее. И забыть! Все забыть!»


Султан ужинал в одиночестве и размышлял над вопросом, заданным женой. Почти два месяца он самозабвенно наслаждался девочкой и не мог припомнить, чтобы она кровоточила. Нет, конечно! Он бы заметил. И означало это только одно!

«Ты заигрался, Фатих! Открой глаза!» В памяти всплывали отдельные моменты обучения: перевязанный веревкой живот, зажимы на груди, кнут… Султан ощутил некое подобие стыда и раздраженно повел плечами. Он не хотел этого так скоро. «И как они только это делают?! А что же наш лекарь?! Бывает у меня чуть ли не чаще, чем визири, и молчит!» Фатих разозлился, как ребенок, у которого отбирают любимую игрушку. Он внезапно с удивлением понял, что никогда не спал с беременными женами и наложницами. Считалось, что для сохранения драгоценных наследников женщин необходимо оградить от любых посягательств, обеспечив им полный покой. Согласно неписаным законам гарема они незаметно исчезали на время из его жизни, а потом так же незаметно появлялись – здоровые и стройные – с упитанными младенцами на руках. Поэтому Фатих не знал, как это – иметь женщину с большим животом.

Хотя… нет. Знал!


Далекий и славный 1453-й… Молодой султан у врат поверженного оплота Византийской империи. Весеннее солнце еле проглядывает сквозь клубы черного дыма от турецкой артиллерии. Воздух наполнен смесью запахов: буйное майское цветение, порох, кровь…

И буйный разгул его доблестной армии. Опьяненный великой победой Фатих не спит вторые сутки и жадно, раздувая ноздри, вбирает в легкие эту дивную смесь. Отрубленная голова Константина ХI уже выставлена по его приказу на колонне в центре города к вящему ужасу константинопольцев. Султану не терпится убедиться в этом лично и увидеть воочию происходящее внутри городских стен. Переодевшись в простое армейское обмундирование, он тайно проникает в древнюю столицу с десятком верных бойцов.

Повсюду трупы. Улицы буквально усыпаны ими так, что некуда ступить. Битва окончена, византийских защитников нигде не видно. В домах распахнуты двери и окна, из них летят вопли, стенания, проклятия. Город полон ликующих победителей – идет тотальный грабеж и разбой.

Пробраться в центр непросто, они сворачивают в узкий кривой переулок и вскоре натыкаются на богатый, утопающий в зелени дом. Там тихо, ставни закрыты, скорее всего он пуст. Заразившиеся всеобщим безумием соратники бросаются к дверям и с ходу сносят их с петель. На пороге навстречу им возникает единственный мужчина, византиец, видимо, хозяин. Он дико кричит, широко расставив руки, пытаясь закрыть вход собственным телом, но сразу падает, сраженный мощным ударом ятагана. Воины врываются в просторные покои и восхищенно присвистывают – роскошное убранство, дорогая посуда, картины в золоченых рамах.

Из темного угла доносится слабый вздох. Мужчины замирают, но тут же разражаются смехом. Они за ноги выволакивают на середину комнаты молодую женщину. Она кричит и брыкается, на лице гримаса ужаса.

– Да тут птичка в клетке!

– Не успела упорхнуть!

– А ну-ка покажись!

Десять пар грубых рук рвут в клочья ее задравшееся платье.

– Да она на сносях!

– Еще один византиец?!

– А, может, два? Посмотрите, какое пузо!

– Ну уж, нет, с нас довольно!

Опять громогласное ржание! Бойцы простодушно радуются собственным шуткам.

Пронзительные женские вопли режут султану уши.

– Да не ори ты так – мы еще не начали!

– Заткнись, сука, мы оглохнем!

Фатих видит, как один из его соратников заносит руку для удара, и делает широкий шаг к распростертой на полу женщине.

– Нет! Не бей! Убьешь, – это не его голос: чужой тембр, чужие интонации.

– Раньше времени! – бойцы договаривают фразу за него, снова смеются, но приостанавливаются.

– Повелитель, ты первый!

– Давай, Фатих, распишись в победе.

– Поставь жирную точку на этом городе.

– Поторопись, Великий, а то она сейчас родит.

Соратники расступаются, пропуская султана вперед. Женщина понимает, что он главный, замолкает и смотрит с мольбой и надеждой. Ее лицо покрыто крупными каплями пота, руки раскинуты, ноги согнуты в коленях, разведены в стороны и надежно удерживаются десятком крепких мужчин. Налитые, как перезревшие дыни, груди упираются багровыми сосками в огромный подрагивающий живот. От вывернутого наружу пупка в темную промежность тянется коричневая полоса. Набухшие половые губы и кожа на внутренней поверхности бедер буро-бордового цвета.

