Дарья Волкова - Батя, Батюшко и Бэмби

Да, Денис, все всерьез. Больше никаких игр.

— Больше никаких игр, только шахматы. Будем сидеть вечерами за клетчатой доской.

Она посмотрела на противоположную стену. Там на полке стояла шахматная доска. Сейчас она была сложена, а раньше иногда разложена, на ней стояли фигуры. Порой Оле казалось — недоигранная партия, порой — фигуры расставлены в определенном порядке для решения задачи. Ей было интересно: Денис играет с кем-то? Сам с собой? Или просто разбирает комбинации?

— Ты же умеешь? — задала она вопрос, ответ на который был очевиден.

— Да, мама научила. Правда, я играю не очень хорошо и регулярно проигрываю Валентину Денисовичу.

Тот же самый ровный тон.

Создай иллюзию нормальности.

Та же самая боль. И Оля понимает, что дальше ступать нельзя — топко. Может быть, потом… он сам… расскажет.

— Ну вот! — пожалуй, излишне бодрым тоном. — Зато теперь у тебя появится шанс выигрывать. У меня с детства не было регулярных тренировок. И кстати, о тренировках.

Оля села на кровать и обернулась к Денису. Говорить о сыне лежа было неудобно.

— Кажется, идея с новой секцией оказалась удачной. Никита не забыл футбол, но понял, что есть что-то еще, кроме него. Спасибо.

— Скоро за каждое спасибо я буду тебя кусать. Совмещать, так сказать, приятное с полезным. Или шлепать — это уж как вам больше нравится.

Оля вздохнула. Она еще не закончила, наоборот — собиралась духом. Сколько их — сложных для обсуждения тем? Как найти правильные слова, чтобы грамотно озвучить? А озвучивать надо, обязательно. Оля это понимала. Надо, если они хотят жить вместе.

Но как же это трудно! Она прикрыла плечи простыней — словно оделась. И решилась.

— Денис, я много думала про Никиту и его отца и… их встречу… Ты можешь, конечно, отказаться. Ты имеешь на это право, но… но я бы хотела, чтобы мы встретились все вместе. Чтобы это было не в укромном уголке — я привела ребенка в сквер и «вот, Никита, это твой папа», а… чтобы он пришел к нам домой и увидел… чтобы было ясно, у Никиты все есть: настоящая семья и человек, которому он нужен. Чтобы сразу все расставить по своим местам. Хочет общаться с ребенком? Пожалуйста. Но… но у Никиты есть люди, которые его любят.

Она несколько дней готовилась к этому важному разговору, находила аргументы, проговаривала их про себя и сейчас, почти не сбиваясь, заготовленными словами произнесла монолог, который самой вдруг показался театральным. Оля знала только одно: она не имеет права лишить Никиту встречи с отцом. Но знала так же и то, что не даст этому событию разрушить созданное с таким трудом. Вся ее жизнь — борьба. И Оля будет бороться дальше. За свое счастье.

Денис внимательно выслушал выступление, не перебивал. Помолчал. А потом тоже сел. И обнял со спины, тихо сказав:

— Я не против.

Словно камень с души упал, тяжелый, темный и холодный. Все у них получится. Все будет хорошо.

— Спаси… — Оля оборвала себя на середине слова, вспомнив угрозу быть укушенной или отшлепанной.

Оборвала и засмеялась — настолько забавным вдруг показалось наказание, настолько огромным было облегчение.

И они уже дурачились оба. И когда застилали кровать, перекидываясь подушкой, и когда одевались, обнаружив, что у обоих вдруг оторвались пуговицы — бывает же так. И позже, когда ехали домой в машине.

— Пришьешь мне пуговицу, Бэмби?

— На лоб? — Оля вдруг вспомнила услышанный в какой-то другой жизни разговор.

— Почему на лоб? — удивился Денис. — Ты думаешь, мне пойдет?

— А вот посмотрим.

— Нет, ты все-таки объясни, почему на лоб.

— Знаете, доктор Батюшко, давным-давно, когда я имела честь только познакомиться с вами, кроме всего прочего узнала, что вы имеете практику прописывать пришивание пуговиц на лоб прекрасным медсестрам. И я подумала: всем прописывает, а сам не имеет. Непорядок.

Денис расхохотался.

— Пуговица показана как метод купирования чрезмерно активного увлечения доктором. А я свое чрезмерное увлечение прекрасным Бэмби лечить не намерен, — сказал он, отсмеявшись.

— Вот в чем не откажешь докторам, так это в красивом разборчивом почерке и в умении говорить о диагнозе загадочными фразами.

— Хорошо, скажу прямым текстом: на куртку мне пуговицу пришей, пожалуйста. А на лоб — лишнее.

— Я подумаю… куда тебе лучше пришить пуговицу. Но куртку в список вариантов включила.

Оля совершенно не хотела становиться серьезной и хулиганила от души. Денис улыбался.

Это был прекрасный пятничный вечер.

А в воскресенье пришел гость.

Мысли о воскресенье Денис от себя старательно гнал. Но как забыть про него, если Никита пришел в совершеннейшее возбуждение. «Папа нашелся, представляешь, Денис?! Мой папа нашелся! Он сначала потерялся, а теперь нашелся!»

