— Не знаю, каким богам вы молились, но они помогли. Рентген сделали, кости встали, все в порядке. Денис, ты проспорил.

Самойлов подошел сзади — бесшумно и незаметно. И теперь смотрел на них, довольный и невозмутимый, сложив излюбленным жестом руки на груди. Денис вздохнул, засовывая глубоко внутрь атеистические замечания и реплики про неуместность воспоминания о стародавнем споре. Вместо этого покрепче обнял Олю и спросил:

— С первого раза?

— Да, — кивнул Самойлов. — Но пришлось повозиться, смещение было будь здоров на такую тонкую еще руку.

— А когда можно будет его увидеть? — заговорила Оля. Голос ее вполне уже окреп, и в нем не слышалось отлившихся недавно слез. Только глаза выдавали.

— Завтра, — Николай легко коснулся ее локтя, но глазами держал в поле зрения Дениса. Самойлов явно их воспринимал как нечто единое. — Мальчика определили в восьмую палату, Дмитрий Григорьевич, заведующий, сказал, что там мировые пацаны лежат, не дадут заскучать. Поддержат, научат, водички подадут. Ну и я сегодня на дежурство подменился, загляну, проконтролирую.

— Точно все в порядке? — Оля словно никак не могла поверить, что все самое страшное уже позади.

— Мамочка… — Самойлов позволил себе покровительственно похлопать Олю по плечу и от всей своей широкой души выдал: — Отпустите мужика от подола. Он справится со всем сам, ему же не три года.

Оля опустила голову и провела рукой по юбке.

— Да я и не держу. Может, если бы держала…

— От всего вы его не убережете, пусть привыкает к самостоятельности, — Дэн хотел уже прервать поток самойловского красноречия, но тот решил завершить разговор первым: — Ну все, граждане родители, мне пора, Никита ждет вас завтра. Список разрешенных продуктов Денису Валентиновичу известен. Посещение — с одиннадцати.

Они еще какое-то время стояли молча, все так же обнявшись, провожая взглядом фигуру в зеленом хирургическом костюме и переваривая полученную информацию. Денис физически чувствовал, как Олино тело отпускает напряжение. Сейчас начнется обратная реакция нервной системы — торможение. Захочется есть и спать.

— Поедем ко мне.

Она подняла глаза и медленно кивнула. Все, уже началось. Сразу вдруг стала видна ее усталость, но Оля держалась.

— Сейчас, только Изольде Васильевне сообщу, а то она там переживает страшно.

Звонить пришлось не только Изольде Васильевне, но и Геннадию Игоревичу. Говорила Оля коротко и по сути, но все равно диалоги получались, по мнению Дениса, длинными. Ему хотелось отобрать у нее трубку и рявкнуть туда, чтобы отстали с расспросами до завтра, что она и так еле стоит на ногах и говорит с трудом. Еще минута переговоров — он бы так и сделал. Но Оля вовремя убрала телефон в сумочку и посмотрела на него измученными глазами.

— Коньяк будет?

— Будет что-то лучше коньяка.

Перед тем как они расселись каждый в свою машину, Денис еще раз обнял Олю и попросил на ухо:

— Будь внимательнее за рулем, пожалуйста.

* * *

До дома Дениса Оля добиралась долго. И дело не в том, что было много машин: послерабочие пробки уже давно рассосались, светофоры работали исправно, аварий не встречалось. Просто Оля ехала очень медленно, буквально заставляя себя следить за дорогой. В каком-то полусне. Точно бодрствовала двое суток. И курить уже не хотелось. Ехала и думала, что словно все это не с ней, а с кем-то другим. А она сейчас пьет чай у себя в квартире, и Никита никак не хочет идти спать, и придумывает двадцать отговорок, почему ему еще можно посидеть перед телевизором и досмотреть мультик. И в это самое время звонит Изольда Васильевна, чтобы сказать, что она забыла вынуть из морозилки говядину для завтрашнего супа. «Оленька, положи ее на верхнюю полку холодильника, чтобы я уже с утра смогла приготовить первое».

Такая обычная привычная и… счастливая жизнь. О том, что она счастливая, ты никогда не задумываешься, потому что устала, хочешь спать, а с утра прозвонит будильник, и все понесется снова по кругу. О том, что она счастливая, ты понимаешь, только когда рулишь вот так по уже ночному городу и осознаешь, что на самом деле твой дом пуст.

Оля не сказала по телефону ни Изольде, ни отцу, что ночевать будет в другом месте. Не хотела. И не надо им знать. Оля сама не понимала, правильно поступает или нет, особенно с учетом своего чувства вины перед сыном.

Никита в больнице, а она едет… к Денису. Наверное, это неправильно. И, наверное, именно потому, что это неправильно, она ничего не сказала ни отцу, ни Изольде. Просто терпеливо все объяснила обоим о состоянии ребенка, попросила папу не приезжать — остаться у себя и позвонить завтра утром. Завтра утром она встанет и все решит. Она привыкла все решать. И завтра решит: с питанием для Никиты, с папиным визитом, с секцией.

А сегодня сил делить поступки на правильные и неправильные уже не было. И в пустой дом тоже сил ехать не было.

