Я сглатываю, пытаясь угадать, что это: просто беспокойство или попытка вывести на чистую воду?

— Ты не звонил, - говорю я, цепляясь за это, как за спасительный якорь. Если он волновался обо мне, то почему не позвонил?

Олег просто кивает и молча идет наверх. А я поднимаюсь только через полчаса, надеясь, что он давно спит. Но останавливаюсь около двери, когда слышу его приглушенное:

— Не звони мне больше. Иначе я больше не дам тебе ни копейки, поняла? Один звонок – и я вычеркну вас из своей жизни.

Я выжидаю минуту и только потом вхожу. Молча забираюсь под одеяло, отворачиваюсь к мужу спиной и скрещиваю пальцы, чтобы ему не захотелось секса. Но Олег просто падает на постель и почти мгновенно засыпает.

Всю ночь меня мучает то жар, то холод. И постоянное жгучее чувство, что я лежу не в той постели и не с тем мужчиной. И что наша с Каем встреча была такой короткой, что хоть сейчас, в холодный ноябрьский рассвет, готова идти к нему босиком в пижаме, лишь бы просто увидеть, как он привычным движением отводит челку с лица, услышать его запах, потереться щекой о колючий подбородок. И все время кажется, если я очень-очень сильно закрою, а потом открою глаза – Кай окажется рядом. Прямо там, где лежит сейчас Олег. И я даже протягиваю руку, чтобы перевернуть его лицом к себе, улыбнуться в хищные черные глаза и увидеть, как там, в самой непроглядной темноте, рождается мое личное солнце. Но одергиваю руку, когда вижу очевидную разницу – кожа на плече чистая, и со спины на меня не смотрит ядовитый страшный череп. Да и спина эта меньше, намного меньше.

Около пяти утра выбираюсь из постели, накидываю халат и спускаюсь вниз, в библиотеку. Вряд ли смогу читать, но хотя бы найду покой среди тысяч старинных книг, в обществе почтенных леди и джентльменов, смотрящих на меня с картин.

И именно здесь меня находит Олег. Он в одних домашних штанах, взъерошенный и явно проснулся не по будильнику. Взгляд мечется между мной и телефоном, который лежит на столе. Я хотела написать Каю, но нашла силы не совершать хотя бы эту глупость.

— Оля в больнице, - говорит Олег хриплым голосом.

Первое, что проносится у меня перед глазами – наш разговор днем. Ее отчаяние в голосе, попытки заставить меня выслушать ее проблемы. И что-то такое жалит куда-то в бок, впивается туда ядовитой гадиной сожаления, отвращения к самой себе. Я ведь ее не послушала… потому что спешила к Каю. Эта мысль скользит по кромке сознания – и я трусливо отбиваюсь от нее, потому что вывод, который приходит следом, просто растопчет мои слабые попытки хоть как-то оправдать нас с Каем. Но ничего не получается: эхо ее укоров до сих пор сидит в ушах и теперь звучит так громко, будто звук выкрутили на самый максимум. Цепляюсь пальцами в ткань на коленях, лишь бы не закрыть уши.

— Напилась, - добавляет муж уже злее, на глазах становясь мрачным, как голодное животное. – И, кажется, обкурилась какой-то дряни.

Я сглатываю и мне – совсем чуть-чуть – становится легче.

— Ты поедешь к ней? – спрашиваю я.

— Мы поедем, - поправляет Олег.

Я набираю в грудь побольше воздуха, отвожу с лица волосы и показываю Олегу теперь уже не такой заметный, но все-таки еще темнеющий на коже отпечаток Олиного удара. Если бы я не была такая тонкокожая и бледная, он бы сошел за пару часов, но я проношу его еще как минимум пару дней. Олег подходит ближе, берет меня за подбородок, поворачивает лицо так, чтобы получше рассмотреть. Вздыхает.

— Оля снова пришла ко мне жаловаться на жизнь, - говорю четко и почти спокойно. – Я не могу вечно выслушивать ее проблемы, Олег. Она ждет, что я дам какой-то универсальный совет от всех проблем, но у меня его нет. И когда я отказалась…

— Она моя дочь, - говорит Олег.

Я слишком нервно смеюсь в ответ на эту фразу, потому что заранее знаю, что последует дальше. Любой наш разговор об Оле начинается с нерушимых столпов: «она его дочь» и «он должен о ней заботиться, потому что родная мать на нее наплевала».

— И родной матери она не нужна? – с издевкой подсказываю я.

Муж хмурится, но молчит.

— Я так больше не могу, Олег. Я не хочу жить в вечном страхе, что однажды тебе позвонить из морга и скажут прийти опознать труп, который выловят из речки или вынут из петли, или по кускам соберут на рельсах.

— Хватит, Даниэла! – громко, до шума в моей голове, рявкает Олег. – Она просто девчонка! Она запуталась и ей нужна подруга, которая не скажет, что решение всех проблем в алкоголе и «косяке».

— Да на здоровье, но это буду не я.

Пытаюсь встать, чтобы просто уйти, разомкнуть этот тяжелый разговор, который вот-вот превратится в наш очередной скандал, но Олег хватает меня за плечи и силой усаживает обратно.

