19


Закончив все дела в магазине ещё к обеду, Райнер, я и продавец, Маркус, в ожидании приезда Ксавьера, маялись от безделья. Посетителей не было вот уже как пару часов.

— А не сыграть ли нам, господа? — в свойственной англичанам галантной манере светского джентльмена, обратился к нам Маркус, а затем протянул мне барабанные палочки.

Майер заявился в самый кульминационный момент нашей перкуссионной импровизации, и, пытаясь заглушить музыку, прокричал, что именно подобный приём он и ожидал. Проверив документы и удостоверившись, что за время его отсутствия никаких накладок с намеченной поставкой не возникло, мы наконец направились в ближайшее кафе, где можно было бы спокойно поговорить о его «хороших новостях».

— Ну, выкладывай уже, — начал я, пока Ксавьер пристально изучал меню, пытаясь сохранить интригу и подогреть моё любопытство. — Ты будешь работать на Sony в Мюнхене?

— Тогда бы ты смог навещать свою матушку чаще двух раз в год, — съязвил он и засмеялся. — Юг, безусловно, является рассадником для большинства рекорд-лейбов. Но, хочу отметить, и в столице имеется офис Sony. Однако я по-прежнему остаюсь в Бохуме с GUN Records, теперь без возможности так часто мотаться из города в город. Это означает, что здесь мне понадобится человек, которому я всецело мог бы доверить управление магазином.

— Ты знаешь — у меня нет на это времени, — решив, будто это и есть «хорошая для меня новость» отказался я, попутно указав официантке на выбранное блюдо из списка в меню.

— Знаю, поэтому и не предлагаю. Суть в другом, так или иначе, студия и магазин находятся во взаимовыгодном сотрудничестве, поэтому твоё мнение, касаемо нового исполнительного директора, для меня важно.

— Если ты собираешься предложить должность Райнеру, я ничего не имею против.

— В таком случае, первый вопрос на повестке дня — решён.

Второй вопрос, собственно вопросом-то и не был. Он описал новые возможности, открывающиеся передо мной, как следствие его повышения.

— Нужно выпустить альбом к началу сентября, — категорично заявил он.

— Не уверен, что переполняющее меня вдохновение присутствует в той же мере и в остальных музыкантах. Если наметить релиз на август, то в таком случае запись должна начаться уже весной, скажем, в марте.

— Закрытие GUN Records может произойти в конце следующего года или начале девятого. Сейчас, — подчеркнул он интонацией значимость слова, — я могу гарантировать тебе должное промо, а что будет потом… Спасибо, — отвлекла его поток мыслей официантка, которая принесла десерт.

— Что будет потом? Sony предложили тебе повышение, сообщив о неминуемом закрытии одного из своих бесчисленных лейблов, не упомянув о страховке? Майер, что-то ты не договариваешь.

— Не «неминуемом», а пока ещё только возможном. Потом, потом я буду работать на Sony в Берлине. Но ты сам прекрасно понимаешь, как устроен этот бизнес: даже бумага не является гарантом безупречного соблюдения прописанных на ней условий, что уж говорить о неформальной встрече со Шмидтом и только устной договорённости. Будем надеяться на лучший исход, — откинулся он на спинку стула, сцепив на затылке руки в замок. — Какие планы на вечер? — и за этой хитрой ухмылкой, не скрывалось ничего хорошего.

— Прости, но вынужден отказать в свидании. Тебя опередил другой парнишка, — вырвался из меня какой-то идиотский смешок, сдав с потрохами истинные намерения. — Хотя… часов в девять буду свободен, наверное…

— Штэф, — прищурив один глаз, он осуждающе покачал головой, — ещё не наигрался? Ладно, дело твоё, я — в магазин, наберёшь, если твой парнишка окажется не таким сговорчивым, как я.


20


Поднявшись на нужный этаж библиотеки, я обнаружил, что не только в магазине, но и здесь также было весьма малолюдно сегодня: редкие студенты шныряли из зала в зал, и только несколько человек, расположившись за читальным столом у окна, что-то тихо обсуждали.

Стойка информации пустовала. Странно, ведь время — лишь начало шестого. Я нажал на кнопку вызова персонала — над головой загорелась лампочка и через несколько секунд погасла. Спустя пару минут никто так и не подошёл. Я повторил действия. И вновь — никого. Я обошёл зал несколько раз — пусто. Тогда я решил подняться на этаж выше — в медиа центр, и поискать там, но, заметив знакомый силуэт, остановился на полпути. Дэниэль сидела на полу меж стеллажей в дальнем углу зала, который я не осмотрел, и который сейчас было прекрасно видно с высоты лестницы.

Услышав звуки приближающихся шагов у себя за спиной, Дэни испуганно обернулась. И в следующую секунду был уже напуган я. Из её глаз по щекам стекали нескончаемые потоки слёз, смывая тушь с ресниц и оставляя за собой чёрные дорожки.

