Стянув покрывало с одного из диванов студии, мы расположились на широкой скамье под старым клёном, росшим перед домом и уцелевшим после строительства этого микрорайона. Дэниэль по-прежнему с чрезмерной осмотрительностью, обходила стороной некоторые вопросы о её прошлом, оборачивая всё шуткой или вовсе же переводя стрелки на меня. Поэтому в основном говорил я, говорил о чём-то отвлечённом: о музыке, о процессе её создания, об источниках вдохновения.

— Разве это не поэтично? — Сорванные порывом ветра золотые листья, дождём обрушились на наши головы.

— Ты должен быть безгранично счастливым человеком, чтобы во всём видеть или слышать отголоски поэзии, — может, мне показалось, но с какой-то долей грусти сказала Дэни и, поднеся кружку к губам, сдула поднимающийся над горячим напитком пар, который через мгновение вновь продолжил вздыматься клубами. — Это так ты сочиняешь музыку?

Увлечённый движениями её лица, я не сразу сообразил, что вопрос был адресован мне.

— Вслушиваясь в шорохи листьев? — переспросив, рассмеялся я от собственных слов, показавшихся мне весьма лиричными. — Моя музыка — это микс, сочетающий в себе гораздо большее количество звуков. Вот когда вечер окончательно отступит, уступив место ночи, тогда ты поймёшь…

— …что в звуках электричества есть своя красота? — повторив недавно произнесённые мною слова, закончила она объяснение, и я безмолвно согласился.

Мы просидели так до самых потёмок, пока не зажглись фонари. Парни закончили репетицию и, попрощавшись, разъехались по своим делам.

— Сейчас я и тебя подкину. — Замкнув стальную дверь, уже было собрался я подняться домой за ключами от машины, но Дэни наотрез отвергла моё предложение, мотивировав это желанием «пробежаться».

— Тем более твоей ноге ни к чему лишнее напряжение, — прозвучал в подкрепление её отказа ещё один довод, впрочем, не имевший для меня особой весомости, но я решил не спорить и не навязываться.

— Завтра у ребят важное выступление, я подумал, может, ты захочешь прийти и поддержать их. — Опираясь на трость, остановился я перед Дэни, склонившейся над своими кроссовками и перевязывающей шнурки.

— Уверена, они справятся и без моей поддержки.

— Всё же я был бы рад, если бы ты составила мне компанию.

— Это сегодня у меня был выходной, завтра нужно быть на работе. — Выпрямилась она.

— В субботу? — Поправил я капюшон её курки.

— В субботу, — эхом отозвалась она.


7


«Что-нибудь придумаем», — стало последним, что Штэфан сказал ей напоследок. И где-то за этими словами скрывающееся «мы» уже было окружено незримыми демонами её глубинных страхов, страхов через секунду водрузивших флагштоки со знаками «Biohazard». Ей оставалось лишь сделать шаг навстречу манящему «мы» — и всё пропиталось бы смертоносным ядом, ядом, коим была она сама.

День на работе не задался с самого начала. Бурлящий, нескончаемый поток мыслей терзал её измученный разум всю ночь. А тех нескольких часов, что удалось вырвать у наступившего утра до того, как прозвенел будильник, организму катастрофически не хватало, о чём он всячески подавал предупредительные сигналы, проявляющиеся в замедленных движениях, выпадающих из рук предметах и постоянно наливающихся тяжестью веках.

— Дэни? Дэниэль? Тебе плохо?! — голос полный паники ворвался в сморивший её сон.

Её коллега, Катя, стоя на коленях перед сидящей в весьма неоднозначной позе Дэниэль, — на полу, меж книжных стеллажей, с растрёпанной копной волос, — трясла девушку за плечи, пытаясь привести в сознание. Невнятно проворчав что-то на французском, та вяло разлепила глаза.

— Я протирала пыль и, — взглянув на всё ещё охваченные тревогой зрачки Кати, поспешила её успокоить, — всё в порядке, я просто заснула, прости, что напугала. — Наспех смахнула она волосы, паутиной обвившие лицо.

— Тебя спрашивает какой-то мужчина. Что мне сказать? — Протянула она руку подруге, помогая подняться. — Яков? Да-да, мне нужно передать его отцу книгу. — Одёрнув подол платья, больше походившего на школьную униформу, уже было направилась она к визитёру.

— Тебе явно нужно выспаться, — хихикнула Катя вдогонку. — Дэни, я же знаю профессора Крауса. К слову, и он заходил. Но тебя ищет не он.

— Нет-нет-нет, — замотала она головой, боясь услышать знакомое описание.

— Высокий такой, — продолжила Катя и, вытянув руку вверх — указывая на рост человека, стала трясти ладонью, разрезая воздух у воображаемой отметки. — Джинсы, чёрная куртка, тёмные волосы, пирсинг, — закравшееся смутное предчувствие сделало её речь сбивчивой. — Вызвать охрану? — переняла она смятение Дэниэль.

— Нет. Это… это просто знакомый. Не нужно никакой охраны. Передай ему… — едва начавшись, тут же оборвалась мысль. — Передай, что… — чуть более решительно прозвучал голос и через миг вновь затих.