Фатих колеблется и не может отвести взгляд. Он чувствует отвращение и горячую волну крови, приливающей в пах. Голова кружится, мысли скачут, как блохи. «Ты Великий султан! Византии больше нет! Теперь ты всесилен! И не можешь проявить слабость! На тебя смотрит твоя армия, без которой ты ничто. Это общая победа – раздели ее с ними. Твои преданные воины ждут! Они полностью признают твое величие и первенство!»

Султан развязывает шаровары и опускается на колени. Резкое движение, истошный вопль, и он натыкается на твердый, как камень, живот. Бойцы ликуют. Внутри тепло, влажно и совсем не тесно. Фатих с трудом достигает пика и наконец поднимается, уступая место соратникам. Он видит, что член весь в крови, к горлу подступает тошнота. Хочется немедленно покинуть дом, но он остается и мучительно долго наблюдает за безобразной оргией.

С каждой сменой победителей крики женщины затихают. Ее груди трясутся в такт проникновениям, бедра залиты кровью.

– Там очень широко!

– Может, в рот?

– Не надо, откусит!

– Похоже, она рожает!

– Поднимите ноги выше!

Фатих видит, как последний боец загоняет огромный член в задний проход женщины, по ее острому торчащему животу проходит судорога, лицо искажает зверский оскал, она рычит, как бешеная собака.

– Давай быстрей!

– Да ну ее!

Они отпускают женщину и замолкают, испуганно глядя на ее живот. Судороги по нему идут все чаще и быстрее, спина выгибается, рычание переходит в непрерывный вой. Она пытается руками подтянуть колени к животу, но они не слушаются, лишь дергаются и скребут пол. «У нее схватки. Сейчас появится ребенок. Или то, что от него осталось».

– Хватит! – Фатих опять слышит себя, словно со стороны. – Прекратите это!

Точным ударом ятагана в живот один из воинов навсегда останавливает мучения двух из многих тысяч несчастных жертв покоренного города.

Султан выходит из дома и медленно спускается по ступеням в сад, вдыхает полной грудью пряные ароматы цветов. На сегодня с него достаточно, центр города он увидит завтра.

– Мы возвращаемся в лагерь.

Притихшие соратники почтительно следуют за Повелителем.

На следующий день, облаченный в парадные одежды, завоеватель Константинополя торжественно въехал в храм Святой Софии на белом коне. Это великое историческое событие нашло отражение в нескольких десятках летописей. О беременной византийке в них не было ни слова.


Скрипнула дверь. Султан вздрогнул. У входа настороженно топтался в ожидании лекарь. Фатих задумчиво смотрел на него, стряхивая последние остатки воспоминаний. Наконец кивнул и поманил ближе.

– Сядь! Нужно поговорить.

Лекарь осторожно присел напротив, испуганно всматриваясь в лицо Повелителя. Оно было странным, без обычного высокомерия, как будто усталым.

– Как Вы себя чувствуете, мой Господин? Вас что-то беспокоит?

– Беспокоит. Когда у нее были регулы?

– У кого?

– Ты издеваешься?! У нее!

Лекарь часто заморгал и нервно вздохнул.

– Их не было, Повелитель.

– В смысле?

– С тех пор, как она здесь, их не было.

– Но прошло почти два месяца!

Лекарь молчал.

– А там… – султан запнулся, – на острове?

– Там были.

– Почему ты молчишь?!

– Мне нечего сказать.

Султан в удивлении воззрился на врачевателя.

– Дело в том, что больше никаких признаков, мой Повелитель, – он заговорил быстро и сбивчиво, – ничего, что могло бы подтвердить беременность. У нее нет обычной в этом случае слабости и недомогания, ее не тошнит по утрам, не изменились пристрастия к пище.

– Подожди! – Фатих поднял руку. – И что это значит?

– Точно не скажу, Господин, но такое бывает. Перемена места, сильное нервное потрясение, потеря девственности, слишком частые физические… занятия, тяжелые для юного неокрепшего тела… – Он явно увлекся.

– Да?!

Султан, опершись подбородком на руки, внимал врачевателю с ехидным, издевательским интересом. Тот смутился и отвел взгляд.

– Ладно! Молодец, – лекарю показалось, что Повелитель вздохнул с облегчением. – И что делать?

– Ничего, просто ждать, – он пожал плечами, – девушка здорова и может вести… обычную жизнь. Или регулы восстановятся, или проявится беременность, посмотрим.

Фатих ненавидел просто ждать. Ему всегда был больше по душе штурм, чем осада. Но осада перед штурмом – очевидная необходимость и имеет смысл. Султана страшно бесило вынужденное бездействие от непонимания.

Он вдруг подался к лекарю, приблизившись почти вплотную.

– Послушай, а почему нельзя во время беременности… ну… с женщиной?

В его голосе начисто отсутствовали угрожающие интонации. Напротив, он звучал непринужденно и доверительно, как в дружеской беседе, обнаруживая явное любопытство султана. Так близкие приятели за вином обмениваются впечатлениями от любовных похождений.