44


К началу марта работа над нашим десятым студийным альбомом была официально завершена. Мы долго ломали голову над его названием, а потом, как-то засидевшись в студии допоздна, идея сама выскочила из полумрака комнаты. «Монстр!» — предложил Рене, и я подумал, что это слово как нельзя лучше описывало всё то, что скрывалось за строками и мелодиями всех наших песен. Следующим этапом был выбор обложки. Но это оказалось ещё сложнее, чем мы думали. С ним мы протянули до конца месяца. А потом всё произошло в одночасье. Было солнечное воскресенье, двадцать третье марта. Пасха. Брат с женой, племянником и мамой приехали в гости. За ними следом — отец. Чуть позже на пороге появился Ксавьер с корзинкой яиц. К полудню в кухне для всех гостей не хватало места. И мы спустили с чердака обеденный стол, поставив его на заднем дворе на уже зеленеющей лужайке. Лео и Хаген подоспели точно к праздничному обеду. Отец, Ксавьер и Тони жарили барбекю. Мама и Моника расставляли по столу фрукты и овощи, что я пол-утра нарезал и шинковал. Маркус, пытаясь поймать соседского кота, носился вокруг деревьев с жуткими воплями. Том и Рене выносили гитары, комбики и усилители из студии на нашу заранее возведённую импровизированную сцену. Я распевался, Лео отстраивал барабаны, Хаген — свою гитару. А песню спустя, услышав музыку, к нам присоединились Эберты. Первое живое исполнение нашего альбома можно было считать «успешно состоявшимся».

— Слушай, мне понравилось! — первым вскрикнул Йенс.

— Да, не дурно! — рассмеялся брат.

— Если вы не определитесь с обложкой, я выберу на своё усмотрение. — Подошёл Ксавьер с тарелкой сосисок. — Держи, — протянул он Лео. — Вы с Хагеном что думаете? Я говорю, раз назвали «Монстром», так давайте что-то такое в духе Данте и нарисуем: круги ада и…

— Я предлагал какую-нибудь девицу с ножом и в крови. Но он, — толкнул он меня в плечо, — назвал это «безвкусным и пошлым». Пф!

— Оставь девиц в покое! — засмеялся Том. — Я тоже считаю это заурядным.

— Рене? — обратился к тому, хрустящему яблоком, Ксавьер.

— Можете нарисовать на моей лысине злые глазки, а к ушам приклеить клешни краба — вот вам и монстр!

— Это не монстр, а опухшее яйцо! — Том и Лео залились смехом. — С подобными идеями к нему. — Принялись они трепать Хагена за макушку.

— Ты видишь, с кем мне приходится работать? — засмеялся и я.

— Штэф, в ближайшие дни нужно всё утвердить. Месяц тянете. — Я лишь развёл руками.

— Йенс?

— А? — оторвался он от стакана с соком.

— Выручай, — похлопал его по плечу Рене.

— Милая! — позвал он Кристину, беседующую с Моникой и мамой. — Чтобы ты нарисовала на обложке альбома под названием «Монстр»?

— Что-то, что никто не ожидает увидеть! — прокричала она в ответ. И мы перевели взгляды на сражающихся на палках отца и Маркуса, озвучивающего каждый удар своим детским злобным писком.

На следующий день родители и семейство брата разъехались по домам. И уже во вторник утром в студии Мюнхена состоялась фотосессия Маркуса. Маленький ребёнок со взглядом серийного убийцы на обложке действительно смотрелся жутковато. С этого момента, альбом был готов на все сто процентов, и лейбл занялся промоушеном. Мы стали выступать на различных радиостанциях, курсируя между городами страны, давать интервью печатным и интернет журналам. Последовала череда фотосессий. Через пару недель должно было состояться выступление вместе с симфоническим оркестром Брауншвейга. В событии подобного масштаба мы принимаем участие впервые.

Параллельно с работой группы, я, Ксавьер и присоединившийся к нам Том, решили записать пару каверов для нашего с Майером сайд-проекта. В перспективе — снять клип и отыграть несколько шоу. Дел хватало на то, чтобы я не забивал голову разной чепухой. Я постоянно проводил время в разъездах: съёмки, интервью, студия дома, студия в Бохуме, студия в Берлине. Болезненно завершившиеся отношения, наконец, спустя почти полгода, закончились и для меня. Однако сейчас даже невинное общение с женщинами вызывало во мне вспышки ярости и гнева. Я ненавидел весь их сучий пол. Ей-богу, если бы не секс, нам и общаться было бы не о чем.

Как-то мне приснился сон, в котором этот герр Хюттер (что беседовал с Жюльет) и Эли были вместе. Мне снилось, будто я встретил их в Берлине. Его орлиный нос, зализанные чёрные волосы и словно смеющиеся надо мной зелёные глаза, поблёскивающие за тонкими стёклами очков, остро вонзились в мою память. Если бы он оказался любовником Эли, мне было бы проще её ненавидеть. Хотя бы ненавидеть. И, быть может, воспоминания перестали бы преследовать меня невидимыми фантомами. Несмотря на погожий апрель, он и в сравнение не шёл с нашей осенью. В тех серых днях было столько света, которого и не заменила бы вся яркость этого весеннего солнца. Дни становились длиннее и вслед за ними, казалось, моя жизнь тоже. Вот именно «казалось». В следующую среду мой день рождения. Но ни праздничного настроения, ни желания созывать гостей у меня нет. Впрочем, несмотря ни на что, собрать близких придётся. Этот протест чувств обычно рассеивается сразу же, как только я оказываюсь в кругу друзей и семьи. На удивление разорванные отношения с Эли, каким-то образом повлияли на мои отношения с друзьями, связав их прочнее, сделав теплее, особенно с Ксавьером. Я и представить не мог, что однажды мы с ним создадим собственную группу.


