Бени навела под варангом порядок. Она сложила матрасы стопкой, выбросила в мусорное ведро окурки, банки из-под варенья и консервов. Потом пошла в ванную и там в зеркале увидела свое лицо. Это я? Заплывшие глаза, пересохшие распухшие губы и огромный красно-желто-голубой след от засоса у основания шеи, который не скоро сойдет; если она не хочет выслушивать насмешки, то ей придется носить шейный платок по этой жаре. Как назло! Она, видимо, долго терлась головой о матрас, волосы спутались и свалялись так, что даже пятерню в них просунуть невозможно, а уж расческу и подавно.

Стоя перед зеркалом, Бени замечает синяки и царапины на руках и на спине. Она разбитая, измочаленная, уставшая. Открыв краны до упора, она присела на низкий стульчик и стала смотреть, как струи наполняют ванну. От горячего пара усиливается запах на голой коже, между сведенными руками она снова вдыхает запах безрассудства, спермы, кисловатые остатки запаха удовольствия. Она проводит руками между ног и вдыхает аромат, оставленный на ней Бриеком, затем раздумывает, стоит ли очистить свое тело, погрузив его в мыльную воду, или сохранить эти запахи, чтобы насладиться ароматом любви, который заставляет ее вздрагивать.

Она резко обернулась: на нее давит тяжелый и лукавый взгляд с портрета деда Жан-Луи, он глядит на бесстыдную задницу своей внучки и на полосатый узор, оставленный базальтом варанга. Хохотнув, Бени подмигнула портрету и погрузилась в животворящую влагу, которая укрывает ее до подбородка.

Но почему Бриек так внезапно ушел?

Бриек воспользовался тем, что она заснула, и ушел. Никакого послания, никакой, даже самой маленькой нацарапанной записочки; этот уход похож на бегство, и это отвратительно. Он что, не понял, что ему нечего бояться, что ее гордость слишком велика, чтобы позволить себе предаваться неуместным умилениям и предъявлять требования, что сентиментальные утренние женские попрошайничества не для нее? Как он не понял, что Бени скорее умрет от любопытства, чем будет приставать к нему с вопросами — один ли он живет на Маврикии или когда они снова увидятся?

Не может быть, чтобы Бриек боялся этого. Бриек ничего не боится, даже женщин по утрам. Она помнит, как он смеялся, когда после того, как он рассказал ей о своих налетах и о прибытии на Маврикий, Бени удивилась, что он доверяет ей такое, и спросила его:

— А ты не боишься говорить мне об этом? Тебе не кажется, что это неосторожно? Ведь ты не знаешь меня. А вдруг я выдам тебя властям, с чего ты решил, что я не сделаю этого?

При этих словах Бриек просто пополам согнулся. Всхлипывая, он безумно хохотал.

— Ха! Ха! Выдать меня! Это было бы очень забавно… Ну нет, моя дорогая малышка, выдать меня ты НЕ МОЖЕШЬ! Ха! Ха! Выдать меня!.. Я полностью доверяю тебе, слышишь? Пол-но-стью! В доказательство я кое-что открою тебе, чтобы ты в этом убедилась. Это в подарок. Я укажу тебе место, где находится сокровище, гораздо большее, чем то, до которого тетя Шарлотта упрямо докапывается в Суйаке. Но при этом настоятельно рекомендую тебе не дотрагиваться до него по меньшей мере лет десять, чтобы все истории, связанные с ним, позабылись. Итак, по дороге, ведущей в Керпип, на перекрестке с улицей Бо-Сонж, приблизительно в двухстах метрах от него, посреди тростникового поля на правой стороне дороги растет единственное дерево. Метрах в двух от дерева есть вход в естественную подземную пещеру, в ней от непогоды иногда укрываются рубщики тростника. Когда ты проникнешь в эту яму, то сделаешь десять шагов от входа и слева на земле увидишь плоский камень. Чтобы сдвинуть его с места, тебе понадобится лом, руками ты не сможешь это сделать. Под ним есть яма, я зацементировал ее. В ней лежит сумка, я дарю тебе ее. Если цунами не поглотит Маврикий или землетрясение не провалит дно пещеры, то все, что лежит под этим камнем, пусть принадлежит тебе. Но не раньше, чем через десять лет, Бени, не раньше.

Эта история про сокровище сейчас кажется ей такой неправдоподобной, что она сомневается, слышала ли она ее вообще, и это сомнение рождает и другое: а происходило ли что-либо под варангом? Может, она покурила в одиночестве, как с ней изредка случается, хотя Вивьян всегда твердит, что конопля безобидна, только когда ее курят в компании. А она имела неосторожность и покурила одна, вот от ганжи и родился мираж, который принял форму Бриека Керруэ, встреченного в «Присунике», должно быть, он вертелся в ее подсознании, как желанный персонаж. Но даже у девушек с пылким воображением миражи обычно не оставляют засосов. И это бессилие, которое не объясняется одним только тонким матрасом, положенным на каменный пол. И она вовсе не придумала это малиновое желе, пустую баночку из-под которого она обнаружила. Она прекрасно помнит, как они с Бриеком ели его ложкой, наслаждаясь его исключительным запахом, рубиновым цветом и совершенным сочетанием сахара с кисловатой ягодой. И не ей, а ему, Бриеку, это варенье напомнило «золотую соломку» — лакомство его детства. Она никогда не пробовала «золотую соломку», а Бриек рассказал ей, что это такие нежные вафельки, с прослойкой из красного варенья. Он даже дал определение счастья: погрузиться в это варенье и есть его без всяких вафель.

