– Спи, – говорю я. – Просто спи и все.

Она долго не может уснуть. Она боится меня, эта невозможно храбрая девочка. Я словно приучаю её к себе. Медленно. Осторожно. День за днём, из каждых этих трех дней передышки, что я нам выделил. Катя смеётся. Кормит меня мясом. Извиняется, если сожгла. Я смеюсь тоже, и все равно ем.

– Мне все вкусно, что ты готовишь.

Катя краснеет. Лев сидит на троне из подушек и смотрит на нас. В его руках деревянная, расписанная под хохлому ложка и ребёнка бесит, что она не лезет в его маленький рот. Кричит рассерженно. Иногда смеётся, самым неожиданным вещам. Его смех заразителен. Его смех лекарство. И мне мучительно не хочется, чтобы эти дни заканчивались. Так хорошо, как здесь, в этой обшарпанной квартире на окраине города, в ванной которой я точно таракана видел, мне наверное никогда не было. Несмотря на все, что происходит. Несмотря на рану, которая снова принялась неохотно заживать. Но я не могу прятаться всегда. Это не в моих правилах.

Утром следующего дня я просыпаюсь от тишины. Она такая мирная, что неправильно. Такая спокойная. Катя спит. Лев улыбается во сне. Уверен, ему снится Катя. По сути, Катя это лучшее, что было в его маленькой жизни.

Принимаю душ. Пью горький растворимый кофе. Запиваю им круглую таблетку. Антибиотики, которые я все ещё принимаю – я не хочу слечь с заражением крови. Чувствую себя значительно лучше, возможно по тому, что все эти дни Катя кормила меня лошадиными дозами лекарств, а я милостиво позволял ей играть в доктора. Да что там, мне нравилась её забота.

– Ты уходишь? – спросила Катя в мою спину.

Я напрягся. Я не ушёл бы не прощаясь, но сейчас чувствовал себя вором. Тем, кто собрался украсть у нас эти дни.

– Девочка, – улыбнулся натянуто я. – Я не могу прятаться. Проблемы надо решить.

Шагнула ко мне. Обнял. Острый подбородок ткнулся мне в грудь. Я щекой прижался к её волосам. Поцеловал. Затем вынудил приподнять лицо и легко поцеловал в сухие губы.

– Ты вернись только.

– Ночью, – обещал я. – Ночью вернусь. Только не глупи, девочка. Если не приду бери Льва и уходи.

– А ты?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А я вас найду.

Глава 16. Катя

Казалось, Львенок просто ждал, когда за его отцом закроется дверь. Дождался и сразу зарыдал. Громко и надрывно.

– Я тебе что, совсем не нравлюсь? – обиженно спросила я. – А как же все, что между нами было?

Лев посмотрел на меня, как на дурочку. Свёл на переносице тонкие бровки, вздохнул протяжно, казалось даже, удручающе покачал головой. И снова заплакал. Да так громко, что нас слышали не только все соседи. Я боялась, что нас услышат даже наши преследовали.

– Тише, – просила я. – Тише.

Брала на руки, такого маленького. Тёплого. Ходила с ним по комнате. Он забывался сном, потом вздрагивая просыпался, словно его что-то мучило. Я померила температуру – нормальная. Горло посмотрела, носик. Погуглила. Потрогала животик – мягкий. Чего ревёт, непонятно.

Наконец он уснул. Просто устал орать и вырубился, чуть свесив набок голову в кенгуру. Я потянула ремешки, чтобы голова не болталась, а была прижата ко мне щекой. Наконец налила себе кофе – такие вот будни мамы, пусть и чужого, но такого любимого уже ребёнка.

Осторожно, чтобы не разбудить села в кресло. Кофе горчит. Ещё бы немного сахару, разбавить кипятком – молока нет. Или допустить крамольство и сыпнуть немного детской смеси… Но на груди спит ребёнок. Остаюсь на месте. Осторожно, чтобы не облить, пью. Смотрю на свое жилище.

Когда здесь был Давид, казалось, что безопасно. И квартира эта страшная представлялась уютным гнездышком. И я понимала вдруг, что и правда, бывает так, что рай с милым в шалаше. Давид не был просто милым. Он сильным был. Опасным. А когда улыбался чуть лукаво, когда дышал по ночам в мой затылок – у меня буквально сжимались все внутренности. Я не могла поверить в то, что такой мужчина может быть моим. Но с ним…с ним наверное везде рай.

Но он ушёл, а я обещала ждать его до ночи. Квартирой хозяйке, неопрятной женщине средних лет с бегающими глазами и усталым лицом я заплатила много. Так много, что пару недель она точно не придёт. Она осталась довольна. И я правда, могу оставаться здесь. Но иллюзия безопасности развеялась сразу, как ушёл мой бандит. Он ушёл и унёс покой с собой.

Теперь стены давили и так сбежать хотелось. Смешно, но я уже привыкла сбегать. Где-то там осталась спокойная жизнь, Виталик, Анька. Работа. Шоколадки к чаю по акции. Теперь главное – Лев. И чтобы те противные люди до него не добрались. И ради него я готова бежать долго, так долго, что ноги сотрутся. Не жаль.

– Ты просто взял меня в рабство, – нежно прошептала я спящему ребёнку. – Но уходить нельзя, нам не велел твой папа.


Решение пришло спонтанно. Находиться здесь дальше просто невозможно. Только пытаюсь расслабиться и слышатся шаги. Не Давида, нет, если бы. Шаги тех, кто нас ищет.

