— Ханна, я не понимаю, что с вами происходит? — первым начал разговор мистер Вуд.

— Я не понимаю, о чем вы, Саймон.

— Перестань! Ты не умеешь лгать!

— Я не лгу. Я говорю честно. Так же, как всегда.

— Тогда я совершенно не понимаю, что с вами, — он был сердит, раздосадован и задет. — Ты можешь сказать, что произошло? Я обидел тебя чем-то?

— Нет, — с равнодушно — приветливой улыбкой ответила она.

— Не лги! Еще позавчера ты была другой! Я не уйду, пока ты не скажешь, что произошло?

— Я та же, Саймон.

— Не лги! — крикнул он, хлопнув рукой по столу. Чашки на блюдцах тонко звякнули, подчеркивая его ярость.

Не желая выслушивать недовольство, Ханна поднялась из-за стола и демонстративно покинула гостиную. Пораженный мистер Вуд остался стоять в тишине комнаты, разрезаемой равномерным тиканьем часов.

Ханна думала, что он обидится и некоторое время не будет появляться в доме, но она ошиблась. Уже к вечеру Саймон пришел вновь. Она не успела подняться к себе, когда он опустился перед ней на колено и протянул бархатную коробочку с кольцом:

— Мисс Норт, согласитесь ли вы стать моей супругой? — произнес торжественным голосом.

Услышав столь ожидаемые, трепетные для девичьего сердца слова, Ханна не удержалась и расплакалась. Но не от счастья. Отрицательно покачав головой, она дернулась, чтобы убежать наверх, но не успела. Мистер Вуд держал ее за руку и не отпускал.

— Почему? — тихо спросил, испепеляя ее взглядом.

Молчать и не дать ответ — означало проявить трусость, испугаться сказать правду.

«Я боялась сказать правду Айзеку, а сейчас тоже боюсь? Чего?» — сделав над собой усилие, Ханна заговорила:

— Я обещала некой леди не забирать тебя у нее и у Кристины… — дело было не только в этом, но именно лицемерие Саймона тяготило ее, и об этом она хотела рассказать.

— Я ей ничего не должен. Если я заходил к ней, это не дает ей право…

— Перестань, — прервала его Ханна. — Мне нет дела до этого.

— Сесиль — проститутка из салона Розы! И это ничего не значит! — с жаром шептал Саймон.

— Но ты же продолжаешь ходить в салон.

— Я буду тебе верен!

— Не обещай того, чего не можешь выполнить. Давай останемся друзьями и забудем этот день.

— Я не хочу быть твоим другом! — с отчаянием в голосе воскликнул он.

— Прости, Саймон, — убрав его руку, Ханна поднялась по лестнице и закрыла в комнату дверь.


Глава 4


Время тянулось нестерпимо медленно. Не находя себе места, мужчина расхаживал по кабинету, не зная, чем заняться. До встречи оставалось три часа, а он уже был на взводе. Чтобы хоть как-то отвлечься от изматывающих мыслей и успокоиться, готов был идти до офиса Таггерта пешком, но представив довольную, усмехающуюся морду с колючими глазками, передумал. Без сомнения, эта крыса по грязевым разводам сразу догадается о душевном смятении, а Айзек долго и старательно создавал образ успешного, выдержанного предпринимателя, чтобы так просто решиться разрушить его.

С прошлого раза к этой подозрительной, сующий нос в чужие дела, братии он испытывал неприязнь и не мог предположить, что придется иметь с ними дело снова. Однако, все же, вынужден был обратиться к детективу. Хотелось выпить, но из-за встречи с Таггертом, уже два дня не брал в рот ни капли.

Перебирая бумаги, завалявшиеся в столе, наткнулся на ферротип, заброшенный в самый дальний угол. Сколько раз он порывался выбросить пластину, однако и по сей день портрет был рядом. Слабость Айзек оправдывал тем, что при виде ее улыбающейся, приходит в ярость, и это придает сил.

«С кем же ты сбежала?» — размышлял хмурый мужчина, поглаживая пальцем протертый картон. От частых прикосновений паспарту ферротипа стало измятым, с потрепанными краями.

Раньше Айзек не допускал мысли, что Ханна может пропасть из его жизни. Нет, он предполагал, что может жениться, и они станут реже встречаться, или, быть может, даже расстанутся по его желанию, но не думал, что она решится уйти. Неожиданное бегство любовницы неприятно ошеломило, и месяц, долгий томительный месяц, сопряженный с бессонными ночами и возлияниями в одиночестве, он пытался найти ответ: "Почему?" Он не верил, что женщина может уйти от хорошей, беззаботной жизни в никуда, поэтому подозрение, что Ханна ему изменяла, только крепло, но бесстрастно принять эту мысль Айзек не мог.

"Я баловал тебя, дарил подарки, выводил в общество, если были в другом городе, заботился, а тебе оказалось мало… Или ты влюбилась? Но в кого? Кто этот мерзавец, переманивший тебя?" — об этом Айзек не мог думать без негодования. От одной мысли, что он страдает, а Ханна радуется жизни и смеется над ним, доходил до ненависти и остервенения.

Сегодня предстояло узнать правду. И он с трудом сдерживался, чтобы не явиться к детективу раньше назначенного времени.

