— Вы позволите…

Я хотел попросить разрешения на то, чтобы осмотреть квартиру. Я не надеялся найти здесь что-то тайное. Мной двигали лишь интерес и любопытство. Но я вовремя осёкся, вспомнив о своих мокрых носках. А потом по комнатам пронёсся оглушительный визг одной из девушек. Кричала Софи. На мои ботинки бесстыдно помочился маленький, но упитанный мопс по кличке Бульон. Полин тотчас же спохватилась за салфетки и губки. Молодёжь заливисто хохотала и извинялась. Я засмеялся вслед за ними, но не оттого, что ситуация казалась мне забавной, напротив — это был своеобразный вид слёз опустошения.

Обменявшись с Полин номерами телефонов, я сам извинился за беспокойство. Впрочем, ребята пребывали в праздничной эйфории, если бы в их дверь постучался какой-нибудь бездомный, рискну предположить, они и его пригласили бы к столу. Мы попрощались. Полин в очередной раз пообещала сообщить, если узнает что-нибудь об Эли.

И я поплёлся к ближайшей станции метро. Тело болезненно ныло, температура так и не спадала. Хотя с чего бы? Я даже не принял жаропонижающего. Просто выскочил из номера, приехав сюда.


23


Схема парижского метро не отличалась особой организованностью, а быть может, мне так показалось из-за того, что я слишком привык к родным подземкам. Несмотря на то что я создал заметку в телефоне с детальным маршрутом, всё равно умудрился проехать переход на нужную ветку. Объявляй они названия станций, возможно, этого бы и не произошло, и я бы не задремал, в итоге очутившись на конечной «зелёной ветки». Меня разбудил один из пассажиров, так сильно толкнувший в плечо, отчего я посчитал, будто он намерился затеять драку. Я уже был готов ответить, приложив последние усилия и сжав кулаки в готовности. Но вместо удара, на меня обрушился раскатистый смех мужчины и невнятное бормотание на французском. Если не ошибаюсь, он обозвал меня «пьянью».

Дождавшись следующего поезда, я поехал обратно. В вагоне было пусто. Колёса убаюкивающе стучали, и я задремал. А когда проснулся, обнаружил, что опять оказался на конце ветки, на сей раз противоположном конце. Словно проклял кто. И я снова еду назад.

С третьей попытки, но я добрался-таки до станции «Sèvres — Babylon». Дальше всё было просто: нужно было пересесть с «двенадцатой ветки» на «десятую» и спустя четыре остановки сойти на «Cardinal Lemoine», прямо над отелем. Но побоявшись вновь заснуть, я простоял всю дорогу у поручня двери вагона, и теперь к общему плохому самочувствию добавилась боль в ногах. Меня начало шатать из стороны в сторону, будто я и впрямь опрокинул дюжее количество стаканов какого-нибудь бурбона. В глазах темнело, сердце колотилось, как при беге, мышцы тряслись. Не представляю, сколько я простоял у стены, пытаясь прийти в себя. Лучше не становилось. Не знаю, потерял ли я сознание или уснул. Не знаю, почему меня не нашли и не отвезли в участок или вытрезвитель. Но очнулся я утром. Телефон попискивал, оповещая о том, что батарея вот-вот разрядится. Было что-то около шести часов. Я валялся на грязном полу станции. Перед глазами мельтешила обувь и людские ноги, топающее так громко, что каждый их шаг резонировал ударной волной в голову. Свежего воздуха катастрофически не хватало, и я поспешил выбраться наружу.

Ступени лестницы вывели прямо к окутанному низким туманом парку, чёрные деревья которого, словно передразнивая, покачивались на ветру. Фонари ещё горели. Утро было синим и холодным. Вороны, рассевшись на голых ветвях, посматривая вниз на меня, каркали, будто спрашивая, какого чёрта я тут ошиваюсь.

Осмотрелся — стою у перекрёстка. С биллборда, висящего на здании напротив, улыбается модель нижнего белья, но текст не могу разглядеть. Вот чёрт, забыл очки где-то в метро, но туда уже не вернусь. Нашёл скамейку, смахнул с неё изморось и обессилено свалился. Давно не чувствовал себя столь отвратительно больным. Сейчас следовало бы вернуться в отель, но ни одна часть моего тела не желала двигаться. Я просидел так, в полудрёме, несколько часов. Холод уже не ощущался. Было так плохо, что я в самом деле решил вызвать скорую помощь. Но телефон сел. Тогда я встал и поплёлся в кафе через дорогу, только-только открывшееся. Не посмотрев на цвет светофора, едва не попал под колёса машины. Внутрь меня не пустили, сочтя, что я попрошайка: куртка в грязи, джинсы обрызганы по самые колени, от ботинок пованивает собачьей «меткой», вдобавок кашлял я так надрывно, точно был болен туберкулезом. В памяти вдруг стали всплывать картины воспоминаний о нашем туре по Германии в 2004 году и творившийся тогда аншлаг: билетов на всех не хватало, и промоуторам приходилось менять маленькие клубы на многотысячные площадки. Я выходил на сцену, и зал взрывался оглушительным криком, фанаты протягивали к нам руки, рвались ближе, наваливаясь на заграждение, бросали под ноги цветы и сувениры. А что сейчас? Прохожие неодобрительно косятся, сторонятся, даже не подозревая, кто на самом деле этот «нищий», сидящей на мокром тротуаре перед кафе, под презрительным взглядом полуголой девицы в кружевах. За что же ты так со мной? Уже не смог совладать с накатившейся волной горечи и слезами.

