А проснулась она в субботу раньше него — надо было спешить домой, пока Никита не встал. Сын ни в коем случае не должен знать, что мама не ночевала дома, и Изольда не просто так обозначила столь раннее время. Соседка и завтраком в случае чего могла Никиту накормить. Просто он не должен знать…

Будильник на телефоне был отключен быстро, Оля поднялась с кровати тихо, стараясь не потревожить мужчину, который спал. Сон в эту пору всегда крепкий и сладкий. И будить Дениса не хотелось. Хотелось до него дотронуться. До плеч, пройтись ладонью по спине вдоль позвоночника, почувствовать под пальцами тепло кожи. Мужчина, с которым она провела ночь.

Ничего из того, что хотелось, Оля делать не стала. Вместо этого взяла одежду и пошла в ванную — одеться и умыться, а когда открыла дверь — столкнулась с Денисом. Он окинул ее взглядом с ног до головы и кратко и по существу сказал:

— Я сделаю кофе.

И не было неловкости или какого-то неудобства. Просто обыденность, которой, казалось, как раз и не должно случиться. И прелесть тоже была — сидеть за столом вдвоем рано утром, когда город еще спит под тонким слоем декабрьского снега, словно под пухом, пить горячий кофе и молчать. И чувствовать себя спокойно. Даже если время, отпущенное на «плечо», подошло к концу. И надо не опоздать домой.

Не опоздала. Успела даже закрыть дверь за Изольдой и натянуть домашнюю одежду, прежде чем Никита начал подавать признаки жизни.

— Мам, кто пришел?

— Изольда Васильевна вчера нитки забыла.

— А мы завтракать скоро будем?

— Сейчас будем, поваляйся еще в кровати, я позову.

Как такое забыть к среде? Не получается.

— Ольга Геннадьевна, — в приоткрытую дверь просунулась голова секретаря. — Что с ежедневниками делать будем?

— Отправлять обратно, конечно. Я не могу такую продукцию предоставить заказчику. Если позвонят — соедини со мной.

— Поняла. И еще вас в цех просили зайти.

— Сейчас загляну.

Голова исчезла. Оля приподнялась со стула и сразу же села обратно. В самый неподходящий момент дала о себе знать поясница.

* * *

— Интересная у вас поклонница, доктор Батюшко. Веселая и с огоньком.

— Это не поклонница, — Денис закрыл окно мессенджера и отложил телефон. — Это поклонник.

— Боже! — Малин картинно схватился за карман на халате. — И вы туда же?! Куда катится этот мир?!

— Сын одно…го моего знакомого. В абсолютно немедицинской семье у ребенка невероятная тяга к скальпелям, гипсам и наркозу. Приходится каждый день делиться информацией. То селфи в операционной, то фото скальпелей и зажимов.

— По-моему, это доставляет вам удовольствие.

У Тоси и хватка бульдожья, и проницательность не юноши, но мужа. Надо же было словить такое везение: единственный интерн за всю трудовую деятельность — и умница.

— Вот только что меня, например, пытали на предмет того, долго ли учиться на врача. Получив все цифры и вычислив путем сложных математических манипуляций, сколько ему будет лет на момент окончания интернатуры, десятилетний юноша приуныл. Спросил, будет ли он в этом возрасте уже такой же пожилой и седой, как дед. И потом несколько приободрился.

Антон рассмеялся:

— Чувствую в юноше родственную душу. В возрасте десяти лет мне все двадцатилетние казались совсем взрослыми. А те, что еще старше, — уже почти пенсионерами. А у вас, получается… — Малин прищурил глаз, — теперь две группы обучающихся. Я в старшей, а…

— Никита.

— А Никита — в младшей?

— Что-то вроде того, — кивнул Денис.

* * *

— Изольда Васильевна, вы уверены, что это стихотворение годится?

— А что с ним не так? — соседка довязывала шаль и даже не взглянула на лист в руках Геннадия Игоревича.

— Как-то витиевато очень. И термины эти современные, сказать честно, половины слов я не понял.

— Это потому, — Изольда все же подняла глаза на своего собеседника, — что стихотворение написано представителем нового поколения. У них совершенно другая лексика. Двадцать первый век, мир социальных сетей и нанотехнологий. Мы просто за ними не успеваем, Геннадий Игоревич, а стихотворение интересное. И, кстати, Славочке очень понравилось. Мы даже пробовали его декламировать.

— И как?

— Получилось очень неплохо, на мой взгляд.

Изольда Васильевна снова вернулась к вязанию, а Геннадий Игоревич — к стихотворению. Перечитал и вздохнул:

— Нет, вот как по мне — непонятно: что хотел выразить автор?

— Однажды Есенин сказал Пастернаку, что его стихи косноязычны и их никто не понимает, и даже предрек, что народ не признает Пастернака никогда. Но вот прошло время… а «Свеча горела на столе, свеча горела»… взяла Нобелевскую премию.

— Это вы к чему?

— К тому, что мы с вами сейчас не можем знать будущее, и предугадывать его — дело неблагодарное. А в сборник стихотворение я бы включила.

