– Как настроение у тебя? – спрашивала она входя.

Она, это женщина с большой буквы, а не какая-то там Катька. Приходит и смотрит сверху вниз, потому что высокая. Смотрит, как на диковинную зверушку. Вроде, как интересно, но в руки взять противно. Примерно так же она смотрит на своего сына. Но она признает, что он хотя бы куда более красив, чем я. Это ей приятно, не могла же она родить страшного ребёнка.

– Замечательно, – в тон отвечаю я. – Крепко спала, плотно покушала, хорошо покакала.

Она морщится – фу, гадость. Принцессы не какают. А Аделина не принцесса даже, а целая королева. Смотрю на неё. Всегда одета красиво так. Волосы тёмные блестят. Глаза серые, но такие тёмные, что кажутся чёрными. Мне больно представлять её и Давида вместе, но остановиться я не могу. Её тело, такое женственное и изящное, его такое сильное, смуглое. Я должна признать – они просто созданы друг для друга.

– Ты некрасивая, – говорит Аделина усугубляя мои терзания. – Ты почти плоская. Твои волосы… Они кудрявые и практически рыжие.

– Ещё у меня коленки, – добавляю я. – Торчат. И копчик. И локти.

Она закатывает глаза – я кажусь ей неразумной и бестолковой. Лев в это время лежит на пузе на своём коврике. Он не умеет ползать, но если видит впереди себя что-то интересное, то тянется к нему изо всех сил, смешно пыхтя и собирая зрачки в кучу у переносицы. Вот и сейчас пытается достать до зелёного шарика. С ним у нас грустная история, если достанет, будет психовать – шарик в рот не лезет никак, не помещается и все.

– Что Давид в тебе нашёл? – спрашивает она. – Скажи, мне интересно просто, как после меня можно спать с тобой?

Мне хочется сделать ей больно. С тоской вспоминаю о милой железяке брошенной за моей дачей. Вот бы мне её сейчас!

– У Льва уже два зуба, – отвечаю не в тему. – Если хочешь, я покажу.

Снова смотрит на ребёнка. Делает шаг к нему, но останавливается, чувствуя моё напряжение. Да и нет в ней таких чувств, чтобы идти наперекор всему ради своего ребёнка. Опускается в кресло.

– Когда он родился, – Аделина словно понимает, о чем я думаю, угадывает. – У меня не было молока. Лев кричал, как голодный птенец, широко открывая рот. Другие младенцы спали, я специально смотрела, а этот кричал. И я радовалась, что он не будет меня есть. А потом молоко пришло. Я проснулась, а белье на мне мокрое, все в этих разводах молока, словно я не человек, а корова дойная. Мне так противно стало. Мы лежали в частной клинике, очень дорогой, отдельная палата. Лев проснулся, словно почувствовал запах моего молока, и начал кричать так, что я думала, он умрёт сейчас. И прибежала медсестра. Сказала, что нужно приложить его к груди. Я отказалась. Я хорошо ей заплатила, и она принесла мне лекарство из-за которого молоко просто исчезло. Конечно, Давид хотел, чтобы я кормила грудью, но этого он так и не узнал. У нас с тобой теперь есть маленький секрет, словно мы подружки. Я гадкая?

– Гадкая, – соглашаюсь я.

Лев словно чувствует. Волнуется. Иду к нему, беру на руки, обнимаю так крепко, что он сердится. Он любит свободу. А ещё мне кажется, что он любит меня, хотя может я себе лгу. Может, он как его мать. В любом случае это не мешает мне любить его с такой силой, что моя любовь обезаруживает меня, лишая воли.

– Он от тебя откажется, – улыбается Аделина. – Уже почти отказался. Теперь, когда у меня его сын он будет делать все, что я захочу. И знаешь, отказ от тебя не принёс ему особых мучений.

Боль скручивает изнутри, но я стараюсь не подать виду – ей же будет приятно. Я прикрываюсь ребёнком. Я защищаю Льва, а он защищает меня. Его нежное детское тепло словно щит, за которым мне не так страшно.

– А от тебя он отказался уже давно, – пожимаю плечами я. – Обидно, да? Мы с тобой словно подружки, которых бросил один и тот же мужик.

Её лицо снова кривится, только теперь ненавистью. Я тоже гладкая, но мне становится немного легче. Да, она идеальна, женщина, которая не умеет любить, от которой зависит моя жизнь. Но она тоже не может удержать в своих руках Давида. И да, то что он откажется от меня, такой обычной такой рыжей и несуразной кажется мне почти нормой. Аделина чётко вбила в меня то, что я его не достойна. Но она?

– Зачем к тебе приходит Рафаэль?

Вопрос словно между делом. Он и правда приходит. Как бы между делом. Я понимаю почему – ему просто любопытно. Он знал Давида много лет и никак не мог поверить, что тот доверил своего сына мне. И что я бросила ради этого ребёнка все. И отдам то последнее, что у меня осталось – свою жизнь.

– Может уже второй мужчина решил, что я лучше тебя, – наугад отвечаю я.

И попадаю чётко в цель. Она боится. Она ревнует. Может даже любить умеет, его одного, по своему. Или это просто ревность? Желание обладать человеком полностью?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ты смешная, – заключает наконец она, беря себя в руки.