— Monsieur, est-ce que ça va? — обратилась ко мне какая-то пожилая дама.

Я лишь отрицательно мотнул головой, не поднимая взгляда. Утренние тучи давно разбежались. Небо было чистым, а солнце противно слепило, светя со своего пьедестала. Дама ушла.

— Monsieur, — минуты спустя прозвучал тот же голос. Передо мной стояли её фиолетовые сапоги, зачем-то пришмыгавшие обратно. — Monsieur, — более настойчиво позвала она, и я оторвал взгляд от земли. Дама протянула мне круассан и стаканчик с картинкой кофейных зёрен.


24


Сев на какой-то автобус, я всё же добрался до отеля. Но охрана разрешила зайти, лишь после того, как я показал документы (которые, к счастью, никто у меня не выкрал и я не потерял по собственной глупости). Сначала они решили, что я стащил чей-то ключ от номера. (Неужто бывали прецеденты?) А оказавшись перед большим зеркалом в фойе, я лишний раз ужаснулся, увидев своё отражение. Ей-богу, какой-то бездомный. Немудрено, что пришлось пройти подобный «досмотр».

Я пролежал в горячей ванне пару часов, без конца сливая и подливая воду, и гулко кашляя. Лёгкие горели огнём, а горло раздирало от неприятных ощущений, точно когтями скребли изнутри. В соседней комнате был включён телевизор, по новостям вовсю трубили об убийстве каких-то французских туристов и теперь, из-за нависшей угрозы терактов, проведение Ралли Дакар-2008 находилось под вопросом. Мир не меняется. А потом в дверь номера громко и очень настырно постучали. Это был сосед сверху, спустившийся сообщить, что запасается силами перед походом на вечернюю службу в Нотр-Дам, а я мешаю ему спать. Я извинился, пообещал выключить телевизор и кашлять тише.

А позже вечером уже меня самого разбудили голоса, распевающие песни за окном, и перезвон колокольчиков. Улица гремела гуляньем. Париж начал праздновать Рождество.

Поразительно, как быстро пролетели выходные. Уже понедельник. Я не знал, что теперь делать и где искать Эли. Тогда я достал ноутбук и напечатав в строку поиска: «Детективные агентства Монреаля», принялся выбирать какое-нибудь незакрытое из-за праздников. Нашёл, договорился. Теперь за Жюльет выставлена слежка. Дожили.

Но в маленькой комнате пропитанной моими же микробами, я не мог находиться. Одиночество давило на замутнённое сознание. И несмотря на то что мышцы болели так, словно их перекрутило в мясорубке, вывернув наизнанку или и того вовсе отодрав от костей, я вызвал такси, приняв таблеток от температуры, кашля и головной боли. Если бы они меня убили, то я не сильно бы огорчился.

Несколько часов подряд мы просто колесили по главным проспектам и авеню, переливающимся серебряными и золотыми праздничными иллюминациями. Таксист, чьё лицо было на треть покрыто густой чёрной щетиной, воодушевленно рассказывал о том, как полгода назад он перебрался сюда из Косово (желающего отделиться от Сербии, из-за чего в стране неразбериха), из маленького городка Петраштица. Здесь ему нравится, даже несмотря на то что канун Рождества вынужден провести за рулём, дабы заработать хоть немного денег на оплату бесконечных счетов за всевозможные услуги «цивилизованной Европы». Говорил он на таком же захудалом французском, как и я. А «языковые пробелы» восполнял школьными знаниями немецкого, чем удивил.

— Судьба вам благоволит, — сказал я, когда цифра на счётчике перевалила за сотню евро. — Не часто попадаются такие клиенты?

— Это верно, — ответил он, рассмеявшись, хотя вопрос был скорее риторическим. — Я Жак, — протянул он мне смуглую ладонь.

— Французское имя, — лишь из вежливости пожал я его руку, нехотя поддерживая беседу и продолжая высматривать среди прохожих знакомый силуэт.

— На родине-то я Гджергдж, но тут моё имя точно скороговорка. — Опять закатился он. — А вы почему коротаете вечер в одиночестве?

«Перхая в моей машине», — хотелось добавить. Но я понимал, почему он мирился с больным пассажиром, сидящим рядом с собой и распространяющим бациллы по всему салону. Я промолчал. Не говорить же, что мы наматываем километры только потому, что я наивно надеюсь найти в потоке этих радостных лиц какую-то там Эли.

В номер я вернулся уже за полночь. Спать не хотелось, зато проснулся аппетит. Я заказал еды и взялся за написание текстов. Потом мне снова стало дурно, и вместо текста я написал предсмертную записку, которую утром смыл в унитаз.

За окном светило яркое полуденное солнце. И не снежинки. Мне бы не помешало провести несколько дней в постели, но мысль о том, что Эли может быть в Париже, сводила с ума и выгоняла прочь из отеля. Есть я не хотел, но заставил себя. Потом вызвал очередное такси и опять стал мотать километры и проматывать евро. Сегодня таксист был из «коренных», по-английски он говорил плохо, что меня, несомненно, порадовало. Два часа спустя его сменила другая машина. А через три часа у меня самого начала кружиться голова, тошнило от выхлопных газов городских пробок и приторного мятно-лимонного ароматизатора, висевшего на зеркале перед носом. И я попросил отвезти меня обратно в отель. Опять возвращаюсь ни с чем.