Дарья Волкова - Батя, Батюшко и Бэмби

— А Изольде Васильевне таблетки от старости не помогают совсем. Но ей надо не от старости, а от памяти, она два раза на этой неделе уже ужин сожгла!

Денису во всем этом досталась привычная роль: кивать и соглашаться. Да, много работы. Да, надо терпеть. Котлеты сожгли, непорядок какой.

О том, что будет, когда они приедут, Дэн не думал. Ничего тут не придумаешь. Водоворот событий понес его, и единственное, на что сейчас можно рассчитывать, так это на то, что у него все-таки получится соблюсти тот самый принцип медицинской этики, о котором ему не так давно дисциплинированно докладывал интерн. Интересно, что бы посоветовал в этой ситуации Гиппократ? Впрочем, случай не медицинский. Какой вот только? Как это называется, когда жизнь твоя опрокидывается и встает с ног на голову? И все в ней теперь не так? И больше всего боишься сделать еще хуже. И не себе — другим.

Дорога пролетела как один миг. Незаметно. И вот он — Рубикон. Не перейти его шансов нет. На хороший исход — столько же их. Никита сам первый взял Дениса за руку, и Дэн запретил себе всякие бредовые мысли. Видимо, пришло время, когда его решения и воля не значат ничего и не имеют никакого значения.

Что будет, то будет.

— Пошли.

— Пошли домой, — деловито кивнул Никита, доставая из кармана «таблетку» домофона.

Дверь им открыла Изольда, и Денис ужаснулся внешнему виду заслуженной актрисы. Где алая помада и элегантная шляпка? Теперь из красного наличествовали только заплаканные глаза, а на голове вместо шляпки на седых кудрях торчали неряшливые клоки тусклых серых волос.

У таблеток от старости явно обратный эффект.

— Кто там?! — откуда-то из глубин квартиры раздался знакомый голос. — Никита?

— Да, мам, это я! — из всех присутствующих только Никита выглядел жизнерадостным, даже счастливым. У Дениса ныло в груди и висок, от Изольды Васильевны ощутимо пахло валерьянкой, а показавшаяся в дверях Оля была… бледной. Осунувшейся. Убранные в узел волосы и тонкие пряди у щек. Светло-розовая рубашка и серый костюм с узкой юбкой. Такая вся из себя… Бэмби. Его Бэмби в деловом костюме и пушистых тапочках.

Всхлипнув, Изольда сгребла Никиту в охапку и повела, что-то вполголоса выговаривая мальчику. Никита тут же принялся энергично оправдываться, но их диалог приглушила закрывшаяся в кухню дверь. И вот они остались в прихожей вдвоем.

Во всем мире они остались вдвоем. И все время мира — их. Поэтому можно молчать и смотреть. Смотреть и молчать.

— Обедать будешь?

Конечно, именно об обеде он сейчас и думает. Эх, Олька, Олька…

Сейчас обнять бы тебя, прижать к себе покрепче и шептать что-нибудь на ухо. Про Бэмби. И что скучал отчаянно. И даже — «люблю». Ведь в своем воображении можно позволить себе все самое потаенное и глубоко запрятанное, запретное и желанное.

А в реальности Денис потянул за конец шарфа и ровно произнес:

— Чаю попью. Разговор есть.

На кухне за всех старался Никита. Его рот не умолкал ни на минуту, как при этом удавалось есть суп и не проносить ложку мимо рта — оставалось загадкой. Изольда гремела посудой, Денис молчал, глядя на поставленную перед ним тарелку. Оля делала то же самое. Она поняла, что не может сделать и глотка.

Изольда позвонила из школы и сообщила срывающимся от паники голосом, что Никиты там нет, и на последних уроках его тоже не было, и где сейчас мальчик — не знает никто. Оля тут же уехала с работы в надежде, что сын все же придет домой. Она отпаивала соседку валерьянкой, решая, сразу заявить в полицию или немного подождать. И если подождать, то сколько? В такой ситуации каждая минута может оказаться решающей, но зная нашу доблестную полицию, можно быть готовым к вопросам типа: «Сбежал с уроков? Не видели всего пару часов? Этого для заявления недостаточно. Мало ли что случилось? С одноклассником поссорился. Вот если к полуночи не вернется, тогда уже…»

И сердце сжималось от страха. Сколько раз оно так сжималось за последнее время? Сколько еще способно вынести?

А потом звонок в дверь. И все как в замедленной съемке: порог, Никита, Денис.

Оля даже не сообразила спросить, как они вместе оказались. Сын нашелся. Это перекрыло все. Жив, здоров, весел… Захотелось с радости такой навалять ему подзатыльников и устроить выволочку за пережитый ужас. И за прогулянную школу до кучи.

На кухне запах валерьянки еще не выветрился. Слова никак не шли. Поэтому Изольда говорила за двоих: и за себя, и за молчаливую Олю.

— Ты хоть понимаешь, как напугал нас? Ты зачем из школы ушел? Прогулял уроки. Никого не предупредил!

— Я хотел помочь маме.

— Чем? — Изольда поставила пустую кастрюлю в мойку. — Испугать ее?

— Ну, я не думал, что она испугается. Я думал, что успею купить таблетки и быстро вернуться.

