— А ты – муж. – Такой же интонацией он мог назвать меня куском говна – эффект был бы примерно одинаков. – Оля не отвечает на мои звонки, дома ее тоже нет.

— Бухает, как обычно.

Ему не нравится, что о любимой доченьке отзываются так презрительно. Еще бы, ведь у крутых папашек не бывает паршивых овец. Даже если доча распоследняя шалава, она все равно должна быть как минимум трепетной фиалкой. Интересно было бы посмотреть на его физиономию, расскажи я, как мы познакомились: в ночном клубе, где она, пьяная в стельку и явно под «травкой», пыталась меня снять, тыча деньги в задний карман джинсов. Тогда она хотела только разовый трах, поэтому и назвалась не Олей, а Лялей.

— Вы разводитесь, - продолжает рубить Никольский.

На самом деле он что-то там говорит и говорит, но я даже не пытаюсь вникнуть в смысл его слов. Просто смотрю на старого козла и думаю о том, что же он может дать Даниэле? Но это плохая затея, потому что эти мысли возвращаются в меня рикошетом: он богатый и стабильный, а я только-только становлюсь на ноги. Хуево чувствовать себя мужчиной, который не может повезти свою женщину на долбаные тропические острова. Пока не может.

— Когда отыщешь дочурку – передай, что я хочу развестись, - говорю Никольскому, честно забив болт на все то, что он говорил до этого. – И в следующий раз, когда захочешь поучить меня жизни, приходи сам. С удовольствием начищу тебе морду.

Мы обмениваемся взглядами и тут Никольский, наконец, отрывает жопу от багажника и подходит ко мне почти вплотную. Поправляет галстук и злым шепотом предупреждает:

— Узнаю, что видишься с Даниэлой – убью обоих.

Я не боюсь – я зверею. Я хочу свернуть ему башку, сделать так, чтобы эта Важная задница засунула нос достаточно глубоко в собственный зад, чтобы почувствовать вонь гнездящейся там гнили. Хочу сказать, что уж точно не собираюсь спрашивать его благословения, но… молчу. Потому что он может сорваться на ней. И эта мысль сдавливает глотку непреодолимым желанием убить Никольского прямо здесь и прямо сейчас, расплющит об асфальт до толщины папиросной бумаги.

— Рад, что мы разобрались, - бросает Никольский, хоть на его угрозу я не проронил ни звука.

И только когда он уезжает я понимаю: он что-то знает.


[1] Юката – традиционная японская одежда. Нарядные юкаты часто носят во время фестивалей

Глава семнадцатая: Даниэла

Вкус Кая весь вечер и весь следующий день у меня во рту. Даже после обжигающе горячего кофе, даже после грейпфрута я чувствую его так отчетливо, словно второй день хожу в стельку пьяная этим сумасшедшим мальчишкой.

Я знаю, что Кай – мужчина. Но все равно называю мальчишкой, и это не упрямство, а чистая психология. Все те же попытки доказать самой себе, что я взрослая женщина и меня просто не может так штормить от того, кто так сильно младше. Потому что вся моя жизнь, все мои отношения всегда были с мужчинами постарше. Возможно, потому что я была поздним ребенком и когда начала осознавать собственного отца, он уже был седым.

У меня был мужчина старше на семь лет, был старше на пятнадцать и вот теперь – Олег, и тоже пятнадцать лет. И никогда – младше.

Никогда до Кая.

И хоть он совсем не мой мужчина, я чувствую, что именно он ломает вросшие в меня стереотипы. И дальше, тараном, упирается своим черным взглядом в стену под названием «В тридцать я слишком стара для безумия».

Я чувствую себя мерзко, когда трачу весь день перед выставкой, продумывая каждую мелочь в своем наряде. Потому что наряжаюсь не для Олега, своего мужа, а для Кая – чужого мужчины. Это словно закон природы, который существует вне зависимости, логичен ли он, или абсурден. Это изнурительна война с собой, потому что умом я понимаю – мне нужно остаться дома, не лететь на свет, который меня сожжет, а сердце предательски шепчет: «Еще один глоток, последний…»

Я не поклонник всякий айти-мероприятий, но туда собирается Ева - и она буквально заставила меня составить ей компанию. Теперь я склонна увидеть в этом козни дьявола, который, прикинувшись змеем, дразнит меня яблоком первозданного греха.

Вчера, до встречи с Каем, я планировала надеть брючный костюм, но сегодня мой выбор останавливается на красном платье-карандаше. Ничего особенного, но вся пикантность в до лопаток оголенной спине и провокационной длине: на два пальца ниже линии кружева чулок. И из всех украшений – тот наперсток на кожаном ремешке, подаренный Каем в нашу первую встречу.

Мы с Евой договариваемся встретиться уже на месте и, когда выхожу из машины, она одобрительно вскидывает брови. Пальцем предлагает повертеться и после традиционного поцелуя в щеку безошибочно угадывает:

— Он здесь?

Я даже не пытаюсь валять дурака: кажется, рядом с Евой я говорю о Кае слишком часто. Чаще, чем о бесконечных обследованиях, которые прохожу уже вторую неделю. И чем дальше, тем меньше шансов услышать обнадеживающий вердикт.