Да пропади он пропадом, папенька ваш…

Нет, конечно, Дэн себе не позволил никаких реплик. Но думать-то ему никто не запретит, верно? Что это за человек, кто он? Никита похож на него хоть чем-то? Судя по Олиной реакции, она к отцу ребенка не испытывала никаких положительных чувств, но когда-то же была с ним близка. Некстати подала голос ревность. И Денис не знал, кого он ревнует больше — Олю или Никиту к этому неизвестному грядущему воскресному гостю. Но в чем был уверен точно: он очень благодарен Оле за то, что встреча состоится здесь, дома. Если бы они встречались где-то без Дэна — с ума бы сошел, факт. А тут, дома, у него дома…

Да, это его дом. Стал вдруг, неожиданно, но неоспоримо. Денис осознал внезапно, что дом для него — не стены, а люди — те, кто дорог. За кого сам Денис несет ответственность: Оля, Никита. И даже — куда от нее денешься — Изольда. И кажется, ко всему прочему, как ни парадоксально, — Геннадий Игоревич. Эти люди — его дом. И в этот дом придет чужой человек. Дэн старался не слишком давать волю негативному настрою, но ощущение предупредительно вставшей на загривке дыбом шерсти не покидало. Мало ли что этот… отец Никиты. Посмотреть еще надо, что он за отец.

Надо сказать, что редко, очень редко в жизни врача высшей категории, хирурга уролога-андролога Батюшко Дениса Валентиновича случались моменты яркого и внезапного изумления, сопоставимого с тем, что настигло его в два часа пополудни, когда Денис Валентинович открыл гостю дверь. С той стороны порога от доктора Батюшко стоял его пациент. Сутулость, узкие плечи, нервические руки, которые едва не обронили торт, три вялых тюльпана и детскую машинку, затянутую в пластик.

Так вот он какой, папенька наш…

— Добрый день… Евгений Борисович.

Евгений Борисович смотрел на Дениса, открыв рот. Пауза затягивалась. Торт опасно накренился. Позади Дэна нетерпеливо переминался с ноги на ногу Никита.

— Здравствуйте… Денис Валентинович, — визитер попытался поправить сползающие очки, но пришлось ловить многострадальный торт. И это заставило-таки Дениса сделать шаг назад. И сделать-таки приглашающий жест рукой. Заходи, коли пришел.

Евгений Борисович традиционно потоптался на пороге, дверной ручке вот уделить внимания не смог — руки заняты. И задал изумительный по проницательности вопрос:

— А вы тут?

— Это мой дом.

И шерсть на затылке никак не уляжется. И вспоминается подаренный Малиным брелок. Он же вам врет, Денис Валентинович. А ведь прав был, интерн, зря на него Денис накинулся тогда. Врал, еще как врал!

Все-таки сделал еще шаг — в сторону. Выпуская вперед Никиту, который чуть ли не попискивал от любопытства. И обнимая оказавшуюся рядом Олю. Мальчику ты, может, и отец. А этой женщине ты — никто. Она моя.

Женщина Дэна коротко прижалась к своему мужчине и тоже решила проявить азы гостеприимства.

— Здравствуй, Женя. Проходи.

Он не Женя, он Тартюф. Но Оле об этом знать не надо. Ей это уже неважно.

Женя-Тартюф попытался снять обувь, осознал, что это невозможно делать со всем своим богатством на руках, и протянул Оле тюльпаны.

— Это тебе, — а потом пришла очередь машинки и ребенка. — А это тебе.

Никита, до этого во все глаза разглядывавший гостя, перевел взгляд на мать. Оля кивнула.

— Это твой папа. Его зовут Женя.

Игрушку Никита взял, все так же не сводя с гостя любопытных глаз. Ай да Евгений Борисович, всех одарил. А торт, видимо, Денису. Очень удачно. Так бы мордой и макнул.

Но торт забрала Ольга.

— Вы пока проходите в комнату, а мне надо цветы в вазу поставить и чай заварить.

Эх, не дали проявить себя. Денис обнял за плечи Никиту и кивком головы указал направление.

— Прошу.

Гостиная словно бы превратилась на время во врачебный кабинет. Пусть на докторе Батюшко нет белого халата, но в мягком кресле он сидит как на своем рабочем месте, не сводя внимательного взгляда с человека напротив. Который традиционно устроился на краешке — правда не стула, а дивана — и привычным нервным движением сцепил руки на коленях. Лишь Никита, по-прежнему изумленно разглядывающий — то гостя, то машинку, не вписывался в эту мизансцену.

— А у меня еще есть машинки, я сейчас покажу! — мальчик словно почувствовал, что он здесь и сейчас лишний. Его как ветром сдуло, и через секунду за стеной загромыхали ящиком с игрушками. Вам сейчас будут машинки показывать, Евгений Борисович. Вы в них разбираетесь? Или больше по… куклам?

— Дочка, значит, Евгений Борисович? У Никиты есть сестренка, я верно понял?

Там такая драма, доктор… Мне не дают видеться с ребенком…

Ну и кто ты после этого?!

— Н-н-нет, у меня пока один ребенок, — Евгений Борисович таки поправил очки. Прокашлялся. — Но я… мы работаем с супругой над этим вопросом.