— Я выбрал! — прервал его размышления Никита. — С изюмом… нет, лучше с яблоком, видишь вон ту слойку? Ой, а там рожок с орехами еще есть. А еще с шоколадом… А сколько можно булок купить? Одну или… три?

Денис не выдержал и усмехнулся. Мировой парень, все поймет. Не сейчас, так позже.

— Или пять. Гулять так гулять.

— Тогда давай… с яблоком, шоколадом и три с изюмом. Мама любит с изюмом. А третья, чтобы Изольде Васильевне не обидно было.

Спустя десять минут они с двумя бумажными пакетами вышли из булочной. Но «гулять так гулять» только началось.

* * *

Есть булки на ночь — это ужас что такое. Но чтобы оставить румяную с изюмом выпечку на завтрак — нужна сила воли. Ее-то как раз и не хватило.

Ну вкусно же! Свежезаваренный горячий чай с долькой лимона и румяная булочка. И глаза хочется закрыть от удовольствия. Она и закрыла. А когда снова открыла, поймала немного изумленный взгляд Дениса, словно он сделал какое-то открытие. Оля почувствовала, что краснеет.

Да, у меня есть свои маленькие слабости. Молчи!

Да я молчу, молчу.

Он и правда молчал, потому что болтал привычно Никита, который на этот раз находился под впечатлением массажа и всего, что за ним последовало. А судя по новым книжкам (второй серии вредных советов и справочнику первой медицинской помощи для детей), а также большой коробке пазлов, не говоря уже о пакете с выпечкой, загул удался.

Вернувшись с работы, Оля застала Изольду Васильевну с безупречной укладкой. Да-да, рыбу запекать надо именно с безупречной укладкой, а как же, иначе будет не тот вкус! Мальчики на полу в детской собирали какого-то космического монстра из пятисот деталей.

— Это мы еще 3D-пазл не купили, — решил утешить маму Никита.

И было какое-то щемящее чувство, что все возвращается на круги своя. И что теперь все обязательно будет хорошо.

— С Денисом массаж делать совсем не больно, — возвестил сын, уминая вторую булку. — И даже не страшно. — Сделав это открытие, он на некоторое время перестал жевать: — Мам, а давай теперь не ты меня будешь возить?

— Доктор, пропишите мальчику таблетки от наглости, — подала голос Изольда, и ребенок покраснел.

— Да я это… я просто не подумал… ну, в общем…

— Пей чай, — закончила воспитательный процесс соседка.

Прощание в коридоре было таким же чудесным, как и весь вечер. Они долго-долго целовались, не в силах оторваться и сказать «до свидания». Целовались все то время, что Никита провел в ванной, готовясь ко сну.

Эти поцелуи Оля потом трогала пальцами, лежа в кровати и не в силах уснуть. Как давно он ее не целовал. Больше месяца. Почти вечность.

Пиликнул телефон.

«У меня лимон кончился, принесешь завтра к чаю?»

Завтра. К чаю. А завтра — пятница. И это… это приглашение.

Еще вчера она вот так же лежала в своей кровати и думала о том, как мучительна бессонница, а сейчас снова не хочется спать, и это совсем не мучительно. Оказывается, бессонница может быть очень радостной. Если вы не спите вдвоем.

«Принесу)))))))»

«С меня тогда булочки. С изюмом, твои любимые».

«Никита проболтался?»

«А может, я умею читать мысли?»

Она широко улыбалась, набирая ответ:

«Вы опасный человек, доктор Батюшко».

«Еще скажи, что ты меня боишься)»

Оля перестала улыбаться. Она знала, что на том конце набрали текст, просто поддерживая флирт, но отвечать на это послание шуткой почему-то не получалось. И Оля замолчала. Даже отложила телефон, думая над ответом. А потом решилась.

«Я боюсь не тебя, а за тебя».

И там тоже образовалась пауза. Разговор незримо перешел в другую плоскость. Словно продолжил обеденный. Где каждое сказанное слово — важное. И от этого немного страшно.

«Да что со мной будет? Не бойся. Ни меня. Ни за меня».

Очень страшно. Но все равно набираешь.

«Когда человек дорог, за него нельзя не беспокоиться».

«А я тебе дорог?»

«Да».

Там снова пауза. И ощущение, что в одной минуте не шестьдесят секунд, а шестьсот. Оля даже начала считать, но постоянно сбивалась, не дойдя и до пятнадцати. Ответ пришел, когда она начала отсчет в третий раз.

Голосовое сообщение. И все же сосчитать до тридцати без запинки. Чтобы нажать дрожащими пальцами на прием. А потом слушать снова и снова. Голос. Слова. Интонацию. И не дышать.

«А я тебя люблю».

* * *

Он стоял у окна и ждал. Его сейчас не интересовали чужие окна, их истории, их жизнь. У него была свое окно, своя история, своя жизнь.

Денис ждал Олю.

Темно-серый джип въехал во двор и уверенно припарковался на свободное место. Однако из машины никто не торопился выходить. Дэн прижался лбом к стеклу.

Чего ты ждешь? Думаешь? Настраиваешься? Трусишь? Давай, Бэмби, не бойся. Ни меня, ни за меня. Иди ко мне. Я жду.