45


Симфонический концерт в Брауншвейге состоится лишь в конце месяца, и до того времени у группы небольшая «передышка». Я усердно работал в студии — сводил песни молодых команд, на выходных даже выступил со знакомыми джазистами в излюбленном кафе. Облюбовал спортзал, находившийся неподалёку и ставший для меня настоящей отдушиной. Обзавёлся там новыми «друзьями», мог проторчать у тренажёров с утра до позднего обеда. Изо всех сил старался не превращаться в узника, заточённого в стенах собственного дома.

Потом наступила среда — день моего рождения, за ней — выходные. Приехала семья (родители и брат) и друзья. Я снова накрыл стол в саду на заднем дворе, но вечером начался дождь, загнавший нас в дом. Но, несмотря на ненастье, день был хорошим. Мы много говорили и ещё больше смеялись. Застелили пол в столовой пледами и подушками. Принесли гитары, вина и вкусной еды. А дождь барабанил по крыше, наполняя комнату домашним уютом, и родители пустились в воспоминания моих детских лет, вскоре к ним подключился Том, с которым мы знакомы едва ли не всю мою сознательную жизнь. А потом Ксавьеру позвонил кто-то из студии GUN, и он сказал, что у группы Даниэля намечаются два шоу в Эссене и Бохуме, и меня приглашают исполнить песню, совместно записанную в ноябре. Родители тут же попросили сыграть её. Рене протянул гитару. Я запел, и вдруг ощутил, как мне чертовски не хватает сейчас Эли. Или это пара глотков красного вина, так отозвались в сознании?


46


Ранним утром воскресенья Ксавьер потащил меня куда-то для «вручения» главного подарка. И уже через час мы оказались близ побережья Северного моря, проехали мимо небольшого аэропорта Нордхольц. Недалеко от него ежегодно проводится музыкальный фестиваль «Deichbrand». Бывал на нём несколько раз, но лишь в качестве зрителя. Сюда вообще довольно часто выбираются горожане на семейный отдых или кэмпинг. Выше — несколько оздоровительных санаториев, клиник. Ещё я знал, что где-то тут находится гольф-клуб, должно быть, именно туда мы и держим путь. По обе стороны автобана протянулись зелёные поля пушистой молодой травы, словно подтверждая мою догадку. Но я ошибся.

— Идея принадлежит Тому, — сказал Ксавьер, припарковав машину у металлических ворот с табличкой «Аэроклуб».

И пока мы шли по тропинке из декоративного камня к одноэтажному зданию, стены которого были покрыты белой штукатуркой, я успел испытать всю палитру чувств: ужас, смятение, восторг, панику, предвкушение.

— Не знаю, хочу ли я это делать. — Посмотрел я на старый дырявый парашют, валяющийся на скамейке рядом с каким-то сараем.

— Брось! — ободряюще похлопал по спине брат. — Мы прыгнем над водой.

— А как выберемся на берег? Вплавь?

— Нас подберёт катер, — ответил Ксавьер.

— Так вода же холодная.

— Он вечно так нудит? — обратился брат к парням, и мне стало стыдно.

— Наденем гидрокостюмы. К слову, я тоже изначально скептически воспринял эту идею, и, как и ты, в небольшом ужасе, — сказал Рене, рассмеявшись. — Если быть точнее, уже здесь готов обосраться.

— Хорошо, что ветер слабый, — тут же подбодрил Том.

— Доброе утро! — поздоровался с нами мужчина в коричнево-зелёном военном камуфляже и с густыми рыжими усами, придающими его виду пущей грозности. Затем он махнул рукой в сторону поля, где уже было около десяти-пятнадцати человек, таких же, как и нас, «смельчаков».

— Доброе утро! — ответили мы, проследовав за ним.

Пока сидели на пластмассовых стульях, попивая привезённый с собой в термосах чай, ожидали начала инструктажа.

— Девственницы — направо, бывалые — налево, — раскашлявшись, скомандовал всё тот же мужчина, когда на поле заметно возросло количество «новоприбывших». Рене неуклюже пошутил, назвав их «новопреставленными», но никому это смешным не показалось.

Чуть поодаль от нас, на взлётных полосах, стояли четыре небольших самолёта, биплана, как позже нам их представили. Обучение длилось час или чуть дольше, а когда инструктор заговорил о технике приземления, группировке, правильной постановке ног, я понял, что ни над какой водой мы прыгать не будем. Мне тотчас же захотелось от всего отказаться, но спасовать в последние минуты — не дело. Пересилил себя.

Затем нас повели на медосмотр. В тайне понадеялся, что выпитый накануне стакан вина, окажется противопоказанием к прыжку, но нам всем сказали «годны». Третьим этапом стали юридические формальности: в нашей группе «новичков» было восемь человек; каждому выдали кипу каких-то бумаг, на которых нужно было подписаться, тем самым беспрекословно со всем соглашаясь. Закончив и с этим, мы, наконец, переоделись в арендованный камуфляж и направились к другому инструктору. Он помог правильно надеть парашюты: основной парашют находился в рюкзаке за спиной, и он должен был автоматически раскрыться сам, если же, по какой-то причине, это не произойдёт, имелся запасной, но в случае с ним выдернуть чеку нам пришлось бы самостоятельно.