Айя Субботина - Бархатная Принцесса

— Даниэла... – зверею я. – Это он сделал?

Она отчаянно мотает головой, пытается сказать, что все ерунда и даже пробует меня поцеловать, но я перемещаю руки ей на плечи и крепко удерживаю на месте.

— Это он? – повторяю снова, очень надеясь, что на этот раз она перестанет валять дурака и ответит.

— Нет, Олег никогда бы… Нет. Это Оля.

— Она о нас узнала?

— Нет, просто закатила истерику. Была очень на взводе, кажется, переживает из-за того, что мой ребенок займет ее место в любимчиках отца.

Я втягиваю воздух сквозь зубы и крепко прижимаю Принцессу к себе. Желчь пожирает меня кусок за куском, даже не гложет костей, глотает, как есть. Потому что так уж выходит, что злость, которую Ляля не выплеснула на меня, она выплеснула на Даниэлу. И дальше будет только хуже.

— Поехали со мной? – говорю полный бред. – Мы с ребятами из офиса едем в Лос-Анджелес, на конференцию. Я не оставлю тебя здесь одну.

«Только если найду способ вырезать сердце из груди».

Губы Принцессы пахнут солью, когда я она тянется ко мне, чтобы поцеловать. И сама расстегивает пуговицы на блузке, пока я сбрасываю куртку и к чертям рву спортивную рубашку вместе с пуговицами.

— Пляж, солнце, пальмы… - говорю, словно пьяный. – Ролики?

— Ты ненормальный. – На ее губах мелькает проблеск улыбки. И Даниэла шепчет: - Я что-нибудь придумаю.

Я знаю, что нам нельзя, но, словно заколдованный, слежу за ее тонкими пальцами: как она расстегивает последние пуговицы на блузке, несмело, стеснительно ведет плечами, чтобы тонкая ткань соскользнула на пол. Мир за пределами контуров ее тела теряет резкость, растекается в блеклое скучное пятно. Ее кожа такая бледная, почти прозрачная. На сгибе рук темными змейками вены видны, и я непроизвольно беру ее за ладонь, поднимаю руку и прижимаюсь губами к теплой коже. Тут, прямо под кончиком языка, вибрирует ее отчаяние: быстро, остро, словно автоматная очередь.

Я не знаю, смогу ли удержаться. Не знаю, смогу ли затормозить, если она скажет «нет». Даниэла ведь не просто так лежала в больнице с этой своей сложной беременностью? Но зачем тогда раздевается? Для чего провоцирует меня этой своей чертовски маленькой грудью под простым белым лифчиком? Я бы содрал его зубами, потому что прятать от меня ее грудь – это преступление.

— Пожалуйста, остановись, - хриплю, уже почти бесконтрольно.

А она просто заводит руки за спину, терзает меня коротким звуком «молнии» - и юбка падает к ее ногам. Я почти умираю, такие это ноги: тонкие, словно выточенные из мрамора, идеальные, с маленьким, блядь, просветом между бедер. И моя рука уже там: ребром, словно ножом, вверх, до белой ткани ее трусиков, которую тут же накрываю всей ладонью.

Даниэла поднимается на кончики пальцев, хватается за меня обеими руками. Хочу, как пацан, ущипнуть себя, чтобы понять – это не сон. Не моя ожившая сексуальная фантазия, где Принцесса – вся для меня одного. И мы рядом – тело к телу, и она такая раскаленная, что я плавлюсь в хлам вместе с самообладанием, терпением, с воспоминаниями обо всех женщинах, что были до нее. Это все – мусор моей жизни, просто физиология, удовлетворение без головы.

Но Даниэла – это мой абсолют. Альфа и Омега, потому что я начнусь в ней и с ней же закончусь. И мне даже не нужно ее трахнуть, чтобы понять это, потому что истина вот здесь, в ее глазах, которые смотрят на меня из-под опущенных ресниц.

— Ты мой Моби Дик, - говорю полную херню. – Я тебя точно так же нашел в этом долбаном океане.

Скольжу губами по ее челюсти, а у самого зубы ломит – так боюсь ее укусить. Ненормальная тяга, которая есть у нас обоих – оставлять друг на друге метки, следы, причинять друг другу капельку боли, чтобы знать – мы живы, мы – живое, настоящее. Я чувствую себя картографом, который помечает ее тело тайными знаками. И рот Даниэлы приоткрывается, из легких рвется дрожащий стон, пока ногти рвут плечи до крови.

Ее промежность у меня в ладони – влажная, горячая. Нужно выдохнуть, успокоить бешенный галоп сердца, но я просто не могу. И прочь от ее глаз, потому что они душу навыворот.

Мои поцелуи у нее на ключицах слишком сильные. И почти каждый оставляет алый след. Сочетание белого и красного, которое лупит прямо под дых, выколачивает последние крохи терпения.

— Кай… - Мое имя вибрирует у нее в горле.

— Блядь, Даниэла… - Пальцами в сторону клочок уже насквозь мокрой материи. – Хочу тебя, как проклятый.

Ее запах ударяет в ноздри, заменяет собой кислород. И я задыхаюсь, жадно нахожу ее рот, накрываю голодным поцелуем. Нет, даже не поцелуем – попыткой выжить рядом и не подохнуть от ее возможного «нет».

У нее такая узкая спина, такая идеальная линия позвоночника, что по нему можно отмерять азимут.