Осторожно поднялась с кресла. Самое необходимое в рюкзак. О, я уже знаю, что нужнее всего и собираю быстро. Теперь спереди у меня Лев, сзади рюкзак. На ноги кеды. Ветровку прихватить, а ребёнку шапочку и тёплые носочки.

Я никуда не уйду. Я буду ждать Давида, только не в квартире, а рядом. Дом старый. В подъезде, на лестничной площадке, массивный мусоропровод. Им не пользуются – заварен. А за ним есть уголок, откуда меня и Льва не будет видно. Даже есть, на что сесть – облезлая табуретка, а рядом с ней стоит банка от кофе полная окурков. Что же, почти уютно. Я услышу, если кто-то будет входить в мою квартиру. Тогда не буду спускаться – небезопасно. Я умная уже, сколько в бегах. Я поднимусь наверх и там пережду. Может даже на чердак, если открыто. А если будет нужно, постучусь к кому нибудь на верхнем этаже. Я теперь ничего не боюсь.

Сим карта из моего телефона вытащена, для безопасности. Но он заряжен, и я могу читать книгу, пока Лев спит. Он устал плакать, надеюсь, спать ещё долго будет. Если проснётся, то бутылочка у меня уже готова. Я многое умею теперь с ребёнком.

Тот, кто поднимается по лестнице, меня не видит. Если только специально смотреть. Да и зачем лестница – лифт есть. Но я слышу шаги по ступеням. Не боюсь их – шаркающие. Человек либо пьян, либо просто очень стар. Я не ошиблась – старушка.

Она увидела меня, потому что на каждом пролёте стояла и долго отдыхала. Посмотрела на меня. Не просто посмотрела – смерила подозрительным взглядом.

– Может, вам помочь? – спросила я.

– Не надо уж, – махнула рукой она. – Дошла я. Специально хожу, а то силы в ногах никакой.

Через час она спустилась снова. Снова на меня посмотрела. Вернулась ещё через час – Лев ерзал уже, проснулся. Ему было жарко в комбинезоне, да ещё в кенгуру, а раздевать его на лестнице я боялась, ещё простудился.

– Ты чего тут сидишь? – спросила бабушка. – Бездомная?

Я искренне надеялась, что на бездомную пока не похожа, пусть и скитаюсь достаточно долго. И вообще, я в душ ходила сегодня. И вчера, да. Я вполне себе домашняя девочка, только в экстремальной ситуации.

– Я из двенадцатой квартиры, – нашлась я. – Клопов потравила, теперь пока тут сижу, потому что малышу вредно.

Бабка тяжело облокотилась о перила, задумалась.

– Клопов, говоришь? А не перебегут ли ко мне?

– Не перебегут, – торопливо заверила я. – Очень мощная отрава, импортная. Все сдохнут.

Бабушка снова подумала. Потом на нас посмотрела – я глазами хлопала, Лев сосал кулак и уже сердился.

– Пойдём тогда ко мне, соседка я ваша… а клопы это не удивительно, там же вертеп устроила Галя. Сдаёт всем подряд, конечно одни про…фурсетки и снимают.

На меня посмотрела – не профурсетка ли. Сочла, что нет, кивнула. Загремела ключами, поднимаясь последний пролёт к квартире. Впустила меня внутрь.

Квартира была обычной. Старый, но аккуратный и добротный ремонт. Обязательная стенка, в ней сервизы. Иконы в углу, правда, поросшие пылью. Скатерть на столе с алыми розами и бахромой по краю. Пушистый кот, выкатившийся навстречу, круглый, мохнатый, чёрный, а глаза – зелёные.

– Вертится уже, – объяснила я, показывая на Льва. – С боку на бок, на спину, на пузо. Можно одеяло на ковёр постелить?

Раньше я стеснялась. А теперь вроде как, некогда такой ерундой страдать. Надо делать то, что можно делать. Одеяло мне выдали, толстое, в крупную клетку. Я устроила на нем Льва.

Мы пили чай с вишневым вареньем и жёсткими уже шоколадными конфетами, подернутыми белым налётом. Всё равно казалось – вкусно. Пьём и на Льва смотрим. Он поел и передумал плакать. Причина – кот.

Кот сначала спрятался, потом понял, что маленький человек ещё не умеет ползать и ходить. Осторожно подошёл, обнюхал макушку и отбежал обратно. Лев восторженно вскрикнул – такого он ещё не видел. Стукнул ладошкой по одеялу, пустил тонкую нитку слюны из приоткрытого рта.

– Мой не видел такиж маленьких, – пояснила старушка. – Внучки у меня повыросли, а рожать не хотят. Независимые, говорят… А сами с мамкой живут, тоже мне…

Я улыбнулась – моя независимость была такой же, только мама умерла, когда мне было пятнадцать. Кот осмелел, подошёл ближе. Уселся, думая, что Лев до него не достанет. А он – клянусь! – на локтях подтянулся чуть вперёд, ухватился за пушистый хвост и потянул его в рот.

– Он и ушлый будет, – восхитилась старушка. – От девок никакого отбоя.

Я вдруг заревновала к этим будущим девкам, и сама же от этого рассмеялась – глупо. Здесь так хорошо было. Спокойно. Лев, восхищенный котом совсем не плакал, а потом так и уснул, опустив голову на одеяло. Я смотрела бабушкин альбом. На независимых внучек, которых старушка ругала, а сама с такой любовью касалась фотографий. Я сама словно оттаяла.