— Что ты почувствовала себя дурно и ушла домой? — не подвела Катю женская интуиция: Дэниэль явно хотела избежать встречи с нежданным гостем.

«И вот он заявится со связкой апельсинов или ещё там чего, что принято приносить в подобных случаях… и что тогда? Нет, уж лучше сейчас. Уж лучше здесь».

— Скажи, что я скоро подойду.

Щёлкнувший замок двери служебного туалета — и вот теперь дежавю посетило её саму. Едва уловимое ухом тиканье наручных часов сейчас, отражаясь от кафельных стен, гудело невероятно протяжно, словно церковный колокол, созывающий на вечернюю литургию. И пока душа покорно молилась, черти вероломно завладели сознанием, играя с ним как с пластилином. И время не поспевало за путанными мыслями, а в них и не было ничего путного. Время надменно смеялось — его призвали в судьи!


8


Ожидая Дэни, я разместился на широком матерчатом диване неподалёку от стойки информации и, чтобы хоть как-то занять себя, рассматривал интерьер библиотеки. Столько раз проезжал мимо неё, но после реконструкции старого здания никогда не был внутри.

Но нет, новый интерьер библиотеки не был таким, каким зачастую его изображают в художественных фильмах, таким, каким и я его почему-то представлял. Не было лабиринта из бесконечных книжных стеллажей. Не было старых массивных столов и таких же громоздких стульев, от одного взгляда на которые слышался бы визгливый звук деревянных ножек о потёртый временем паркет. Всё было современным, лаконичным и невероятно светлым: большие панорамные окна с видом на кампус, светло-серые стены, на тон темнее — квадратные шероховатые колоны, местами даже скреплённые стеклянными перегородками, которые, в свою очередь, разделяли огромный зал на всевозможные секции. На белом потолке — линейка люминесцентных ламп; а над невысокими стеллажами и читальными зонами — ещё и маленькие светильники. Лишь ощущение собственной принадлежности к чему-то сокровенному, фундаментальному оставалось незыблемым. И, как и полагается, повсюду царила тишина. И, как и полагается, нашёлся и тот, кто её нарушил.

Вот уже несколько минут, экспрессивно размахивая руками, какой-то смуглый парнишка, вероятно, иностранный студент, пытался добиться от единственной присутствующей здесь девушки из службы персонала разрешения пройти в зал манускриптов. Путая немецкие и испанские слова, он всё отчаянно повторял «Еs ist muy importante», отчего меня переполнило невольное любопытство, что это за древние тексты, вызвавшие в нём такое рвение заполучить их.

— Простите, ничем не могу помочь, — эдак четырнадцатый раз подряд повторила девушка; и её голос восхитил меня своим непоколебимым спокойствием. — На стенде при входе чёрным по белому указаны часы работы читальных залов и информационных центров.

— Да-да, библиотек открыт до десяти вечера. Мне нужно книгу. Только посмотреть, не брать, — не унимался он.

— Получить консультацию по интересующим вас вопросам можно с понедельника по пятницу с девяти до шести, и в субботу с десяти до трёх. Что же касается зала манускриптов, доступ туда — только по предварительной записи. Извините, больше ни чем не могу помочь — мой рабочий день давно закончен, — на одном дыхании протараторила она, очевидно, давно заученные слова.

Однако парень и не думал отступать. Кружась вокруг невозмутимой девушки, пока та расставляла по полкам книги, он походил на противно жужжащую муху. И в отличие от хладнокровной сотрудницы, я уже был близок к тому, чтобы вмешаться, как требовала того моя нервная система. От разгорячённой реплики меня остановила появившаяся из-за спины Дэниэль. Мне даже подумалось, что она находилась там вот уже какое-то время, также наблюдая за разыгравшейся сценой.

— Хе-ей, — поприветствовал я её, улыбнувшись.

Её волосы, которые до сего момента всегда находились в неком подобии порядка, были распущены, взъерошены, и волнами скатывались с плеч. А белый воротничок, точно мотылёк, цепко обвивший своими крыльями её тонкую шею, вызывал странные ощущения и на моей коже. Я чувствовал его удушающую хватку на собственном горле, отчего хотелось сорвать его. Поистине, слуги бога, как никто другой, знают толк в изощрённых пытках над разумом человека, раз облачили своих монахинь в похожие одеяния. Не удивлюсь, если сам Сатана был их портным.

Но передо мной сейчас стоял ребёнок, зарёванный лохматый ребёнок. По крайней мере, так мне показалось — её глаза были чрезмерно опухшими и красными, и ни намёка на косметику. И этот ребёнок смотрел на меня из её глаз, безмолвно осуждая за не самые благочестивые помыслы.

«Сколько древних мифов начинается со спасения брошенного ребёнка!» — молнией пронеслись в сознании слова из романа Кундеры и его пример об Эдипе, чьё спасение подарило миру одну из величайших трагедий, написанную Софоклом. А я подумал о маленьком Энакине. И мы оба говорили о сиротах-мальчишках, в то время как центральными персонажами наших собственных романов выступали вовсе не они. Впрочем, метафоры меня никогда не пугали; что же до трагедий — я всегда пребывал в извечной готовности окунуться в глубочайшую из них.