— Обними меня ногами, Принцесса. – Плавно поднимаю ее, чтобы не сделать больно, и она тут же обхватывает талию ногами. Острые пятки впиваются в поясницу, колотят по заднице разлаженным ритмом. – Послушная девочка.

Вдавливаю ее в стену, слышу короткое «сильнее» и всем весом наваливаюсь на нее, так, что грудные клетки чуть не перемешиваются ребрами. И оттуда – сердцами друг к другу, навылет.

Больше не могу сдерживаться. Внутрь нее — сначала осторожно, одним пальцем, дурея от того, какая она тесная, как задыхается от простого касания, как голова Принцессы катается затылком по стене, волосы падают нам на плечи, щекочут и режут кожу невидимыми лезвиями.

Потом еще один палец, через мат, через зацикленное «блядь, блядь… Принцесса… твою мать…» И она выгибает спину так, что едва не ломается позвоночник, и сильно, до крови, кусает нижнюю губу, из последних сил пытаясь сдержать стон.

Второй рукой тяну – нет, просто срываю – бретельки лифчика, и маленькая грудь моей Принцессы выскальзывает наружу. Я дрочил, представляя, как буду кусать эти темно-розовые соски, как она будет стонать, пока я слизываю с них невидимое наслаждение, свой собственный дурман. Но стоит прикоснуться к ним губами, как Даниэла рвется словно вся разом: натягивается струной, хватает меня за волосы, пытаясь оттянуть. Сжимаю губы на тугой плоти, втягиваю в рот – и мозги наружу от ее крика.

И пальцами в ней, уже без осторожности, потому что она мокрая, и вся ладонь горит от того, как жадно моя Принцесса потирается об нее собой.

— Ну же… Принцесса. – Это мой голос чуть не молит? Или угрожает? Сколько всего намешано, что я больше не хозяин своим чувствам, и то, что рвется из меня – это чистые инстинкты, замешанные на тех эмоциях, которых у меня никогда не было. – Скажи, что нам можно, потому что я просто к хуям собачьим сейчас тебя порву.

Она больно тянет меня за волосы, так, что скриплю зубами, но подчиняюсь. Смотрим друг другу в глаза. Она вот здесь, прямо передо мной, совершенно открытая в своих желаниях, распахнутая, оголенная, как болезненный нерв, и я хочу сделать с ней так много всего, что если немедленно не закрою глаза, то ни я, ни она, не выйдем из этой квартиры. Затрахаю до потери сознания, сотру с нее всех мужиков, вытяну из нее каждое воспоминание о пустом трахе, и сам же в ней очищусь от собственной грязи.

— Ты не побрился, - она проводит пальцем по моей колючей щеке.

— Ты же хотела, - сглатываю напряжение я. И к ее уху, шепотом, от которого хочется выхаркать легкие вместе с запахом каких-то других женщин, другой жизни, до нее. – Я жду ответ, Принцесса.

Если она скажет «нет», мое сердце остановится.

Даниэла просто скользит вверх-вниз по моим пальцам и зажигается медленным направленным фейерверком прямо мне в душу. И губы все сплошь в красных ранках, шевелятся, говорят мне так много и так мало. Это было «да»? Этот взгляд в тумане?

Беру ее за подбородок и оттягиваю большим пальцем нижнюю губу, а она тут же всасывает его в рот, прикусывая фалангу зубами, так, что импульс отдает прямо в мошонку. Ни одна женщина с моим членом во рту не выглядела так охуенно возбуждающе, как Даниэла, просто посасывающая мой палец. Член прижимается в ширинке от того, как она лижет языком шершавую кожу. Она словно невинная монашка в постели Сатаны за мгновение до грехопадения.

— Это да? – У меня почти судороги.

— Это «да», - отвечает она.

И вздрагивает, когда расстегиваю ремень и тяну вниз «молнию». Мы смотрим другу-другу в глаза, когда я обхватываю ее бедра, вдавливая пальцы чуть не до самых костей. Пусть на этой безупречной коже останутся следы, пусть врет, выдумывает мужу, почему не может раздеться, пусть носит меня на себе.

— Я трахну тебя так, что ты сидеть не сможешь, - обещаю я, прижимаясь к ее входу напряженным членом. – Каждый шаг будет напоминать обо мне, каждый след от моих зубов будет гореть.

— Хочу… - стонет она, пытаясь поймать мой поцелуй, но вместо этого я только шире развожу ее бедра, открываю для себя, словно райские врата.

Я должен быть осторожнее, аккуратнее. Должен быть другим с ней, но у меня ни хера не получается. И она словно нарочно тянется бедрами, немного вздрагивая, когда понимает, что справиться со мной будет непросто. Что, Принцесса, никогда не было большого парня?

— Все будет хорошо? – без страха, но с почти детской наивностью и осторожностью спрашивает она.

Я цепляюсь зубами ей в ухо, заставляя в ответ крепче обхватить меня руками и ногами.

Что ей сказать? Что я хочу выебать ее до красных звезд в глазах? Хочу трахать до конца своих дней? Что да, она наверняка будет чувствовать дискомфорт? Что я хочу забыть об осторожности и взять ее так глубоко, чтобы каждым толчком рвать легкие стоном удовольствия?

Но мы должны быть аккуратнее, поэтому я просто медленно, как будто зверь на титановой цепи, веду бедрами вверх, проникая в нее без остатка. И это больно и невыносимо охуенно. Словно играть с ножом, словно идти через стену огня.