Ева не ждет ответа, просто тянет меня в зал, потому что на улице как раз начинается дождь и будет обидно, если прическа – двухчасовый труд парикмахера – превратится в ворох мокрых локонов.

Если честно, мы обе понятия не имеем, что тут делаем: просто развлекаемся, разгуливая от стенда к стенду, изредка останавливаясь, чтобы посмотреть на бои программируемых мини-роботов или воочию увидеть технологии будущего: программы для телефонов, которыми можно контролировать даже температуру в морозильной камере.

Пятнадцать минут. Полчаса. Час. Я уверена, что мы обошли весь зал, но Кая нигде нет. И я уже корю себя за то, что даже не спросила, в качестве кого он здесь будет. Наверное, так же, как и мы – просто скучающим зрителем.

Несколько раз я замечаю в толпе как будто похожую рубашку, хоть даже не уверена, взял ли он ту, что выбрала я, или что-то из той огромной кучи.

В половине седьмого звонит Олег. Я извиняюсь перед Евой и отхожу в более спокойную часть зала, чтобы поговорить по телефону. Муж спрашивает, как мои дела и обещает приехать за мной через час: у него, как всегда, резко поменялись планы и вместо очередного вечернего совещания он готов уделить мне внимание.

— Я на машине, - пытаюсь остановить его я. Страшно представить, что будет, если он увидит здесь Кая. – Можем просто поужинать дома.

— Я приеду, - отмахивается от меня Олег и кладет трубку.

Судьба ли это? Может быть, ангел-хранитель вспомнил о существовании своей непутевой подопечной и решил наставить на путь истинный, раз уж она сама такая бесхребетная размазня?

Поворачиваюсь, чтобы вернуться в зал, но на половине пути слышу простуженный голос в спину:

— Привет, Принцесса.

Даже не поворачиваюсь – боюсь, что просто упаду. Его голос превращает меня в карамель, и я готова растечься по его телу, заполнить пустоту черно-белых татуировок. Кай так близко, что горячее дыхание скользит по моим плечам, оставляя на коже невидимые ожоги.

— Охуенное платье. Что у тебя под ним?

Я сглатываю – и нас окружает непонятно откуда взявшаяся толпа. Мы в самом центре зала, словно остров посреди бурной реки, и сложно представить кого-то менее заметного. И все же…

— Что-то красное, - отвечаю я, когда Кай дует мне на шею, освобождая кожу от непослушных прядей.

Он даже не дотрагивается до меня, но я чувствую себя совершенно голой, позорно обнаженной в каждой из сотен своих непристойных мыслей. И сейчас – именно сейчас, пока еще не пройдена точка невозврата – нужно бежать. Вспомнить, что я замужем и что хочу спасти свой новорожденный брак. Вспомнить, что кратковременные интрижки – это грязь, которая обязательно рано или поздно всплывет.

Для таких, как я, в аду отдельный котел и индивидуальные пытки.

Но я завожу руку за спину, опуская чуть ниже бедра, закрываю глаза, боясь, что наваждение исчезнет…

… и Кай сплетает свои пальцы с моими.


Можно найти себе миллион оправданий, сказать, что это просто невинный флирт, что-то похожее на игру, попытка вспомнить, каково оно – быть женщиной, чей взгляд сводит с ума красивого парня. Можно оправдать даже наши украдкой сплетенные пальцы.

Но я не хочу этого делать. Если есть в мире мера вины за супружескую измену, то я покорно подставляю шею под ее карающий удар. Потому что я виновата во всем, но в первую очередь в тех мыслях, где хочу, чтобы этот дерзкий мальчишка поднял руку выше, пробежал по запястью самыми кончиками пальцев, чтобы оставил на мне свой невидимый след, прижал тонкую ниточку вены и услышал в беспокойном биении сердца все мои самые потаенные мысли.

Вздрагиваю, потому что кто-то неосторожно толкает меня в плечо и, делая шаг назад, я оказываюсь прижатой к груди Кая. Слышу, как он скрипит зубами, чуть сильнее сжимает пальцы, и мне почему-то невыносимо больно от того, как обручальное кольцо врезается в кожу и суставы соседних пальцев.

— Ты здесь надолго? – спрашиваю я, делая вид, что скольжу по залу заинтересованным взглядом.

— Еще час минимум, - вдыхает он. – У нас презентация.

— Ты поменял работу?

— Уже больше месяца, как.

Мне кажется, что он очень старается подавить упрек в голосе, но слова все равно неприятно щекочут нервы. В самом деле, мы виделись так давно. И все время, пока я пыталась вырулить корабль семейной жизни из штормов и бурь, жизнь Кая тоже не стояла на месте. Я даже не знаю, как у них с Олей, потому что после откровения Олега поставила табу на тему его дочери, прекрасно зная, что по логической цепочке муж вспомнит о Кае. О Кае и обо мне. О нас.

Это странное неуместное «нас» бьет меня наотмашь, и я невольно прикладываю пальцы к губам, пряча непроизвольный вздох.