Я, б*я, снова молюсь! Хотя был от этого так далеко всю свою жизнь, как ад от рая. Впрочем, как раз жизнь и показала мне, как быстро может шваркнуть с размаху из одного места в другое, так что и удивляться своим поползновениям в сторону Всевышнего не приходится.

Я до одури боюсь. За Тоню. Даже представить не могу, где она сейчас, всё ли у неё хорошо. Едет ли туда же, куда и я. Не проследили ли за Ильёй люди Ларина, отдала ли ему паспорт Лена.

Вопросов так много, что когда самолёт начинает заходить на посадку в крохотном городке, где мы должны встретиться с Тоней, я едва удерживаюсь от того, чтобы не вскочить с места и не начать требовать посадить эту посудину немедля.

Наконец под ногами – твёрдая земля, а в заднице ощущение, будто её натёрли скипидаром. Потому что я должен делать что угодно, но только не стоять на месте.

Пока еду в сторону вокзала, бесконечно звоню Тоне и Илье.

Да мать же вашу!!! Не бывает так, чтобы был такой пи*дец в течение нескольких часов. Не! Бывает! Но видимо где-то там наверху решили, что я должен уже начать отрабатывать за всё то дерьмо, что успел вытворить в жизни.

В крохотном зале ожидания, больше похожем на склеп, прохладно и пахнет, почему-то ссаньём. Что снова вызывает у меня одновременно желание проблеваться и проржаться. Мечусь между лавок, на одной из которых спит грязный мужик лет шестидесяти, смотрю на табло, инфу на котором, должно быть, не меняли лет триста.

Тётя в окне заверила меня, что следующий поезд из Питера будет с минуты на минуту. Но бляха… я наверное, уже не выдержу. Чувство, что меня накрывает волной удушья, такое острое, хоть вешайся.

Илья отзванивается ровно в тот момент, когда к перрону подходит поезд. Я выбегаю на него и остервенело ношусь туда-сюда, выискивая Тоню. Итак, паспорт он передал ей пару часов назад, а это значит, она ещё в пути.

Если только, мать его, Ларин не нашёл способ, как до неё добраться до того, как она покинет Питер. Нет, даже думать об этом нельзя…


На следующем поезде Тоня тоже не приезжает. Невидимая рука сжимает меня за шею, и у меня чувство, что барахтаюсь, пытаясь коснуться ногами земли, а меня поднимают всё выше и сжимают горло до хруста позвонков. Всё зря. Мне удалось вырваться, а Тоне – нет, и желания вернуться в Питер и открутить голову Илье за его «хитроумный» план всё больше. Но это после… это когда я найду способ найти Ларина и очень долго с ним «беседовать». Пока эта сука не захлебнётся собственной кровью.

Набираю Илью, и когда тот отвечает, предварительно крепко выругавшись, потому что я наверняка его разбудил, рассказываю ему всё, что я думаю о сложившейся ситуации.

– Кир! – доносится до меня голос Тони. Поворачиваюсь в сторону дверей вокзала, и теперь уже с моих губ срывается отборный русский мат. Она приехала, бежит ко мне, и я понимаю, что ледяные пальцы страха, сжимающие горло, постепенно расслабляются.

– Тонь, ну твою дивизию…

Ржу нервно, прижимая её к себе. Даже не ржу – хохочу нервно, и она тоже смеётся и плачет, цепляясь за меня.

– А я решила через Москву… добралась до неё, потом на поезде сюда.

Решила она, млять… а я тут едва не сдох от понимания, что и глотка кислорода без неё сделать не могу.

– Мы сейчас же улетаем отсюда. Сейчас в аэропорт, оттуда ближайшим рейсом дальше, куда захочешь.

Обхватываю её лицо ладонями и смотрю в огромные глаза, в которых сейчас страх отступает, замещаясь тем, что я хочу всегда видеть во взгляде своей женщины. Уверенностью в том, что всё будет хорошо.


И что у неё есть тот, на которого она может положиться.

Меня же душит асфиксия. Ровно до тех пор, пока самолёт не взмывает в небо, беря курс туда, где до нас не добраться всем Лариным вместе взятым. Тоня дремлет, прислонившись к моему плечу, и от того, что нам всё удалось, меня накрывает волной бешеной эйфории.

Впереди море всяких проблем, волокиты с документами и прочей ерунды, но это всё, по сути, такая хрень, когда ты понимаешь одну важную вещь.

Только рядом с той женщиной, за которую ты готов продать собственную шкуру дьяволу, можно научиться дышать.



Эпилог


Застолье по-итальянски – это всегда море еды, вина, беззаботности и бесконечное ощущение, что у тебя праздник каждый день. Когда в очередной раз собираемся за столом с семейством Марино, где детей столько, что можно заполнить ими какой-нибудь частный детский сад, у меня возникает чувство, что к концу вечера я оглохну.

Впрочем, уже через день я начну скучать по Альберто и Силване. И по их многочисленным отпрыскам тоже, хотя до сих пор мне так и не удалось запомнить их всех по именам.

Никогда не думал, что такая тихая, уютная и размеренная жизнь будет мне по нутру. Когда занимаешься своим небольшим ресторанчиком, думаешь о том, в какие цвета перекрасить стены в гостиной и споришь с женой по поводу оттенков лазурного.

Да-да! У лазурного есть много оттенков, б*я! И это открытие не даёт мне уснуть три ночи подряд, потому что я, мать его, лежу и думаю, как же я жил тридцать-то лет с лишним без этой инфы? Но Тоне нужно, чтобы стены были именно того оттенка, а не вот того, и я покорно соглашаюсь.

