Я надеялся, что ты забудешь, Тобиас. Или смиришься с тем, что никогда больше они не появятся в этой квартире.

Завтра я снова пойду тебя искать, Тобиас, потому что без тебя стало совсем невмоготу».

Завтра он его найдет.

Обязательно.

Он обойдет все дома, расклеит объявления… Куда он мог деться, этот Тобиас, Лизин любимец?

И поймал себя на мысли, что он хочет найти не только Тобиаса. Еще ему хочется снова встретить ту странную девушку. Меняющую свой лик, как луна… То женственную, беззащитную и богатую особу, то девочку-подростка в старых джинсах и смешной куртке с огромным капюшоном…

От этого ему стало стыдно. Он не имеет права думать о других женщинах. Есть Таня. И Лиза. Они все еще есть… Вокруг него. Рядом с ним. Превратились в души, сбросили телесные оболочки, как надоевшие платья, но это ничего не меняет.

Он знал, что душа важнее тела. Хотя бы потому, что теперь вокруг все говорили об обратном. И жили для тела, продавая самое дорогое, что у них есть, за гроши…

— Как жить, Господи? Подчиниться им — или остаться собой?

Раньше он знал, что никогда не подчинится им. А теперь, когда не было больше Лизы и Тани, он стал слабым. И все чаще и чаще появлялся в голове вопрос: стоит ли с ними бороться, если они победят? Если зло сильнее? Если два урода могут запросто убить двух прекрасных женщин и остаться безнаказанными?

Чего стоит этот мир, усмехнулся он. Чего он стоит, если все так. Если бы он мог все вернуть…

Но в том-то и дело, что ничего он, вернуть не может. Даже Тобиаса…

Глава четвертая

— С кем это я разговариваю? — сказала Люська, рассматривая потолок. — Если задуматься, то моя речь напоминает глас вопиющего…

Женя сидела, погруженная в свои мысли. Ольга же просто «обогащала свой птеродактильный уровень» чтением какого-то незамысловатого шедевра в яркой мягкой обложке.

А Люська, обрадованная тем, что наконец-то может показать подругам, как она выросла на курсах психоаналитиков, рассказывала им что-то очень умное, употребляя загадочные и непонятные слова.

— Не кощунствуй, — сурово сказала Ольга. — Вопиющий в пустыне в отличие от тебя говорил мудро, незамысловато, не употребляя матерных слов…

— Какие это матерные слова я употребила? — испугалась Люська.

— Типа «фрустрированное сознание», — напомнила Ольга. — Ты сказала, что у Женьки от свалившихся на нее несчастий рецидив фрустрированного сознания. Это что за хрень такая? Кто угодно обидится на такое измышление…

— А вы перестаньте глубокомысленно таращиться друг на друга. Нет, это кошмар какой-то! Пришли в кои-то веки две подруги. Открыли бутылку, сделали салат… И замолчали. Просто на самом интересном месте… У меня что, самая интересная жизнь? Я трещу без умолку…

— Это у тебя по жизни, — усмехнулась Ольга. — Ты всегда была болтушкой…

— Слушай, я могу обидеться… Я болтушка. Ха! Просто кто-то должен поддерживать беседу. Или видимость беседы, раз обе девы погрязли в высокоумном молчании. Нет, честное слово, мне надо обидеться…

— Так ведь не настолько же ты глупа, чтобы это сделать!

Они сидели у Люсинды уже второй час. Втроем, как в прежние времена. И можно было остаться еще часов на сто, подумала Женя. Не уходить никуда, остаться ночевать. Словно они все еще молоды. Как когда-то… Вырвавшись из-под родительского гнета, они сидели на кухне ночами, обсуждая свои маленькие трагедии. А потом все выросло. Они выросли. И трагедии тоже…

Можно было бы остаться, снова подумала она. Если бы не Кот…

— Если бы не Кот, можно было бы торчать тут до утра, — вздохнула Женя.

— А что случится с Котом, если мы поторчим до утра?

— С Котом ничего не случится. Со мной — точно… — Ольга встала, потянулась и продолжила: — Я загнусь завтра, если не получу хорошей порции здорового сна…

— В твоем возрасте надо думать о хорошей порции здорового секса, — заметила Люсинда. — Это ошибочно думать, что сон полезнее.

— Ага, а в твоем не надо… Мы ровесницы. Забыла?

— В моем я уже наелась, спасибочки… Пользуйтесь сами. От мужчин в этой жизни больше вреда, чем пользы… Ох, я сама себе противоречу! То есть в моей жизни это именно так. Наверное, их было слишком много. И они искривили мне карму…

— Я так и знала, — сокрушенно простонала Ольга. — Все эти оккультные опыты ни к чему хорошему не привели! Она стала…

— Никем я не стала! — огрызнулась Люсинда. — Могла бы стать ведьмой. Но сдержалась… Подумала, что много чести…

Они словно и не меняются, подумала Женя, разглядывая подруг. Ольга высокая. Женственная. А Люська — маленький щенок. Взъерошенные короткие волосы. Блюдца-глаза… И Женя — между ними. Среднее нечто. Серость, одним словом… У Ольги индивидуальность, у Люсинды тоже.

Только у Жени нет этой чертовой индивидуальности. Или — как это теперь называется?

Ах да.

Ха-риз-ма…

— У меня ее нет.