— Что случилось? — Опустился я рядом. Горестно всхлипнув, она разрыдалась уже в голос, захлёбываясь слезами. А я не нашёл лучшего утешения, чем объятия. — Что это у тебя там? — забрал я из её рук какую-то книгу. «Так говорил Заратустра. Фридрих Ницше» — сияли строгие золотые буквы на тёмно-зелёной обложке.

— Не нужно было тебе это вообще открывать, — попытался я успокоить её.

— Но это задание Якова к предстоящей лекции о Гёте, — вновь горько всхлипнула она.

Так мы и просидели до шести часов: на полу среди стен из книг. Я решил отвлечь её мысли, занятые изречениями Ницше, рассказом о своём дне, однако это не сработало. Пряча от меня заплаканное лицо, она и вовсе отвернулась к возвышавшемуся во всю стену тёмному окну. Но из-за яркого света внутри и темноты снаружи сквозь него ничего не было видно. Окно превратилось в мутное зеркало, из которого на нас смотрели наши же блёклые отражения.

— Хочешь поговорить об этом? — спросил я, листая книгу, на каждой странице которой были выделены маркером, вероятно, наиболее значимые мысли.

— Хочу пойти домой. Прости, что пришлось застать меня в таком виде. — Поднявшись с пола, направилась она к служебной двери напротив. А я так и остался сидеть на месте, с раскрытой книгой в руках и взглядом, прикованным к подчёркнутому предложению: «Моё счастье должно было бы оправдать само существование!».


21


Простучав колёсами, нас встретил старый приятель с номером «17» на лбу. Мы заняли места в хвосте салона, решив повременить с «домом» и поговорить о Ницше, «Заратустре», Гёте и профессоре Краусе.

— Кстати, он пригласил меня на следующую лекцию, — сказал я, наблюдая за её мимикой. Дэниэль только хмыкнула, а её лицо не проявило никаких эмоций. Было непонятно, что именно она выразила этим звуком, поэтому я всё же осмелился уточнить, добавив: «Но если ты против…».

— Я не хочу, чтобы ты потом жалел о потраченном времени, — холодно прозвучали слова.

— Ты сейчас говоришь не о лекции, верно? — И она опустила глаза, согласившись. — Но мы все теряем время, главное — выбрать то, на что не жалко было бы его потратить. — Её отражение в окне трамвая улыбнулось. — Ты ведь тоже тратишь сейчас своё время на общение со мной… — осёкся я, чуть не сболтнув лишнего.

Хотя, верится мне, она давно осознала свой проигрыш, но отчего-то всё оттягивала день капитуляции.

— Фридрих Ницше, — переключив тему, громко произнёс я его имя. — Что ж, поговорим о нём. Я постараюсь подобрать метафору посовременней, дабы у тебя сложилось более ясное представление о его философии. Для начала сравним наш мозг с мышцей, для того, чтобы она постоянно пребывала в тонусе её нужно прокачивать. Несомненно, чтение книг, и книг Ницше в том числе, является одним из множества видов «прокачек». Получается, если мозг — мышца, то книга… — посмотрел я на неё, ожидая услышать ответ.

— Инструмент, — ответила она.

— Верно. Назовём его «гантелью». Но мы прекрасно знаем, что существуют множество гантелей различных весов. Одни весом в полкилограмма, другие весят десятки килограмм. Чем же определяется вес книг? — вновь взглянул я на неё.

— Их значимостью? — сомнение в её голосе, превратило ответ в вопрос.

— Тоже верно, однако здесь стоило бы поинтересоваться — что такое «значимость книги» в твоём понимании, но я продолжу, пояснив. Если читая книгу, в нашем сознании периодически вспыхивают фразы подобные «какое верное высказывание», «как точно подмечено», «как искусно подобран слог», «а вот с этим я поспорил бы», «а с этим я категорически не согласен» — это и есть первый признак весомости, значимости книги. А вот частота появления этих фраз в нашем сознании в процессе чтения или продолжительность осмысления своего согласия или несогласия после прочтения и является тем, что определяет «вес» книги. Ницше — это спортзал для мозга, или, если будет угодно, часть спортзала с весами выше средних. Нельзя приступить к тренировке взяв максимальный вес. Понимаешь о чём я? Иначе всё закончится плачевно, как сегодня. Более того, как я уже отметил, подобные веса иной раз под силу поднять только мужскому уму. И я уже вижу зарождающееся возражение в твоих глазах. Но я вовсе не пытаюсь оскорбить женщину, напротив — делаю ей честь.

— Ницше до отвращения прямолинеен и категоричен… и прав. — Посмотрела она сначала в окно, затем на меня — мы приближались к её остановке.

— Ты уже выходишь? Тебя утомила моя лекция? — усмехнулся я.

— Напротив! — пылко возразила она. — Неужели ты готов вести задушевные философские беседы с существом, по природе своей не предназначенным для этого?

— А вот мы и вернулись к теме самоиронии, — невольно усмехнулся я, заставив улыбнуться и её. — Просто, я люблю, когда меня слушают.

И закрыв двери, трамвайчик, застучав колёсами, поехал вниз к парку.


22


— Ты неважно выглядишь, — поприветствовала меня Дэни, когда я наконец добрался до аудитории, на удивление раньше самого профессора.