За последний год она стала совсем другой. После того, как решили всякие бюрократические проволочки, на которые ушло много времени и сил, Тоня будто бы обрела спокойствие. Словно всё это время не верила, что у нас всё может получиться. А когда стала моей женой в маленькой итальянской цервкушке, я и сам почувствовал это самое спокойствие. На этот раз окончательно.

– Кирилл, – с акцентом говорит Альберто, и я усмехаюсь, как и всякий раз, когда слышу своё имя, произнесённое устами итальянца. – Наверное, с открытием совместного дела теперь придётся повременить?

На его лице – хитрое выражение. За столом стихают звуки, Тоня так и не доносит бокал воды до рта. Силвана улыбается.

– Почему это? Ты передумал? Если сейчас помещение под ресторан уйдёт, мы потом вообще можем такого хорошего не найти.

– М-м, ну, я думал, вы сейчас будете заниматься детской.

Какой детской? Какой, мать его, детской, когда я это помещение у прежнего хозяина буквально зубами выгрызал?!

Тоня опускает взгляд, поджимает губы, и до меня, кажется, начинает доходить. Только почему она мне не сказала, а Альберто в курсе?

– Она не говорила, – будто прочитав мои мысли, заверяет итальянец. – Просто когда у тебя пятеро детей, на такие дела взгляд уже намётан.

Силвана вступает в беседу, они начинают обсуждать что-то с мужем, хотя для меня речь итальянцев – то, за чем нереально угнаться. Да я и не хочу.

Смотрю на Тоню, и она смотрит в ответ. Улыбается робко, будто не знает, как я отреагирую. Но ведь должна почувствовать, какой безумный коктейль всего рождается во мне в этот момент? От желания утащить жену к нам домой и показать, что я обо всём этом думаю, до потребности кричать на весь мир, что я охренеть как счастлив.

Но я просто молчу, улыбаясь в ответ, и на щеках Тони появляется румянец.

Я не помню, когда захотел её впервые. Да сейчас это и неважно. Важно лишь то, что если ты любишь человека до безумия, до одури, до асфиксии, а он любит тебя в ответ, нужно вывернуться наизнанку, но сделать всё, чтобы он остался с тобой рядом.

Я – сделал.

Бонус


Чёртова деревня. И чёртов холод, смешанный с ледяным ливнем. И дорога, пролегающая узкой полосой по какому-то полю. Пока доберёшься до той части, где расположены приличные коттеджи, в числе которых и тот, что принадлежит её отцу, можно проклясть весть свет.

Лена вжала педаль газа в пол, когда маленькую спортивную машину бросило в сторону в луже со слякотью. Из-под колёс полетели фонтаны жидкой грязи.

Будь всё проклято! Всё – трижды. И жизнь её никчёмная тоже. Она ненавидела такие места, где глушь, никаких развлечений, а из удовольствий разве что свежий воздух, который ей даром не сдался. Но почему-то именно сюда захотелось сбежать от отца. После того, как она помогла Кириллу, а он об этом узнал, Лена поняла, что её жизнь покатилась куда-то в пропасть.

Горский смотался с её маникюршей, а отец… О, он однозначно её возненавидел. Она никогда не видела его таким. Даже когда мать умерла, а он сначала закрылся, а потом начал вымещать злость на дочери. Даже тогда в его взгляде не было столько ненависти. Чёрной, ничем не прикрытой. Казалось, дай ему оружие в руки, он выпустит ей пулю в лоб без лишних вопросов.

Машину повело, движок взревел, и Лена ругнулась сквозь крепко стиснутые зубы. Доехала, мать его! Увязла в грязи по самую макушку. Она осторожно открыла дверцу и застонала – в её ботильонах по такой слякоти не то что пары шагов не сделаешь, а вообще увязнешь сразу же, стоит только выйти.

И что теперь делать?

Покосившись на соседнее сидение, на котором валялась непочатая бутылка виски, взяла её и повертела в руках. К горлу подступал истерический смех, или это были рыдания? Она не могла понять, пока с губ не сорвался первый неконтролируемый всхлип.

Ей нужно было хоть чем-то заглушить эту горечь, которая появилась привкусом во рту так давно, что Лена с ней свыклась. Как свыкаются с хронической болью, что становится спутником жизни.

Она же так его любила. Безумно, до ощущения, что с неё заживо сдирали кожу каждый раз, когда понимала – Горский лжёт ей. Говорит о взаимности, но лжёт. Всегда. И наверное, сейчас просто верила, что однажды он поймёт, какую ошибку совершил, сбежав с Тоней.

А она… она просто будет его ждать. Как ждала всегда, когда он уходил трахать всех своих бесчисленных баб. И Кир обязательно вернётся.

Приложившись к горлышку бутылки, Лена сделала сразу несколько глотков, поморщилась, но тут же улыбнулась, когда в голову ударило лже-эйфорией. По венам разлилось сладостное тепло, а все мысли о том, чтобы позволить себе хорошенько прорыдаться, исчезли.

Она огляделась в поисках телефона, но, вспомнив, что бросила его на заднее сидение, уже собралась было забрать мобильный и выйти, когда заметила, что к её машине приближается видавшая виды Нива. Нелепо хихикнув, проследила глазами за тем, как та объезжает её и тормозит в нескольких метрах впереди, после чего начинает двигаться задним ходом.