Он смотрел, как она выходит из машины. Почувствует взгляд, поднимет голову? Нет, быстро прошла к подъезду. Решилась и торопится.

К двери Денис подошел одновременно со звонком домофона.

Ее волнение читалась на лице так явно, словно она была ребенком, который еще не научился прятать чувства. Кажется, пальцы, что держали небольшой белый пакет, слегка дрожали.

— Я принесла лимон.

И освобожденные от пальто плечи напряженные.

Не бойся.

Не бойся, Оленька.

Не бойся, Бэмби.

Его ладони слегка гладили женские плечи, пока он аккуратно целовал все, до чего мог добраться, стоя за ее спиной, — затылок, висок, ухо, щека, шея. Оля задержала дыхание, потом задышала быстро и поверхностно. И плечи сразу же опустились вниз, стали мягкими.

— Спасибо. Я очень… — дотянулся до ключицы. — Очень… ждал… лимон.

Лимон все перевернул. И Оля в его руках повернулась, обняла за шею, прижалась. Замерла.

Впитывай. Чувствуй. Вдыхай. Все хорошо. Да, и поцелуй. Поцелуй теперь хорош особенно.

Он знал ее тело как свое. Что не отменяло того факта, что сейчас в постели с ним была какая-то другая женщина.

Любимая.

У которой невыразимо сладкая бархатная кожа в районе тимуса. И дальше вниз по центральной линии — все бархатное, все сладкое. А самое вкусное — ее покорность. Во всем: во взгляде, в легких касаниях, в каждом движении и сантиметре кожи, что прижималась к его.

Хотелось долго, но оказалось не по силам. Слишком велика была потребность стать единым целым. Только тут ее покорность сменилась решительным «Нет». Слова эти были адресованы жесту Дениса, когда он потянулся к тумбочке за презервативом.

— Нет?

— Нет, — в ее глазах не покорность. Большее. Полное, безграничное доверие. — Нам это не нужно, Денис.

Отдавала себя всю, полностью, без остатка. Так вот она какая, настоящая женская любовь. Безоглядная. Бесстрашная. Головокружительная.

Тогда впусти меня. Впусти в свое тело. И дальше, глубже — в свою жизнь. И совсем до конца — в душу, в сердце. Согрей меня, а я согрею тебя.

Ласкали друг друга — интимными частями тел, руками, губами, глазами. Каждый удар сердца, каждый вдох и каждый выдох — все ласка. Все твое, все для тебя, я весь твой, ты вся моя.

Кто бы мог подумать, что так бывает в жизни.

Потом рухнул на нее. Перекрывая воздух, не давая возможности Оле сделать вдох. Но она не протестовала, словно дышала вместо кислорода — им. Его теплом, тяжестью, легкой дрожью. Каждой его клеткой дышала, и не нужен ей был иной воздух. По крайней мере, Денис так чувствовал. Потому что он — дышал ею.

И вдруг ясно осознал, что все собственные недостатки, несовершенства, странности, уродства — не являются таковыми на самом деле. Это всего лишь маяки, готовые выемки, куда притянется и встанет как влитой тот самый человек. Единственный, неповторимый, самый лучший для тебя и родной. Любимый.

А если все то несправедливое и горькое, что с ним случилось, — это плата за то, чтобы в его жизнь на те самые маяки пришел этот человек, так невелика цена. Вполне по средствам заплатить.

Он даже согласен терпеть курение в собственной кровати. Потому что освободить Ольку от собственного веса ему уже, положим, под силу. А вот отпустить ее из постели — нет.

Вместо презерватива из тумбочки добыта купленная сегодня по дороге домой пепельница. Не без сожаления прикрыл идеальное на его нескромный взгляд обнаженное женское тело одеялом, поставил ей пепельницу на живот, дотянулся и вручил брошенную у постели дамскую сумочку. Не удержался — нырнул носом в изгиб шеи, где дурманяще пахло остывающей после жара близости женщиной, прошептал туда беззвучно: «Люблю». А вслух сказал:

— Хочешь курить — кури тут.

* * *

Все было по-другому. С того самого момента, как она ночью услышала голосовое сообщение, мир перевернулся. Целиком и полностью. Безвозвратно. Оля ощущала это каждую секунду, каждое мгновение после.

Как она боялась, как решалась подняться в эту знакомую квартиру, сидела в машине, настраивалась, точно в первый раз. Боялась, что неправда.

Но мир перевернулся. Окончательно и бесповоротно. И все было по-другому. Оля лежала на кровати, неторопливо курила и думала о том, что такого Дениса она не знала. Он не изменился, нет. Просто… выпустила струйку дыма… наблюдала, как тот растворяется в воздухе, теперь здесь все пропахнет сигаретами… не жалко?

Повернула голову, посмотрела на мужчину рядом. Ему не жалко. Так что там просто? А просто он стал ее. Не попятничному. По-настоящему. Оля чувствовала это в каждом его касании, жесте, поцелуе, взгляде. Словно снял с себя все покровы и показал настоящего — того, что внутри. Того, каким был на самом деле. И она своим женским чутьем знала точно, что никому не показывал, только ей. Ей одной.