— Какие таблетки, Никита? Опять рекламы насмотрелся?

Оля смотрела, как Денис водит ложкой по тарелке с супом, устраивая волны. Ей до сих пор не верилось, что он здесь. Здесь! Сидит совсем рядом. Такой близкий. Такой далекий…

— И ничего я не насмотрелся! Мама таблетки пьет, а они могут не помочь. Это мне Денис сказал. Вот я и решил купить те, которые точно помогут, но мне их не продали, потому что рецепт врача нужен, а Денис такой выписать не может, а я думал, что может, поэтому надо найти другого врача…

Желание навалять подзатыльников вернулось с двойной силой.

— Так, — решительно прервала поток красноречия Изольда Васильевна, — суп доел? Пошли.

— Куда?

— Поможешь мне нитки разобрать дома.

— Я сейчас не могу, — заявил Никита, — к нам Денис пришел, и мне уроки делать, и на массаж надо… Давайте вечером!

— Вставай-вставай, — в голосе соседки появились командные нотки, которым сопротивляться было бесполезно.

Никита уныло вздохнул и медленно поднялся из-за стола:

— А я вам еще таблетки от старости и беспокойства собирался купить, которые точно помогают, а вы…

— Таблетки от беспокойства я только что пила, у меня запаса еще на месяц хватит. Хотя с тобой ни в чем нельзя быть уверенной.

— Мам, — Никита предпринял последнюю попытку. — А давай я попозже, а? И у меня рука! Мне, может, нельзя.

— Можно, — тихо проговорила Оля. — Немного помоги Изольде Васильевне и потом вернешься.

— А я успею вернуться? — теперь в голосе сына сквозило беспокойство, он смотрел на Дениса. — Ты меня подождешь?

— Я… постараюсь, — ответил Денис негромко.

Хлопнула входная дверь. Оба к еде так и не притронулись. Полные тарелки с супом стояли на столе. Денис прекратил вызывать ложкой волны. Оля и не начинала.

Ну вот. Вдвоем. И тишина.

Я болею, доктор. Очень болею. На приемах обычно принято расспрашивать пациентов про симптомы. Вы знаете это лучше меня. Что же молчите?

Оля отодвинула от себя тарелку.

— Ничего не хочешь мне объяснить? — он тоже отодвинул тарелку.

— А ты?

Скатерть была в клеточку, и Оля подавила в себе дурацкое желание снова двинуть тарелку и поиграть в шашки. На скатерти. Тарелками. Мой ход. Твой ход. Боже, какие сумасшедшие мысли.

Она резко встала из-за стола и взяла тарелку, чтобы вылить ее в раковину.

— Хорошо, — послышался за спиной его тихий голос, — тогда просто покажи, что ты принимаешь.

Правильно она тарелку убрала. Все-таки не шашки, все-таки прием у врача. Доктор Айболит приступает к своим прямым обязанностям. Оля грустно улыбнулась своим мыслям:

— Какое-то снотворное, ничего особенного. Спать стала плохо. Такое бывает.

А потом повернулась и спросила:

— Чай будешь?

— Чай буду. Я бы хотел взглянуть на упаковку.

— Зачем?

Зачем, Денис? Что это решит? Ну заменишь ты один препарат на другой, и что? Я выздоровею? Я тебя забуду? Мне станет легче?

Ты думал про нас в эти дни? Как ты жил все это время?

Оля была рада заняться делом. Вылила старую воду из чайника, налила свежую, нажала на кнопку.

— Затем, что я должен удостовериться, что это не навредит.

— Спасибо за Никиту. Я так переволновалась, ты бы знал…

Делать пока больше было нечего, поэтому она снова села на стул. Да и спиной не наглядишься. А хотелось наглядеться.

Я же соскучилась…

— Мне, когда Изольда позвонила, что ребенка нет в школе, что он ушел… Где ты его нашел?

— Никита мне позвонил, сказал, что ему в аптеке не продают лекарство, которое поможет маме, — цитирую дословно. Он переживает за тебя, Оля. Сказал, что ты часто плачешь. Это правда?

Прием у доктора, точно. Спокойный профессиональный голос. Неудобный вопрос. И отвечать же придется. Надо же заносить симптомы в карту пациента.

Чайник зашумел. И в глазах защипало. Вы безжалостны, доктор.

Оля закрыла лицо руками, чтобы остановить появившиеся вдруг слезы. Она не хотела, чтобы он видел. Ни к чему это все. Вот сейчас чайник отключится — и можно будет встать и снова заняться делом. Украдкой стерла предательскую влагу и нашла в себе силы поднять глаза.

Только в голосе горечь скрыть не удалось:

— Господи, Денис, как ты можешь задавать такие вопросы? Как? Ты нас оставил. Просто принял решение и ушел. Думаешь, оставленная женщина не имеет права поплакать?

* * *

В кино женщины умеют плакать красиво, без опухшего носа и красных глаз. Оля так не умеет. Что не делает ее менее красивой. И менее любимой.

Руку, протянутую к ней в неосознанном жесте, он остановил в последний момент.

— Оля, я этого не стою.

Дерьмовая мелодрама никак не хочет покидать его жизнь, просачивается повсюду — в мысли, поступки, слова.