Оля слушала разговор домочадцев и даже не пыталась в него вмешиваться. И отец, и Изольда Васильевна наслаждались беседой, всеми этими рассуждениями, выбором стихотворений.

К тому же думала она совсем о другом.

— Знаете, а идея со Славочкой интересная. Вы правы, мы иное поколение и многого не понимаем. Может, пусть Слава тоже примет участие в нашем импровизированном совете? Как человек двадцать первого века? — Геннадий Игоревич посмотрел на Изольду.

— Ну я… да… наверное… — руки с крючком и ниткой замерли. — Вообще, интересно, насколько совпадут наши взгляды. Это любопытно, очень.

Геннадий Игоревич настолько пришел в возбуждение от собственной идеи, что даже не смог усидеть на месте. Он поднялся на ноги и стал ходить по маленькой кухне:

— Конечно, любопытно! Очень даже любопытно. Если мне удастся добиться финансирования, а все должно получиться, то тогда мы сможем сделать крайне любопытную брошюру. Крайне!

Оля смотрела, как отец трет лоб, беспокойно вышагивает, неосознанно открывает и закрывает шкафчики, увлеченный новой мыслью. Она никогда его таким не видела. Даже забыла о своей проблеме.

— Оленька, ты не будешь против, если мы пригласим к себе как-нибудь вечером Славочку? Заодно и познакомимся.

В глазах отца было столько просьбы и надежды, что, конечно, она ответила: «Не против». Оля желала отцу удачи с идеей сборника.

А еще ее очень беспокоил Никита, который всерьез заинтересовался медициной и медицинским оборудованием. Насколько может быть серьезным подобный интерес в десятилетнем возрасте, конечно. Она понимала, что все это — следствие знакомства с Денисом, что мальчик впечатлен. И увлечен. Это пугало. Пугало потому, что… Никита потянулся к доктору Айболиту. По-настоящему потянулся. А сын далеко не всех подпускал к себе. Только что дальше? Однажды Денис уйдет. Это неизбежно.

Оля не могла не думать о том, что у всего обязательно наступает финал.

— Ух ты, сколько стихов! Мам, а мы чай сегодня будем пить? Только все эти листочки надо убрать, а то, если чай разольется, все станет мокрым. Мам, а если очень аккуратно буду обращаться со скальпелем, ты его купишь? Ты ведь мне разрешаешь нож брать, и я только два раза поранился, когда хлеб резал!

* * *

«У нас сегодня все в силе?»

Можно было не спрашивать. Об изменении планов Оля бы его обязательно предупредила. Просто захотелось получить от нее весточку. Просто короткое «да». За которым так много теперь стояло.

Однако «да» не торопилось к Денису. Сообщение прочитано, но ответа нет. Ну мало ли. В дороге, наверное. А спустя двадцать минут — входящий. И ее неуверенный голос:

— Скажи, а ты не мог бы сегодня… приехать к нам? На ужин?

Нет, ужин — это тоже хорошо. Но секс — лучше.

— Котлеты пропадают?

— Что-то типа этого.

Тон по-прежнему нерешительный. Ладно, будем разбираться на месте, что к чему.

— Придется помочь. К семи нормально?

— К семи отлично, и Денис…

Дальнейшая пауза все-таки удивила. Что там в их домашнем зоопарке произошло? Кто отличился? Никита, Изольда, Геннадий Игоревич?

— Пряников для Изольды куплю.

На том конце трубки послышался смешок. Потом вздох. И потом снова неуверенно:

— Я понимаю, что это не очень удобно, но мне нужна твоя помощь. С Никитой.

Так, учащийся младшей группы доктора Батюшко, что ты там натворил? Денис и сам не заметил, как голос стал серьезным.

— А что с ним?

— Понимаешь… ты произвел на него впечатление… сильное впечатление. Как врач, — Оля говорила медленно, с паузами, явно тщательно подбирая слова. — И теперь он с ума сходит по разным медицинским инструментам. И просит купить ему скальпель. Настоящий скальпель, понимаешь? И я ему уже не раз объясняла, что это не игрушки, что есть детские наборы. Но он заявляет, что вырос из них, в такие только в детском саду играют… В общем, ты авторитет. Ты можешь ему объяснить, что скальпель — не игрушка? И что все это серьезно?

Серьезно, кто бы спорил. Похоже, Оля не знает, кто стоит за этой просьбой, пусть и не нарочно. Что ж ты нас палишь, Никитос?

— То есть скальпель с собой не брать?

Теперь из трубки раздался уже звонкий смех:

— Только пряники.

Пряники — это само собой. Но к Никите с пустыми руками все же нехорошо.

* * *

— Добрый вечер. Это к чаю.

Изольда Васильевна обернулась от плиты и проинспектировала взглядом выставленный на стол пакет.

— Как приятно в моем возрасте иметь котлетно-пряничный период, Денис.

В молодости путь этой женщины явно был устлан мужскими сердцами. Даже сейчас ее харизма не утратила своей силы.

— Не сомневался, что при вашей мудрости котлеты и пряники будут оценены выше конфет и букетов, — галантно склонил голову Денис.