Толкнув дверь, я замер на пороге, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в квартире. Ни возни, ни ругани, ни плача… ни единого шороха. Только какое-то бормотание с той стороны, где располагалась комната старого козла.


И запах – в ноздри. Такой кислый, с примесью разложения. Будто бы в этой клетушке не живые люди существуют, а мини-зомбиапокалипсис происходит в масштабе одной хрущёвки.

– Эй! Есть кто? – негромко позвал, цепко оглядывая всё, что попадалось на глаза. Будто каждая вещь в этом доме могла ответить на вопрос о Тоне. Мне ответила тишина – даже бормотание пьянчуги-отца прекратилось, позволив взять передышку. Снова – пауза, которая нужна для того, чтобы осмотреть всю квартиру. И понять, что здесь никого нет. Кроме проспиртовавшегося куска мяса, что лежал на постели, так и не выпустив из рук бутылку дешёвого портвейна. Только вскинул на меня осоловевшие глаза и растянул губы в беззубой ухмылке. И за это Тоня готова была сражаться? Для этого послала к чертям всю свою жизнь, готовая лечь под коллекторов на общей захарканной лестнице, где её могли вы*бать во все места?

Чёрная злоба вскипела в венах, понудила шагнуть к кровати, застеленной замызганным и серым постельными бельём, схватить за грудки лежащего на ней отца Тони и, встряхнув, поднять того на ноги.

Всего на мгновение в глазах напротив отразился страх. Такой чёрный, смертельный… он послал по моему телу нотки удовлетворения, но они быстро сменились ещё большей злостью.

– Где твоя дочь? – процедил едва ли не шёпотом, мысленно удивляясь тому, как ещё держусь. Как ещё не свернул шею этому тщедушному уроду, которого хотелось мучить долго и со вкусом.

– А ты вообще кто?

Я приподнял его над полом, так что ему пришлось схватиться за мои запястья. Он впивался в них грязными ногтями, а я лишь сильнее сжимал его ворот, пока не услышал хрип.

– Где, б*я, твоя дочь, я спрашиваю?

– Не знаю!

Он буквально выплюнул эти слова, а по радужке глаз разлилась тьма – и я снова наслаждался страхом, только теперь совсем по-иному. Этот сучий потрох боялся того, что я сделаю в следующий момент. Не знал, кто перед ним, но боялся.

Неожиданно мне пришла в голову идея. Низкая, но как известно, на войне все средства хороши. А заодно посмотреть будет нелишним, готов ли этот гондон дочь родную продать.

– Слушай сюда, пи*ор… Ты мне бабла должен, в курсе?

Он кивнул, барахтаясь в моих руках, от хватки, которую я сжимал сильнее с каждым мгновением, захрипел так, будто готов был концы отдать, и мне пришлось чуть ослабить воротник.

– Дочка мне твоя понравилась в тот раз, когда я её на лестнице имел.

Приблизил своё лицо к его и улыбнулся – нехорошо так, аж у самого волосы на затылке дыбом встали от того, что делаю. И перегар – снова в лёгкие, до тошноты. Забирать надо отсюда эту дуру, которая за якобы родственные связи с этим выродком хватается. И увозить туда, где она вообще о нём не вспомнит.

– Звони ей, если не хочешь, чтобы я тебя к утру прикончил. Скажешь, что плохо тебе, что совсем херово. Попроси приехать. И трубку клади. Понял?

Он закивал часто-часто, так что у меня даже сомнения возникли, останется ли после этого голова на его шее. Выудил из кармана засаленных порток дешёвый мобильник. Снова пришлось чуть отпустить хватку. Когда номер Тони набирал и когда лепетал ей то, что я заставил сказать, мне блевать хотелось. А если бы это реально был не я, а та сука, что драть Тоню собиралась едва ли не на глазах её отца?

– Вот и молодец. Теперь спать можешь лечь.

Забрав у мудака сотовый, растёр лицо ладонью. Сюрреализм это всё. Не со мной происходит. И дерьмо это, и то, что творю. Но иначе никак. Нет той грани иной, переступив через которую получу то, что мне нужно. Нету её, сука! Только вот такими методами. Только вот так, когда не понимаешь, чем лучше Ларина.

Развернувшись, вышел из квартиры. Осталось немного подождать. Несколько минут, максимум час. А потом Тоня приедет и всё… Пошлю на хер Лену и Ларина. Скажу, что мы уезжаем, и насрать, куда именно. Меня это всё зае*ало. Давно надо было решиться и не спрашивать у той, кто в болоте по самую макушку. За двоих надо было действовать. Жаль не понял этого вовремя.

Зато сейчас – осознал. И всё теперь должно измениться кардинально.

Если бы знал тогда – насколько…


Я понимаю, что она рядом, стоит только такси остановиться возле подъезда. Какая-то стрёмная тачка, наверняка из самых дешёвых предложений по развозке по Питеру. Впрочем, это отмечаю скорее инстинктивно, чтобы убедиться, что Тоня приехала одна. И именно в тот момент, когда она выходит из машины, понимаю, что не учёл и не продумал главного – что делал бы, если бы она приехала с Лариным, не знаю. Наверное, действовал бы по обстоятельствам, которые бы играли совсем не на моей стороне.

– Тонь! – окликаю её, когда серебристый Хендай отъезжает с проворотами.

Она оборачивается – резко, быстро. И столько всего написано на лице, что хочется сорваться с места, подлететь к ней, встряхнуть. Спросить, какого хера у нас происходит. Но ведь уже знаю ответы на все вопросы.


