Ирина Шайлина - Бандитский подкидыш

– Идём, – говорю я, пытаюсь мягко, хотя все внутри клокочет. – Пойдём, я покажу.

Садится в автомобиль. Всю дорогу молчим, благо ехать недолго. Дом красивый, небольшой, но ужасно величественный на вид. Прижался к самому морю, хорошо, что у нас не бывает сильных приливов. Сначала дождь шёл, потом подморозило, машину заносит. Гнать хочу, но приходится медленно. Паркуюсь осторожно. Катя выходит, скользит на обледенелой брусчатке, но руки не подаёт. Вздыхаю, беру ее под руку сам, не хватало, чтобы она из гордости себе кости переломала.

Входим внутрь. Окно в гостиной открыто, комнаты полная сырого промозглого воздуха с моря. Ветер лениво гоняет по полу лист бумаги. Наступаю на него ногой, останавливая хаотичный полет, всматриваюсь – моё фото. Свежее. Что же, не удивлён.

– Смотри теперь, – говорю я. – Любуйся.

– На что?

И правда, стоит посреди комнаты и смотрит. Пытается постичь. Хотя и так все понятно, с первого раза.

– Твой любовник, – я обещал себе быть терпеливым, но эти слова все же выплевываю, – сбежал. Тебя с собой не позвал.

В её глазах блестят слезы. Мне снова орать хочется. И курить. Бить стекло о стены, в последнем я себе не отказываю, беру бокал со столика и бросаю в стену. На десятки мелких осколков бьётся. Хорошо.

Сам думаю – ну, соври мне. Скажи, что между вами ничего не было. Я поверю, потому что хочу в это верить. Скажи, что по мне скучала. Что хочешь обратно. Домой. В свой город. Спроси, как дела у моего сына. У нашего Львенка. Только не молчи, пожалуйста.

Молчит. А потом… Нет, лучше бы и дальше молчала, право слово.

– Давид, – начинает она, и моё сердце замирает. – У тебя не будет пару тысяч в долг? Не до зарплаты даже, работы у меня нет, но я копила на отпуск, у меня дома есть, я верну.

– Дура, – в сердцах говорю я. – Вещи свои собирай и поедем.

– Нет у меня вещей.

Теперь себе говорю – молчи. И не молчу…

– Он тебе ничего не купил? Я думал он щедр…к своим бабам.

Отшатывается назад, словно я пощёчину дал, а я ненавижу себя в этот момент, кажется, сильнее ненавидеть невозможно.

– Я думала, ты хороший, – тихо говорит Катя.

А нет, возможно.

В машине снова тишина. Ненавижу южную зиму, ни себе, ни людям. Ни тепло, ни холодно. Дождь с изморосью, от которой стынут, замерзают стекла авто. Вылета из моего города нужно было ждать шесть часов, я решил, что это смертельно долго и рванул на авто, превышая скорость всю дорогу. Но Катей рисковать не хочу, сейчас мы едем в аэропорт, пока я гнал сюда помощница успела организовать чартерный рейс обратно. Документов у Кати нет, ни своих, ни поддельных, но я делаю пару звонков и ими никто не интересуется.

– Напитки? – спрашивает стюардесса у Кати. – Кофе, чай, воду? Быть может, шампанское? Что-то ещё?

Катя думает долгую минуту.

– А давайте, – говорит она, встряхивая волосами, которые от дождя в тугие спиральки закрутились, – давайте шампанское.

Его приносят в высоком тонком бокале. Катя долго на него смотрит, словно с шампанским у неё какие-то личные счёты. А потом пьёт медленно, крошечными глотками. Долго. Затем отставляет бокал и засыпает.

Нет, не спит, я знаю, как она спит. Притворяется. Самолёт пустой, кроме нас никого, но он небольшой, и мне кажется, Катя так близко. Руку протяни и вот она. Тёплая. Или наоборот холодная вся, замёрзла, а согреться не успела, не шампанское надо было пить, а чай горячий.

Но я остаюсь на месте. Гордость ли, глупость ли, но мы молчим весь перелет, до обидного короткий. Кажется, вот лети самолёт на час или два дольше, что-то бы изменилось. Я бы сказал что нибудь правильное. Катька бы улыбнулась, а потом полезла ко мне на колени. Я бы обнял крепко-крепко и не отпускал бы никогда больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍А потом сказал бы, что если хоть посмеет посмотреть на другого мужика, точно выпорю. Чтобы и мыслей таких дурацких не смело лезть в хорошенькую голову. Покусаю. А лучше не покусаю, а целиком съем, всю, чтобы точно только мне досталась. И только в моей постели спала. И только от меня рожала детей. Много, каждый год по ребёнку, чтобы точно не было времени глупости думать.

Но самолёт сел. Выпустили из него нас быстро и без проволочек. Встречает нас злющая моя охрана – сбежал, и замёрзшая помощница, со встревоженный видом. Она многое знает о моей жизни, так близко к ней приближенная. И теперь недоуменно смотрит на Катьку, видимо, поневоле сравнивая её с моей женой. Бывшей женой.

Одну машину охраны я отправил отвезти Катьку домой. Я бы сам её отвёз, а лучше себе забрал, но эта стена между нами, эти колючие её взгляды…

– Как там Лев? – спрашивает она перед тем, как сесть в машину.

Думаю, надо сказать, что ревёт ночами. Да что там, мы почти ревем хором. Но вспоминаю эти её слезы по Рафаэлю и…

– Всё хорошо, – отвечаю я. – Пытается встать держась за опору.