С Денисом она тоже все решит потом. Он умный, он поймет. Они поговорят и снова очертят правила игры, чтобы, когда сын поправится, не случилось другого непоправимого — брошенного доверчивого ребенка.

Все-таки закурить.

Когда Оля вышла из машины, от нее пахло сигаретами. Денис стоял на улице. Ждал. И она ему была благодарна. Потому что снова почувствовала плечо. То самое мужское плечо, которое вдруг появилось в ее жизни. Которое ей придется скоро отпустить и вернуться к привычному существованию.

Ну почему все так сложно? Почему?!

А окончание этого долгого и трудного дня было неправдоподобно хорошим. Знакомая кухня, разогретое мясо, горячий чай с ложкой коньяка. И мужчина напротив. Мужчина, который снова не оставил ее одну. Даже блюдце пододвинул, которое обычно служило пепельницей.

Я запуталась, Денис. Совсем запуталась. Но спасибо тебе. — Спасибо, — проговорила вслух, поблагодарила за все сразу: и за доктора Самойлова, и за то, что приехал и вытерпел ее слезы, и подождал окончания операции, и привез к себе — не оставил в пустом доме.

Мужское плечо — это лучше коньяка, ты прав.

И лежать на нем — ни с чем не сравнимое чувство. Просто лежать. Ничего больше. Говорить не получалось, но, кажется, Денис и не ждал разговора. Оле почему-то казалось, что он тоже думал про Никиту. Они так и лежали вдвоем, молчали и думали про Никиту. А потом она заснула. Очень уютно было под теплым одеялом и на плече. Уже сквозь дрему Оля почувствовала его губы на своем виске. Неправильно чувствовать капельку счастья в такой день. Но она совсем запуталась с этими «правильно» и «неправильно». Завтра, все завтра…

* * *

Денис редко готовил завтрак на двоих. Старался избегать того, чтобы у него оставались на ночь, а если такое все же происходило, то завтрак в комплект услуг не входил. И сейчас Дэн постоянно поправлял себя: четыре яйца вместо привычных двух, и молока больше, и соли, и перца. Отработанный до автоматизма механизм приготовления холостяцкого омлета давал сбой. Но результат получился вполне пристойный, несмотря на то что в процессе пришлось отвлекаться еще и на обмен сообщениями с Самойловым. Отчет о состоянии Никиты поступил, когда не было еще и семи.

— Привет.

Дэн обернулся. Сонная лохматая Олька стояла в дверях кухни, привалившись к косяку плечом. На ней была выданная накануне его старая темно-голубая футболка, и она ей шла. И глаза синели ярко, и ноги просто бесконечные. Картина совершенная. Хоть дари Оле эту футболку. Или женщину у себя… оставляй.

— Завтрак через две минуты, чайник только что вскипел. Никита пришел в себя после наркоза, попил, помочился, пока не ел. Температуры нет, обезболивающее ему поставили.

Она молча прошла, бесшумно ступая своими босыми бесконечным ногами, обняла и положила голову на плечо.

— Спасибо.

В районе тимуса заныло что-то — больно и горячо. Омлет надо снимать с плиты и раскладывать по тарелкам. Но вместо этого он переложил лопатку в левую руку, а правой обнял в ответ.

— Как ты? — вопрос пришелся в висок. Одной левой орудовать неудобно, но как-то получается.

— Все хорошо, — его щеки коснулись мягкие губы. Это он молодец, что выбриться успел.

— Раз хорошо, давай завтракать. Не люблю каши, поэтому омлет.

Омлет разместился на двух тарелках, тарелки — на столе, туда же отправились две кружки горячего кофе. Денис — просто образец гостеприимства.

— Я тоже не люблю, — Оля взяла вилку. — Только Никите об этом не говори, ладно? Потому что я каждую неделю рассказываю о пользе каш, в основном овсяной.

— Ерунда эти ваши каши, — Денис последовал ее примеру. — А Никите сейчас нужен будет кальций, для сращения костей. Яйца, бутерброды с сыром и миндаль. И забудьте про овсянку.

Телефоны пиликнули одновременно. И владельцы телефонов одновременно проверили сообщения и улыбнулись одновременно. А потом переглянулись и не сговариваясь протянули друг другу каждый свой. На экране ее телефона значилось: «Привет, ты придешь ко мне сегодня?» А у него — «Ты не по рукам хирург, да?»

* * *

Оля заглянула на работу буквально на полчаса — проверить, как там дела, а после поехала в больницу. Никита был бледный и испуганный. Ей хотелось взять на руки своего ребенка и отвезти домой, положить в постель, укрыть одеялом, уверить, что все будет хорошо, и он обязательно выздоровеет, и больше ничего плохого с ним не случится.

— Все будет хорошо, ты обязательно выздоровеешь, — сказала, поправляя одеяло.

— Скоро?

— Скоро. Ты с ребятами познакомился уже?

В палате находилось еще три мальчика, двое из которых с переломами ног на вытяжке.

— Да. Вон тот у окна уже целый месяц лежит. Ему в футбол не скоро разрешат играть, — потом вдруг замолчал.

— Никита?

— Мам… а я-то теперь смогу? У меня и нога, и рука, — и в глазах страх.