– Дину ты куда дела?

Странно, но меня и правда волнует этот вопрос. На эту девчонку у меня куда меньше злости. Она молодая и глупая.

– Хотела замуж за красавца, – качает головой Аделина. – Вот и выйдет. Если мозгов нет, насильно умнее не сделать. А ты бы лучше о себе думала.

Поднимается с кресла, изящно словно с трона встала. Платье послушно разглаживает складки, словно само, словно понимает, что выглядеть нужно строго идеально, никак иначе.

– Какое число? – спрашиваю в её спину.

Мне необходимо знать, какое число. Всё, что я знаю, это то, что сейчас ноябрь. Мне нужно больше.

– Да какая разница? – пожимает плечами она. – Никакой.

Глава 28. Давид

Я даже знал, где она находится. Они. Два человека, которые мне нужны были, как воздух. Я, казалось, и правда задыхался. Они знали, что я найду. Даже прятать не стали. Те, кто мне нужен были в доме, который я ей купил. Только… Я не мог просто так пойти и забрать их. Аделина. Аделина, мать вашу.

– Ты должен быть милым, – мурлыкала она.

– Я убью тебя, – спокойно отвечал я. – За Левку…

– Брось, милый. Я же не обижу собственного сына…

Но я помнил – в меня стреляли, когда Лев был на моих руках. В него не попали только чудом. Снайпер был либо мазилой, либо наоборот боялся в ребёнка попасть и поэтому так и не посмел добить меня. В любом случае они рисковали жизнью моего сына. Я никогда этого не забуду, каждое мгновение просто въелось в подкорку. И кровь, что капала на ребёнка, я балансировал на грани потери сознания, и все боялся, что это не моя кровь, а Левкина. Во мне крови много, мне не жалко. А Левка…он и не лев ещё, так, львячий котенок.

– Мне нужны гарантии.

Вчера я сорвался. Никогда не испытывал желания бить женщин раньше, а мою жену бить хотелось. Хотелось убить. Хотелось, чтобы её просто не было больше, ни в моей жизни, ни вообще.

Из дома никто не входил и не выходил. Игоря я найти не смог. Оставалась надежда, что он там, внутри дома, такой же заложник обстоятельств, как и мы все. Рядом с Катей и Львом. Но Аделина…иногда мне казалось, что она просто сошла с ума. Я ещё мог понять, почему она хотела убить меня – алчность, нежелание делиться. Но Лев? Чем ей мешал Лев? И боялся того, что такими темпами она могла избавиться и от Игоря. Просто потому, что это мой человек.

– Когда я тебя сделаю, – обещал я. – Я от этого дома камня не оставлю. Все разнесу.

– Сначала сделай, – улыбнулась жена, которая владея моим сыном свято верила в свою безнаказанность. – У меня много условий. Теперь не ты меня бросаешь, а я тебя. И мне очень не нравится твоя внебрачная связь. Это меня обижает. Давид, дорогой, тебе придётся отказаться от этой девочки. Конечно, ее это обидит, но таковы правила.

Я бессильно скрипел зубами. Я хотел видеть Рафаэля. Того, кому я верил больше, чем самому себе. Не спросить даже за что, а просто в глаза посмотреть. Эта осень перевернула все. Сначала едва не отобрала у меня жизнь, а потом просто все – отняла сына и Катю вместе с ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Кто-то из моих людей всегда был на посту. Мы не могли проникнуть внутрь дома из страха, что эта истеричная особа навредит моему сыну – я не знал, какие указания она отдала, но прекрасно знал, что способна она на многое.

Я зарывался в цифры и документы – предстоял раздел имущества. И я отдал бы ей все, готов был отдать. Но… всегда было но.

Я вышел из офиса, размашистым шагом пересёк парковку. Сам за руль – это становится привычкой. После того, как был слаб, словно новорождённый котенок, стал заново ценить все, на что способен сам. Погнал к дому жены. Здесь три машины наблюдения. Их мы не прячем – пусть знают, что мы смотрим. Иногда я думаю, понимает ли моя жена, все ещё жена, что сама себя загнала в ловушку? И меня тоже. Всех нас. И мы просто бегаем по этому замкнутому кругу, словно белки в колесе, не зная, как вырваться.

Приткнул свою машину к бордюру, впритык к той, в которой мой человек сидит. Пересел. В машине густо накурено, так, что воздух кажется сизым.

– Простите, – торопливо говорит мужчина, открывает окна, пытается увеличить мощность кондиционера за пределы возможностей.

Сразу веет холодом, напоминая, что зима скоро, на носу уже.

– Всё в порядке, – отвечаю я.

И правда в порядке. Он сидит здесь часами, не сводя с дома глаз. Телефон и прочие прелести запрещены – так многое можно пропустить. Сигареты это единственная его забава и я вполне могу её простить. Людей которые остались со мной, когда я едва не умер я тоже стал ценить куда больше чем раньше.

– Рафаэль не выходил, – отчитывается он. – Охраны пригнали дополнительно, словно президент на выезде. Ваша…жена вернулась со встречи тоже с двумя машинами сопровождения.