— Я заберу Олю сюда, теперь окончательно, - говорит муж и тычет пальцем мне в нос, как бы предупреждая, что пока он не закончит – рот лучше не открывать. – И она будет жить здесь, с нами, до тех пор, пока десяток дипломированных психологов не подтвердят, что моя дочь готова жить самостоятельно. И ты будешь выслушивать все, что она захочет рассказать. Двадцать четыре часа в сутки.

— Нет, - твердо говорю я.

Что-то во мне скручивается, туже и туже, собирается кольцами, сжимается, чтобы через секунду выстрелить прямо в позвоночник, прострелить по нему до самого затылка, до красных мошек перед глазами.

— Она никогда не повзрослеет, если ты будешь нянчиться с ней после каждой выходки, - кажется, слишком громко и зло говорю я. – Она никогда не научится решать свои проблемы, как взрослая, если каждый раз ты будешь все делать за нее. И, знаешь, что? Я вам не груша, которую можно колотить для психологической разрядки!

Я выбегаю в гостиную, но Олег догоняет меня и за локоть резко разворачивает лицом к себе. На миг мне кажется, что он тряхнет меня так сильно, что глаза выкатятся из глазниц, но он просто поджимает губы в одну тонкую линию и смотрит-смотрит, словно пытается прочитать мои мысли. Пробую одернуть руку, но добиваюсь лишь того, что муж прижимает меня к себе.

— А как же «мы – семья»? – спрашивает так тихо и холодно, что волоски на руках встают дыбом. – А как же «я больше не хочу быть любовницей?» Или тереться о чужого мужика приятнее, чем помогать ему решать семейные проблемы?

— Прекрати, - прошу я. И снова попытка освободиться ничего не дает. – Ты прекрасно знаешь, что я не заставляла тебя разводиться с дулом у виска.

— Ну конечно, ты не заставляла, - язвит он. – Ты просто настойчиво дала понять, что я должен выбрать.

— Ты всегда мог выбрать жену, - огрызаюсь я.

Господи, о чем мы сейчас говорим? Разве не должны хотя бы пытаться найти способ поладить? Придумать разумный компромисс, как это делают в других семьях, как это должно быть между любящими людьми?

И меня внезапно, очень сильно, так, что подкашиваются колени, оглушает мысль: я просто его не люблю.

Вот так, без пафосных слез, без тяжелых и затяжных боев с собой я просто понимаю, что не люблю этого красивого, ухоженного, дорогого мужчину, потому что никогда не тонула в его глазах, не возрождалась, умирая, в его руках, не упивалась тем, что на моей коже остались следы его слишком крепких прикосновений.

Что я просто, как последняя сука, разрушила наши с Олегом жизни потому что никогда-никогда его не любила.

Потому что тогда просто не знала, что такое любовь.

Глава тридцать первая: Даниэла

Наш разговор совершенно внезапно сходит на «нет». Откровение гасит меня, будто свечку, и остается только слабый дымок, который едва ли осознает сам себя. Олег просто обнимает меня, словно и его подкосило признание, которое он, конечно же, не мог слышать, даже если мой мозг до сих пор посылает его громким импульсом прямо в лоб: «Я его не люблю, я его просто не люблю…» Мы стоим посреди дорогой дизайнерской мебели, в окружении свежих цветов в вазах, в приглушенном свете итальянского ночника, и все это – моя жизнь – такая же дорогая и пустая, совершенно не приспособленная для чего-то настоящего.

— Прости, родная, - мне в макушку горячо выдыхает Олег.

Сколько раз я уже это слышала? Но так невыносимо больно только сейчас, потому что это я должна просить прощения, извиняться за то, что сегодня с ним в постели я думала о другом мужчине.

— Я просто не знаю, что делать. Пока Оля будет здесь…

У него звонит телефон, и на этот раз Олег просто нажимает на «отбой», даже не глядя на экран. Мы смотрим друг на друга, и я знаю, что время для серьезного разговора точно не самое удачное. Что я сделаю, если скажу, что хочу развод, потому что между нами ничего нет? Добью его в тот момент, когда Олегу нужна поддержка?

— Поехали в больницу, - говорю, даже не пытаясь сделать вид, что разговор окончен. Мы оба знаем, что это – только пауза. Он заберет Олю, переключится на нее и сможет меня отпустить.

В больнице пусто и тихо, и нас встречает лечащий врач с целым выводком медсестер. Все они таращатся на Олега, оценивая, развешивая ярлыки на его часы, галстук, костюм. Раньше меня это задевало, теперь мне все равно, даже если все сразу начнут с ним заигрывать. Я просто протискиваюсь мимо этой «свадьбы» прямо к автомату. Стаканчик с горячим шоколадом наполняет ладонь покалывающими судорогами, и я чуть не роняю его, но знакомая рука перехватывает его за миг до падения.

— Кай? – почти шепотом.

— Мне позвонили из больницы, - говорит, быстро размешивая палочкой мой тягучий шоколад. Энергично студит его, слизывает пару капель и на губе остается крохотное пятнышко.

Я безвольно становлюсь на носочки, чтобы слизать его поцелуем, но вовремя вспоминаю, где мы, и что там, за спиной, в десятке метров, стоит мой муж, а где-то здесь, в палате, под капельницами лежит его жена.