Дверь автомобиля закрывается и Катьку от меня отсекает. Потом и вовсе уезжает, моргнув в темноте огнями, а я стою и вслед смотрю, и помощница озябшая рядом переминается с ноги на ногу.

Нет я конечно знала, что у нас наступила зима. Теоретически. Но когда меня Рафаэль увозил я спала сном младенца (не думай о Львенке). До этого мирно сидела себе в плену. Несколько дней проторчала на югах. Как итог – к зиме готова не была.

Хоть Давид и упрекнул меня в том, что "любовник" обо мне не заботился, сапоги у меня были. Модные, дорогие. Тоненькие – на южную слякотную зиму. А здесь – сне-е-ег. Самый настоящий. Много.

Вышла из машины у подъезда, провалилась ногами в сугроб и стою, смотрю на свою родненькую многоэтажку, глаза бы мои её не видели ещё сто лет. Ноги разом закоченели, а я с места не двигаюсь, стою. Потому что не хочу домой.

– Багажа у меня нет, – напомнила я водителю, которого мне Давид выделил. – Можете ехать уже.

Тот молча кивнул и уехал, словно последнюю ниточку между мной и Давидом оборвал. Я встала на первую ступеньку у подъезда. Потом на вторую. Третья – последняя, да и сколько можно тянуть время. Ключей у меня нет, да и не пригодились – дверь подперли кирпичом, из-за чего в подъезд намело снега и меня.

У квартиры тоже постояла. Ну, что я скажу? Здрасьте, вот ваша блудная ночь явилась, которой дома три месяца не было? Из-за которой вас бандиты искали и в деревне у тёщи пришлось торчать месяц? Румяная, конопатая явилась, а лицо даже загорело немного. Пальто импортное, сапожки опять же. Вздохнула. Постучала.

– Дочка, – обрадовался папа.

Обнял меня. Сигаретами от него пахнет, от клетчатой рубашки немного стиральным порошком. Я моргаю, чтобы не заплакать, и чего я домой так боялась? Это же папа…пусть у него и новая жена теперь. Да и вообще, он меня сам вырастил, один, ниужели не заслужил на старости лет счастья? Мама уже давно ушла… Я снова расстрогалась, снова носом хлюпнула.

– Заходи давай, Вера щи сварила и салат сделала, с крабовыми палочками, ты же любишь такой… Вера!

Выскочила Вера. Тоже захлопотала. И суп мне согорели, и салата навалили целую гору, неделю есть не съесть, и пирожок вручили с картошкой. От всего понемногу отщипываю.

– Чтобы больше никаких бандитов, – сказал папа. – Надо же думать немного головой! Виталика верни лучше, от него проблем никаких.

– И радостей тоже, – продолжила я.

Папа в сердцах махнул рукой и с кухни ушел. Вера организовала по бокалу папиной настойки, словно девичник у нас.

– Красивый? – жадно спросила она. – Бандит твой?

– Красивый, – со вздохом подтвердила я.

Вера тоже вздохнула, выпила настойки, от которой горько и сладко разом, запахло пьяной вишней, и откусила кусочек от моего пирожка.

– От красивых одни проблемы, ты лучше пострашнее выбери, – пережевывая объяснила она. Тут же испугалась, что я подумаю что-то не то и пустилась пояснять – ты про папу своего ничего не подумай… Он не страшный. У нас любовь…

Я кивнула, сделала глоток настойки. Тоже откусила от пирожка. И чего мне Вера не нравилась? Хорошая же.

А мопс и правда пукал. Ещё – храпел. Бегал туда сюда по квартире ночью коготками по полу цап-царап. Тихо скулил внизу, потому что был еще мал и на кровать сам залезть не мог. Я жалела и поднимала его, он возился сопя и повизгивая, утрамбовывая свое кремовое тельце в моё одеяло. И спал потом рядом, тёплый-тёплый.

А я сне спала, и маленькую собачку винить было не в чем. Мне не хотелось быть здесь, в этой квартире, в которой я выросла. Мне вообще никуда не хотелось. Мне хотелось владеть людьми. Не каким-то абстрактными, а Левкой и его папой. Чтобы спали вот так же рядышком, тёплые, один большой – большой, а второй маленький совсем. И вот тогда было бы хорошо-о-о… А сейчас плохо.

Утром я ела сырники и пила растворимый дешёвый кофе, от которого в последних пленах успела поотвыкнуть – пленитили хорошо кушали и меня кормили тоже хорошо, когда мой телефон зазвонил. Номер был незнакомый, я удивилась. Взяла трубку и ещё раз удивилась.

– Кто это? – встревоженно спросил папа, который со страхом ожидал возвращения в мою жизнь бандитов.

– Из паспортного стола, – растерянно отозвалась я. – Паспорт забрать велят.

– Вот это сервис, – протянул папа. – А все президента ругают.

В паспортный стол я пошла с Евочкой. Да, мопс оказался девчонкой, чем меня несказанно удивил. На нем жилетик и крошечные башмачки, прямо ребёночек, которого у меня теперь, судя по всему, не будет. Малышка была такой милой, что нас и не ругал никто внутри святая святых. Расписалась, где надо, через несколько минут уже паспорт выдали. Новый. Красивый. Мой. И я на фотографии такая хорошенькая, прямо и не поймёшь, на самом ли деле такая, или нафотошопили.