А главное – вижу, какие радость и облегчение мелькают на её лице. Всего на мгновение – крохотное, его даже и приметить трудно, – но они есть. Потом пропадают, скрываются за маской, которую быстро натягивает на лицо. Словно это единственная возможность укрыться в той безопасности, которую сама себе выдумала.

– Тоня!

– Я же просила меня не искать! – цедит тихо сквозь зубы, полуобернувшись ко мне, прежде чем отвернуться, попытаться вбежать в подъезд, когда дверь распахивается перед каким-то тощим хмырём с пушистой болонкой на поводке. Он смеряет меня взглядом через квадратные очки в тонкой оправе, но быстро теряет всю свою прыть, стоит ухмыльнуться в ответ.

А Тоня уже жмёт на кнопку лифта, с силой, ладонью, ударяя по ней раз, другой, третий. Понимает, что я рядом, устремляется к лестнице и взбегает наверх.

– Тоня, б*я! Стой.

Чувствую себя так, будто попал в дешёвую киношку, где я сейчас – на главных ролях. Но мне насрать. Если это – единственный способ догнать, поговорить и выяснить то, что душит, – я готов пойти на всё.

– Кир, пожалуйста…

Запыхалась, но бежит по лестнице так, словно она – жертва, а я – жестокий охотник, который готов заживо освежевать дичь.

– Да постой ты, мать твою! – Догоняю в несколько широких шагов, сжирающих сразу пару ступеней, разворачиваю лицом к себе и нависаю сверху. Дышу в такт с ней – а она глотает кислород надрывно, уродливыми порциями.

– Кирилл…

А меня уже подбешивать начинает эти её «Кир и Кирилл». Я все годы своей жизни знаю, как меня зовут, не хер мне это напоминать – особенно вот так, на выдохе, когда страшно. Хотя, казалось бы, кого ты боишься?

Кого ты, сука, боишься?

– Говорить будем. Без «не ищи меня» и прочей ху*ни, – говорю отрывисто. На что Тоня отворачивается – губы поджимает, будто пытать её собрался, а она ни слова говорить не намерена. – Куда ты смоталась?

– Я…

Она слова, уже готовые сорваться с губ, проглатывает, и это бесит. Какого хера вот так всё? Когда её признание в том, что касается и меня, равносильно чему-то настолько адскому, что Тоня и звука из себя выдавить не может?

– Ну? Говори, все свои.

– Я не хочу с тобой больше быть.

– Да? С какого, прости, хера?

– Просто не хочу и точка.

Вижу же, как слова из себя цедит, по капле, будто яд. Но даже сейчас страх в нутре рождается – ледяной, липкий – а вдруг это правда? Вдруг я, как почётный идиот, готов за Тоней бегать, из отца её душу вытряхивать, ждать у подъезда, будто верный пёс подачки, а ей больше ничего не нужно? Она просто потрахалась со мной, отрабатывая бабло, а сейчас я ей на хер не сдался?

Нет, это всё хрень. Это всё – хрень!

– Ты ведь лжёшь мне.

Обхватываю ладонью лицо, приходится силу применить. Грубо выходит, когда пальцы на скулах сжимаю, но мне нужно видеть взгляд Тони. Потому что знаю, наверное, с того самого мгновения, как впервые в глаза её взглянул, что она солгать мне вот так не сможет. Вот так, сука, глядя прямо, когда вижу, как по радужке все эмоции прочесть можно.

– Кирилл, мне к отцу нужно.

Она равнодушно говорить пытается, но я знаю – по дрожи, которая Тоню охватывает, всё совсем не так. Нет в ней безразличия. Не просто так она эту записку грёбаную написала, слова которой до сих пор перед глазами, будто на сетчатке выжженные.

– Никуда тебе не нужно. Со мной нужно. Бросить всё здесь и со мной уехать.

– Куда?

Она усмехается – горько, коротко, как то самое счастье, которое рядом с ней ещё вчера возможным казалось.

– Куда угодно. Куда скажешь.

– Не получится так, Кир.

– Почему?

– Потому что есть много «но».

– Они все решаемы.


– Нет.

– Решаемы. Ты просто боишься их решать, но вместе мы справимся. Слышишь, Тонь? Мы справимся.

Уже не держу её с такой силой, как раньше, теперь в касаниях всё больше нежности. И вроде мерзко от самого себя, что вот так вынужден с ней поступать, украдкой и насильно. Обманом. А вроде и понимаю, что иначе никак. Мне просто выбора не оставили.

– Нет. Не справимся.

Она выворачивается, а я… Стою, как дурак, опустив руки и дав ей возможность прошмыгнуть в квартиру.

«Не справимся».

Эти два слова многое дают мне понять. Она реально не верит в нас. Не верит в то, что всё может быть иначе. И по сути мне должно быть насрать на то, какие у этого причины. Сама ли она разочаровалась или Тоне помогли – разве это важно? Мне нужно разгребать последствия, а не основания.

Тяжело опираюсь на стену, прикрывая глаза. Весь поступок этот, когда вынудил отца Тони соврать и заставить её приехать, мальчишеским кажется. Даже если понимаю, что он вскрыл, словно гнойник, такую дерьмовую правду, что в ней запачкаться можно по самую макушку. Только Тоне всё это не нужно. Она уже ни во что не верит. И пока не понимаю, что с этим делать.