– Смотри, какая чудна€я! Похожа на большую крысу!

А тот, не улыбнувшись, ответил:

– Тебе что, смешно, что она на детей бросается? И откусывает у них руки?

Алена в ужасе посмотрела на собаку и перевела взгляд на Дениса:

– Правда?

– Тебе сколько лет, заяц? – спросил Денис, который то умилялся наивностью Алены, то она начинала его раздражать. Нельзя в тридцать лет удивляться, радоваться, пугаться, как в двадцать. Нельзя… Надо взрослеть, надо быть осторожней и с людьми, и с собаками…

В тот раз Денис обнял ее и прижал к себе:

– Ну ладно… Ты действительно никогда не видела питбулей?

Алена помотала головой.

– Запомни, малыш, это очень страшные собаки. А еще есть милейшие шарпеи, плюшевые убийцы.

Алена потерлась носом о плечо Дениса и слегка отстранилась:

– Понятно. Я не знала. У меня в детстве был эрдель-терьер, очень добрая и глупенькая собачка.

– Вроде меня, да?

Девушка задумчиво улыбнулась и покачала головой:

– Не совсем…

С тех пор Алена, встречая питбулей, смотрела на них с ужасом. И каждый раз себя одергивала – собаки разные, как и люди.


Сейчас собака застыла перед ней на расстоянии двух метров. Алена попробовала сделать шаг в сторону. Собака тут же зарычала и придвинулась к ней. Алена смотрела в красные злобные глаза, на мокрую, подрагивающую пасть. Собака не пропускала ее. Алена остановилась. У нее пронеслась мысль: «А можно ли смотреть в глаза собаке, которая на тебя рычит?» Она точно помнила, что кому-то можно и даже нужно смотреть – кажется, волку, а кому-то – змее или как раз бешеной собаке? – не надо. Или наоборот.

Так они стояли некоторое время. Алена все-таки смотрела на питбуля, отвернуться казалось еще страшнее. А собака следила за малейшим ее движением, будто готовилась к нападению. У Алены внутри, внизу живота, что-то сжалось, то ли от долгого неподвижного стояния, то ли от страха. Она медленно, чтобы не насторожить собаку, подняла руку и положила ее на живот.

Собака отреагировала на это движение тихим злобным рычанием. Она теперь рычала не переставая и, покачиваясь на крепких кривых лапах, шаг за шагом приближалась к Алене, не сводя с нее страшных бессмысленных глаз. На собаке не было ошейника. Алена, стараясь не крутить головой, судорожно окинула взглядом задний дворик дома, куда ее занесла нелегкая, и никого, не то что похожего на хозяина собаки, но вообще ни одного человека не увидела.

Она постаралась дышать ровно. Собака не бешеная, нет, уговаривала себя Алена. А в животе у нее что-то все сжималось и сжималось, до боли. И эта боль росла, тяжелая, горячая, пугающая. Алена думала только об одном – шевелиться нельзя. И нельзя бояться. Надо просто спокойно стоять. Это всего лишь собака. Она ничего плохого ей не сделала. И вовсе она не бешеная… У нее капает слюна, но это просто чья-то собака, здоровая, домашняя… Наверное, она голодная, но собаки, даже сыскные, даже злобные, людей не едят.

И Алена тихо, почти беззвучно, сказала собаке:

– Ну что ты? Фу. Не надо. Не надо…

Собака как-то странно задрожала и ощерилась. Полоска шерсти от холки до хвоста у нее встала дыбом, отчего животное стало похоже на панка-альбиноса. У Алены вдруг мгновенно пересохло во рту и ей стало нечем дышать. Она шевельнулась, под ногой у нее что-то хрустнуло, и собака один раз низко, утробно пролаяла.

Нет, надо просто стоять. Ничего не говорить. Не вздыхать. Не переминаться. Если она не двигается и молчит, тогда и собака ничего не делает. Просто стоит и смотрит. И пусть себе смотрит. Пусть… Не надо ничего бояться. Сейчас хозяин выглянет из окна и посвистит ей. Наверно, это просто очень умная, дрессированная собака, которая гуляет одна. А хозяин смотрит футбол… И в перерывах – рекламу… Ту, которая неожиданно понравилась Денису, – мультик про нарисованные упитанные сотовые телефончики, черный и белый. Он внимательно и молча смотрел эту рекламу, думая о чем-то своем и качая головой. Черный телефончик сидит дома в кресле и смотрит футбол, а белый звонит ему и признается в любви. Только ему денег жалко, а очень хочется повторять признание миллионы раз. А черный его утешает – говори-говори, мы же с тобой любим друг друга по льготному тарифу… Тогда белый телефончик прыгает к нему в кресло, и они накрепко сплетаются под позитивную, торжествующую мелодию.

Сейчас хозяин досмотрит мультик, вздохнет, решит тоже перейти на такой тариф, чтобы с кем-нибудь сплестись или, по крайней мере, денег сэкономить на пропитание вот этому чудовищу. Он высунется в окно и позовет чудовище домой. И Алена тоже пойдет домой. И ляжет…

Так они стояли долго. Стало темнеть. Собака то чуть покачивалась, то замирала, и стояла, как жутковатое изваяние. В какой-то момент Алене показалось, что животное незаметно, миллиметр за миллиметром, приближается к ней, но потом она заметила палочку рядом с голой мускулистой лапой и поняла, что собака стоит на месте. Стоит. И не уходит.