«А как прикидывалась невинной овечкой? Смотрела влюблёнными глазами, с нетерпением ожидала из поездок и работы. Я доверял тебе, а ты за моей спиной спелась с кем-то и сбежала, предала меня…» — с раздражением и горечью в голосе выговаривал он к изображению на портрете. Айзек с печалью смотрел на красивое, хорошо знакомое лицо и не понимал, как она могла так цинично предать, и как он не разглядел ее подлой сущности.

Именно задетая мужская гордость и ревностные страдания доводили Айзека до исступления. Масла в огонь злобы подливали приятели, с интересом расспрашивавшие, что случилось с очаровательной мисс Норт, и выражавшие сожаление, узнав о ее внезапной болезни и вынужденном отъезде. По этой причине он рассорился со знакомыми, с которыми раньше проводил много время. Айзеку мнилось, что один из них переманил Ханну, а теперь прячет ее и довольно потирает руки, исподтишка насмехаясь над ним.

От постоянного раздражения на переносице проявились первые морщины. Он был зол и переполнен ненавистью, но что самое неожиданное, понял, что ему не с кем разделить обиду на Ханну.

Теперь Айзек снова проводил вечера дома за бутылкой виски, но наученный горьким опытом, приобретенным в юности, не пускал дела на самотек. Как бы ни болела с утра голова, вставал в привычное время, обливался холодной водой и, бреясь перед зеркалом, клялся, что найдет её, и она горько пожалеет о содеянном. Даже если Ханна уехала на другой край страны, разыщет ее, но для этого нужны деньги. Чем дальше забралась, тем больше их потребуется на розыск. Но у него была цель, ради которой он готов был приложить все силы и море старания. А когда найдет…

Он придумывал один план мести за другим, но самый злой и жестокий предусматривал обвинение Ханны в краже имущества. Айзек представлял, что когда они вновь встретятся, она будет усмехаться, глумиться над ним, рассчитывая на поддержку нового любовника, и осознание, что его слово будет последним и выйдет дряни боком, успокаивало полыхавшую в груди ярость. Но до подобной низости Айзек решил не опускаться до тех пор, пока сама Ханна не перейдет определенную черту.

Он жаждал встречи, чтобы выразить ей пренебрежение, и боялся узнать, что она счастлива без него.

«Подумать только, одел, обул, научил держаться в людях, а эта неблагодарная дрянь сбежала с другим! Ненавижу! Ненавижу за обман! Себя ненавижу за самообман! Но пусть будет плохо не только мне одному!» — в минуты наибольшей злобы кричал ревнивец, расшвыривая вещи, попадавшиеся под руку.

Представляя, как она страдает, ему легчало, а после, когда злость отступала, Айзек презирал себя за низость. Умом понимал, что наилучшим вариантом было бы забыть о ее существовании, но не мог.

«До чего довела! Нанял детектива, чтобы разыскать служанку, которых в городе полно! Предложи любой, обрадовалась бы, молилась на меня, а эта… Уж нет. Пришла ко мне в драном платье, и уйдешь в таком же! И пусть он тебя вытаскивает из неприятностей, а я посмотрю на вашу любовь, как долго она продержится…» — злорадно усмехался мужчина.

Айзек крепился как мог, но вечерами, лежа пьяным в большой холодной кровати, его охватывала тоска, и он убеждал себя, что ему всего-то не хватает любовницы, с которой привык делить постель.

«Таких, как ты, найду с десяток. Ничем не хуже тебя. И хлопот с ними не будет. Доставила удовольствие, вон, и баста! Не то, что с тобой», — однако прогулка по злачной улице оказалась неудачной. У попадавшихся на глаза миловидных кокеток порочности было с избытком, что отложило отпечаток на их лицах, и не было того, что было в Ханне — скромности и приветливости.

Зачем ему в проститутке душевная целомудренность, и как она может уживаться с пошлостью и вульгарностью, Айзек сам не мог ответить. Оказалось, что ему выпала редкая удача соблазнить скромную, благонравную воспитанницу пастора, которая при страстности и чувственности оставалась доблестной христианкой. То, что такую, как Ханна, найти было не так-то и просто, стало для него вторым открытием, после чего мистер Гриндл ощутил тревогу и замешательство.

Больше месяца он испытывал приступы тоски, сменявшиеся ревностью, потом злостью и ненавистью, а затем исступлением и мстительностью. В итоге у него пропали аппетит, хорошее настроение, зато появились черная меланхолия и скверный сварливый характер. И Айзек решил, что только за то, что Ханна заставила его так страдать, ее стоит найти и отомстить…

И все же он явился в контору раньше назначенного времени.

Как обычно Лиам Таггерт внимательно осмотрел его.

Выдержав тяжелый, изучающий взгляд и, демонстрируя уверенность и легкую небрежность, мистер Гриндл положил ногу на ногу. Если бы Лиам продолжил разглядывать, он назло закурил, зная, что толстяк не терпит табачного дыма.

Они сидели напротив друг друга и молчали. Айзек был уверен: хитрая крыса выжидала, пока он покажет слабость и первым спросит о результатах, поэтому молчал.