— Очень хорошие показатели, — медленно проговорил Денис. — Сказали, что готовы раз в полгода брать у меня биологический материал. Я просто прирожденный бык-осеменитель.

— Ну, даешь! — хохотнул Саня. И тут же поскучнел. — А мне тетка передала данные анализов: так себе, там сказали. Активность слабая, и вообще, типа, после тридцати пяти шансов стать отцом уже нету. Ужас какой-то.

— А ты дыми меньше, — Денис ловко вытащил из нагрудного кармана прудниковской рубашки пачку сигарет, прикурил.

— А сам-то? Сам?

— А мне можно, — глубоко затягиваясь. — Я бык-осеменитель.

* * *

Правду Валентин Денисович из сына достал легко и просто — на то он отец и хирург. Хватило одного взгляда по возвращении домой — и из холодильника была добыта бутылка водки, на плиту поставлена кастрюля с водой под пельмени, Дениса усадили за кухонный стол и сказали: «Рассказывай».

Рассказал. Потому что еще не верил окончательно. Мало ли что за специалист этот Амир. Может, вообще, анализы перепутали. Бывает же такое.

А потом были два месяца затеянной Батюшко-старшим череды всевозможных обследований, которые лишь подтвердили первоначальный страшный и безнадежный диагноз.

Валентин Денисович еще кому-то звонил, и с кем-то совещался, и что-то говорил про клинику в Израиле. «Ты еще струю бобра предложи!» — жестко осадил отца Денис. Он в то время был вообще неприятен для окружающих — срывался, грубил. А потом поехал на кладбище.

Он не плакал, когда мамы не стало, — скорее всего, не осознавал полной меры горя, что постигло. И единственный раз — тогда. Под проливным дождем, захлебываюсь им и слезами. И повторяя только один вопрос.

За что?

Денис Батюшко не позволил себе отказаться от мечты стать андрологом. Нет уж, он этого хотел, и никакие собственные диагнозы не заставят свернуть с выбранного пути. Типично мальчишеская самоуверенность.

Как же потом было трудно. Больно и трудно. Помогать, давать надежду, лечить и излечивать в конце концов. И вот кто-то очередной стал наконец отцом. А ты — нет. Никогда.

Первые пять лет были самые трудные. Потом привык. И боль притупилась, спряталась. И даже к прозвищу Батя, которое казалось ему теперь полной издевкой, он заново привык и не дергался. А слава Бати все росла и ширилась. Дэна несколько раз звали в клиники ЭКО и даже в целый какой-то репродуктивный центр с приставкой «федеральный». Отказывался. Понимал, что если вокруг него каждый день будет только это: вопросы репродукции, бесплодия и все, что им сопутствует, — то не выдержит. Лучше тут, так. Поликлиника и стационар обеспечивали Денису широкий круг решаемых вопросов, но тему бесплодия он не упускал из внимания никогда. Читал исследования, был в курсе всех новых технологий. Не следить за этим было выше его сил. Видимо, он мазохист.

Когда Денис вышел из машины и привычно оглядел дома вокруг, ему пришла в голову парадоксальная на первый взгляд мысль. Все эти окна — они живые. Окна грустят, смеются, плачут, думают.

А его окна молчат. Он только сейчас это понял.

* * *

Оля задыхалась. Когда-то давно она услышала фразу о том, что горб есть груз прожитых лет. Тогда Оля была юна, и эти слова показались ей метафорически-поэтическими. Но теперь, когда после разрыва с Денисом весь груз, так ненавязчиво распределенный и облегченный за последние месяцы, снова лег на нее одну, Оля ощутила всю правду данного высказывания.

Папа выглядел растерянным, хотя никак не комментировал исчезновение Дениса, и Оле приходилось играть перед ним экспромты на тему «все в порядке».

Изольда сдавала, все чаще вечерами приезжал Геннадий Игоревич, чтобы не оставлять соседку с высоким давлением без присмотра.

Никита тосковал. Оля видела это отчетливо. Мальчик срывался с места на любой звук приходящего телефонного сообщения и возвращался заметно погрустневший, читал в сети медицинские справочники, из которых понимал едва ли десятую часть. Он упорно не хотел расставаться с тем, что еще совсем недавно наполняло его жизнь, отчаянно не желал верить в уход Дениса.

Жизнь, сделав круг, вернулась на исходную позицию: подбодрить папу, купить лекарств Изольде, отвезти Никиту на физиопроцедуры, начать изучать пропущенные в школе темы, закупить продукты, убрать квартиру, найти новых клиентов, придумать, как разрешить конфликтную ситуацию со световым коробом, которой изготовили для одной организации, попытаться начать откладывать на летний отдых — ребенок должен побывать на море…

А под ногами никакой устойчивости. Казалось, что все рушится. Усталость, такая непроходящая усталость. И груз ответственности, забот, проблем. Где все сама. Всегда сама. Одна.

И нет глаз, от которых ничего не скроешь. И рук, которые все о тебе знают.