Подруги обернулись и с недоумением уставились на нее.

— Чего у тебя нет? — поинтересовалась Люсинда.

— Харизмы.

— При чем тут харизма? — продолжала недоумевать Люся. — Мы вроде о более земных вещах говорили…

— Я думаю, он меня разлюбил именно поэтому, — пояснила Женя.

— То есть у той дамочки с бюстом есть харизма, — задумчиво протянула Ольга.

— Может, у нее нет харизмы. У нее есть бюст. У женщины что-то должно быть. Или бюст, или харизма…

— Должна быть в женщине какая-то загадка, — пропела Люська.

— А мне вот кажется, что у Панкратова просто всего оказалось чересчур много, — презрительно фыркнула Ольга. — Особенно харизмы. В одном месте все и собралось…

— Нет, там харизмы не бывает, — поразмыслив, заявила Люська. — Там вред один.

Женя сидела и слушала, думая при этом, что все так невыносимо глупо. Девицы несли такой бред, такую околесицу, но в этом был своеобразный кайф. За этими разговорами уходила боль, и казалось, что раз уж все так бессмысленно и смешно, может, и в самом деле надо встряхнуться и идти дальше по жизни, не забывая относиться к происходящему с тобой с долей иронии? Ах, эти безумные чаепития… Точно они втроем взяли, да и вернулись в прежние времена. Когда не было особенных забот. Только личная жизнь. Превыше всего… «И ты не думала, расставаясь с очередным бойфрендом, о таких глупостях, как «На что я буду жить?», «Как я буду жить, черт бы его побрал, без него?»»

Просто — слезы вслед, легкие и малозначимые. Мальчики — как трамваи. Ушел один, придет другой…

Мелодия Моцарта донеслась откуда-то, и Женя не сразу даже поняла, что это мобильник. Она только удивилась, что кто-то включил Моцарта в таком дерьмовом исполнении.

— Женька, ты слышишь меня?

— Да, — соврала Женя.

— Так вот, твой жилец реально исчез…

— Ты уже говорила…

— Нет, ты не поняла! Сейчас звонил Игорь. Он нашел какого-то принца с ясными глазами, и тот поведал ему много интересного… Он все расскажет при встрече. Забавная личность твой Костик! Но самое главное — что его никто не видел уже две недели…

Женя в принципе ничего другого и не ожидала. Скорее всего Костик уже давно уехал. Какой ему прок от старой техники, Женя понять не могла. Но мало ли что? Вляпался в какую-нибудь историю. А денег не было. Вот он и продал всю эту рухлядь за копейки. Чтобы набрать денег на билет до какой-нибудь Урюпинки. И спрятаться там, вдалеке от любопытных и навязчивых глаз.

Что там может быть интересного?

— Да ладно, — отмахнулась Женя. — В конце концов, надо просто сменить замок. И переехать самой туда как можно скорее… Я просто привыкла жить у Панкратова. И комфорта там больше… Но если уж рвать с прежней жизнью…

— Чего-то я тебя не поняла, — нахмурилась Ольга. — То есть ты хочешь все оставить? И плюнуть на этого долбаного гомика? Оставить ему все — деньги, свои ценные вещи…

— Не такие уж и ценные, — сказала Женя. — Старые. Сто лет в обед… К тому же телевизор вообще только усугубляет плохое настроение. Приемник тоже…

— Тебя послушать, все вокруг его усугубляет, — презрительно фыркнула Ольга.

— В чем-то она, безусловно, права, — вступила в разговор Люська. — Поскольку умножающий знание умножает печаль… А у нас и так печали достаточно…

— Ну конечно, — язвительно протянула Ольга. — Харизматичные вы мои… Лично я не собираюсь спускать все этому субчику… С какой стати он должен оставаться безнаказанным, скажите мне? Только потому, что вы обе решили не умножать свою печаль? Нет уж, я позабочусь, чтобы этого гада найти и наказать!

— Да наказывать замучаешься, — вздохнула Люська. — Гадов-то много… Если заботиться о каждом, все силы поистратишь!

— Я говорю об одном гаде.

— А Панкратов? — обиделась Люська. — А эта лошадь, корова, гиена, которая уселась ему на колени в самый неподходящий момент?

— Почему это неподходящий? — возмутилась Женя. — То есть если бы она уселась ему на колени в любой другой момент, это было бы нормально?

— Не придирайся к словам, — быстро нашлась умненькая Люська. — Мысль изреченная есть ложь…

— Еще цитату, плииз… Нет, девы, вас несет не туда… Совсем не туда. И перестаньте строить из себя зачарованных… Три разгневанные ведьмы, скооперировавшиеся на предмет борьбы со злом…

— Она неблагодарная, — сказала Люська Ольге. И та кивнула:

— Мы тут сидим, решаем ее проблему… а она называет нас ведьмами…

— Она хуже поступает, — согласилась Люська. — Она сравнила нас с героинями подросткового сериала. А там половина серий — плагиат. Нет, душа моя, мы не какие-то там высосанные из пальца телегероини. Мы круче.

— Мы сами по себе. Мы умные и красивые. И самобытные…

Женя поняла, что сейчас все начнется сначала. Их детская игра — кто больше наговорит бессмысленностей… Подумав, она поняла, что справиться с этим ей не по силам, да и зачем? Что она в самом деле пристает к людям со своей бедой?