Через какое-то время Алена стала слышать другие звуки. Проезжающие где-то недалеко машины, звуки телевизора из того самого дома, метрах в пятидесяти от трансформаторной будки, где хозяин собаки никак не мог решить, как ему любить – по выгодному тарифу или обычным образом… Вот кто-то засмеялся, потом громко заиграла музыка, и отчаянно закричала голосистая певица:

Ничего! Не случи-и-лось!!!

Долго жила я пустою наде-е-ждой!!!

Наверно, такие слова – про надежду, которой наполняла всю жизнь, но оказалась пустой и бессмысленной – иначе петь нельзя, только проорать на последнем издыхании, срывая голос.

Когда где-то неподалеку залаяла другая собака, чудовище снова встопорщило шерсть на холке и посмотрело на Алену так, как будто это залаяла она.

Стемнело совсем. Кто-то пару раз проходил по тропинке рядом с будкой, к остановке. Но Алена не стала просить о помощи, потому что боялась громко крикнуть, ведь тропинка была довольно далеко. Потом она почувствовала, что к горлу поднимается тошнота, которой уже второй месяц почти не было. Алена осторожно облизнула пересохшие губы. Она просто устала. Девушка стала чаще дышать, ей не хватало воздуха. А собака как будто не ощущала, что они стоят уже – сколько? – час, полтора, а может быть, два… Она все так же злобно и с ненавистью смотрела на Алену. «Ну, чего ты хочешь? Чего? Может быть, ты действительно просто откусываешь руки людям и убегаешь?…»

И вдруг где-то справа от будки раздался странный звук. Так цокают языком лошадям: хорошо слышно издалека. Собака шевельнула ушами, повернула голову. Звук раздался снова, два раза. Алена это отчетливо слышала. Собака не торопясь развернулась, потрусила прочь и скрылась в кустах.

Алена постояла еще некоторое время, потом, стараясь не шуметь, прижимаясь спиной к трансформаторной будке, прошла за угол и там, почувствовав, что ноги ее совсем не держат, села прямо на землю. К горлу подступила дурнота. Алена поискала в кармане нашатырь – хорошо, что она надела теплую куртку, в которой ходила ранней весной, в кармане остался маленький пузырек с нашатырем, который не раз выручал ее в первые, самые тяжелые недели беременности. Она осторожно и неглубоко вдохнула лекарство. И улыбнулась. Чем пахнет беременность? У кого чем. У нее – прелым снегом, апрелем, резко взрывающимся весной, солнцем, жизнью и… нашатырем.

Алена с трудом встала на затекшие ноги и осторожно выглянула из-за угла будки. Дошла до тропинки, по ней – до проезжей части и уже оттуда, по широкой освещенной дорожке, к своему дому.


Дома она сразу легла. Болел живот, стучало сердце, было дурно, как в первые месяцы. И все сильнее болел живот. Когда она вытянула ноги, ей показалось – что-то в животе у нее опускается вниз. Алена положила под ноги подуш-ку. И, подумав, набрала номер «Скорой помощи». Ехать в больницу – последнее дело, но, кажется, без этого не обойтись…

Врач внимательно ее выслушал и спросил:

– Вы работаете?

– Да, – удивленно ответила Алена.

– А лет полных сколько?

– Тридцать один… Скоро будет.

– Ну полных, значит, тридцать?

– Да…

– Ясно. Хотите полежать на сохранении?

– Если надо… Я так испугалась…

Он вздохнул:

– Ну а сейчас-то боль острая?

– Нет, тянущая.

– Ага… И кровотечения пока нет, говорите… А срок какой?

– Девятнадцать недель, почти двадцать.

– Ясненько… Ну, вы так уж не переживайте, если что, вызывайте «Скорую гинекологию», сейчас телефон дам. А так – ноги повыше, валерьянки выпейте, лучше без спирта, в таблетках, или корень заварите, если есть. Да спите, поздно уж. И не ходите больше ночью по дворам. Ну что, сильнее не болит?

– Да вроде нет… – с облегчением вздохнула Алена.

* * *

За три года, что Крыса прожила у него, он так и не привык к тому, что когда та спала, глаза ее оставались полуоткрыты, и складчатое белое веко нервно подрагивало, обнажая красно-желтую полоску глазного яблока и слизистой. Сейчас умница Крыса, которой он дал воды и вкусных говяжьих жилок, повизгивала во сне на заднем сиденье автомобиля.

Он дослушал разговор Алены с врачом до конца, приоткрыл дверцу и закурил. Он надежно прикрепил маленькую коробочку под столом у нее на кухне и вторую – в комнате, на большом шкафу. Найдет когда-нибудь, удивится… На кого подумает? Точно не на него. И не на Дениса. А если и подумает – может, так скорее оставит его в покое. Друг, верный друг, брат. Кто ему еще поможет, если не он?

Да, забавное у него вышло приключение. Он и не думал, что все получится так захватывающе. Противница оказалась стойкая. Надо же – какая трогательная смесь Дюймовочки с кобылицей. Девчонка – противная до дрожи, наглая и железобетонная. Еще и самостоятельная. Странно, почему она поет в церкви, а не пытается стать президентом или хотя бы судьей. Такие вот дамочки всегда стараются подмять под себя окружающих, близких и далеких, желательно, чтобы среди них оказалось побольше мужчин, которым они могли бы надавить на их нежные яички, ножкой, маленькой, твердой, уверенной, чтобы те кричали от боли или корчились от похоти…