«Что со спиной, давно беспокоит? Освободи полдня на выходных, будем лечить».

Конференция рекламщиков оказалась вдруг глотком свежего воздуха. Там Оля забывала о своих заботах и печалях, с интересом слушала доклады о новых тенденциях, о все возрастающей роли интернета как средства продвижения продуктов и услуг, о нестандартных формах пиара. Программа конференции была насыщенной и разнообразной, она включала в себя выступления, обсуждения проблемных вопросов за круглым столом, семинары-тренинги. Дни проходили настолько интенсивно, заполненные информацией и впечатлениями, что почти не оставалось места для грустных мыслей. Поистине, работа — лучшее лекарство.

В последний день конференции, когда Оля в перерыве пила кофе из бумажного стаканчика, к ней подошел один из организаторов.

— Добрый день, Ольга Геннадьевна, позвольте составить вам компанию.

Она удивилась, что он запомнил ее имя. Мероприятие очень многолюдное, и Оля была всего лишь одной из…

— Конечно, — ответила с улыбкой, немного заинтригованная.

Он поставил свой стаканчик на стол и внимательно посмотрел на Олю:

— Позволите задать вам несколько вопросов?

— Конечно.

— Хотел бы узнать ваше мнение о конференции. Что понравилось, что не понравилось. Стоит ли делать подобные мероприятия на регулярной основе? Вы активно участвовали в обсуждениях за круглым столом, высказывали интересные суждения. Так каково общее впечатление?

— Замечательное, — Оля посмотрела на своего визави. — Обмен опытом — это всегда очень полезно, к тому же интересно было узнать о региональных особенностях. Иногда мы получаем заказы с периферии, что-то делаем, не получается, не можем понять почему. А оказывается, мы просто не учитываем местные особенности.

Он слушал внимательно, неторопливо пил кофе, а потом задал следующий вопрос:

— Если мы повторим нечто подобное через год, какие вопросы, с вашей точки зрения, стоит включить в программу? Я имею в виду, что мы не охватили в этот раз?

— Ой, я так сразу и не скажу, — Оля немного смешалась. — Надо подумать.

— Подумайте, — согласился он и перешел на другую тему. — В последние годы ритм жизни стал настолько сумасшедшим, что не успеете оглянуться, как снова окажетесь здесь. Удается выкраивать свободное время?

— С трудом, — призналась Оля и через минуту с удивлением обнаружила себя рассказывающей о его нехватке, о том, что хочется просто сходить в кино и что снег за городом совсем не такой, как в Москве. За городом елки сказочные и сугробы настоящие.

А мужчина напротив пил кофе и, когда перерыв подошел к концу, положил перед Олей визитку:

— Мои координаты. Когда определитесь с программой для следующего года.

Она протянула ему свою. Обмен визитками — неотъемлемая часть делового этикета.

Оля допивала кофе и провожала взглядом высокую фигуру. «Махаон», — мелькнуло в голове. И пусть он был вовсе не клиент, а даже наоборот — почти руководитель, это ничего не меняло. Тот самый редкий вид — воспитанность, безупречные манеры, уважение к собеседнику и что-то еще, неуловимое.

С «махаонами» по работе Оля пересекалась всего несколько раз, обычно они общались через уполномоченных сотрудников, и всегда, когда это случалось, чувствовала некоторую зачарованность.

«Махаоны» — это даже не определенный тип поведения, это класс.

Класс мужчины.

* * *

Тосю уже давно пора брать в операционную, но Денис все тянул — перестраховывался, натаскивал в поликлинике. А теперь — самое время. Чем-то занять голову. Хоть чем-то. Чем угодно.

По первому разу в операционной в девяти из десяти случаев сразу ясно, получится из человека хирург или нет. В Малине хирург обнаружился, и это Дениса неожиданно сильно обрадовало. Привязался к парню, чувствовал ответственность, да и гордость не давала спокойно жить: раз уж взял интерна, надо воспитать и выучить как следует. Получилось. Будет из Антона толк.

После операции Тосю было не унять и не заткнуть. Денис прекрасно понимал его чувства — свою первую операцию помнил так, будто была вчера. Но эта восторженность почти ощутимо колола в боку. Тот же детский восторг, что у Никиты, когда они ехали с пейнтбола. И тот же пиетет к хирургическому инструментарию.

Как ты там, малыш?

* * *

— Этого не может быть.

— Я очень сожалею.

— Засуньте свои сожаления знаете куда? — Оля вдруг поняла, что сейчас начнет кричать. — Как такое могло произойти, скажите мне?

— У нас была сдача нормативов, — в пятый раз за последние двадцать минут начал объяснять тренер, — Никита их не сдал, поэтому мальчика пришлось отчислить из группы.

— Он не сдал, потому что не мог по состоянию здоровья. У него перелом еще не сросся.

— Я знаю, — ответил тренер, — но к сожалению…

— Вы хотите сказать, что на больничном только мой сын? — Оля резко прервала собеседника. — Он один не явился на сдачу?