И разве не они на рассвете ели скумбрию в белом вине, и не скелет ли от этой рыбки она только что выбросила? Когда их внезапно охватило чувство острого голода, голода людей, потерпевших кораблекрушение, и они вместе рылись в кухонных шкафах, пока не обнаружили хлеб и эту консервную банку, которая заставила их истекать слюной. Кряхтя, Бриек открыл ее старым и ржавым консервным ножом. Под варангом они разделили содержимое этой банки. Они стояли на коленях и руками вылавливали куски рыбы из банки, изголодавшиеся, они испытывали такую радость от еды, какую, наверное, испытывал экипаж капитана Кука, которого они вспомнили добрым словом, а в это время солнце уже готовилось выскочить из глубины моря.

А акулу она тоже во сне видела? Маленький черный треугольник плавника, который под серебристой лунной поверхностью моря заметил Бриек? Они спустились к пляжу и наблюдали, как плавник приближался прямо к ним. Это был акуленок, он пересек буруны и пришел охотиться на край лагуны, привлеченный рыбьими потрохами, которые сбрасывали в воду из Центра рыбного промысла, а течение относило их к Морну. Бриек вошел в воду и пошел ему навстречу, Бени ни за что не решилась бы на такое. Он остановился и стоял по колено в воде, пока плавник приближался к нему, Бени видела, как его рука поглаживала рыбу по спине, а та вновь и вновь возвращалась и подставляла спину под ласку, затем в искрящихся брызгах уплыла в открытое море.

Глава 33

К семи вечера появилась Лоренсия, с миской, в которой было рагу из летучих мышей, приготовленное у нее дома на открытом огне, а не на электрической плите в «Гермионе».

На спинку стула она повесила белый крахмальный фартук и такой же маленький чепчик, как в свое время требовала Большая Мадам, когда подавался ужин. Она наденет их в последний момент, чтобы они не потеряли свежего вида. А пока она орудует в обычном переднике. Давит вилкой помидоры и слушает по хрипящему транзистору о проделках урагана. Прошло уже двадцать четыре часа с того момента, когда мощный тропический циклон, как виновато сообщает радио, пересек 85-ю параллель и приближается к метеорологической области Маврикия. В полдень, когда ураган был в 325 милях от берега, прозвучало предупреждение № 2, это удивило всех, поскольку солнце светило в абсолютно чистом небе.

Но после обеда стали собираться огромные темные облака и постепенно закрыли голубизну неба, растягивая над островом грязно-желтую ватную перину, поднялся ветер. Лоренсия предупредила Линдси, что не сможет одновременно подавать ужин и заниматься приготовлениями к урагану, она поручила ему плотно завернуть завесы варанга, чтобы ветер не сорвал их, и унести в укрытие те растения Большой Мадам, которые можно будет поднять.

От всего происходящего нервная Лоренсия была похожа на потревоженную в глубине вод рыбу кузовку. Белую скатерть она постелила по просьбе Бени не на большой обеденный стол на восемнадцать персон в столовой, а на маленький круглый столик в гостиной, более уютный для ужина на двоих.

Бени покрывает лаком ногти на ногах и через открытую дверь слышит, как Лоренсия говорит сама с собой, переставляя тарелки. Накрывать ужин не в столовой, а в гостиной — это нарушение всех правил. Но она подчиняется приказам Бени и за кулисами вовсю старается, выражая свое неодобрение.

— …Этот стол никуда не годится, совсем никуда не годится, совсем! Скатерть скользит, а для него у меня нет мольтона, чтобы подложить!.. Как можно подавать ужин, если на столе даже места нет, чтобы поставить блюдо с десертом?

И поскольку эти замечания, сделанные громким голосом, не вызывают никакой ответной реакции со стороны варанга, Лоренсия время от времени подходит к Бени, вовлекая ее в свои приготовления.

— Цветы на стол ставить?

— Да, — отзывается Бени, — делай как хочешь.

— А я, я вообще ничего не хочу, — огрызается Лоренсия. — Я накрываю на стол, только и всего. Я делаю то, что мне велят. Так какие цветы поставить?

— Поставь делониксы, — рассеянно говорит Бени.

— Делониксов нет! — с радостью возражает Лоренсия. — Отцвели делониксы.

— Ну, тогда поставь что хочешь, аламанды, кассии или миндаль, что найдешь. Но поторопись, дождь надвигается.

— Никакого миндаля, — упрямо отвечает Лоренсия. — Миндаль — это кладбищенские цветы.

Больше всего Лоренсию бесит то, что она до сих пор не знает, кого Бени пригласила на сегодняшний вечер. Прямо спросить она не решается и начинает вычислять гостя методом исключения.

— Мистер Вивьян придет?

— Нет, не Вивьян, — откликается Бени. — Он на Реюньоне.

— Мистер Патрик?

— Ты прекрасно знаешь, что он во Франции! Слушай, не гадай, я пригласила своего дядю Гаэтана.