— Жень, а если он и есть убийца?

Она подняла на них глаза, совершенно спокойные, и проговорила:

— Он не может быть убийцей. И… даже если вы правы, мне все равно. Я его… люблю…

Она снова вскочила, принялась одеваться.

— И куда ты собралась? — поинтересовалась Ольга.

— Как же вы не понимаете? — заговорила Женя. — Он там. Один. Могут прийти из милиции… Если вы все просчитали, то у этой Разумовой тоже мозгов на это хватит!

— Может, ты зря так волнуешься? — слегка обиделась Люська. — Может, мы все-таки умнее твоей Разумовой?

— Дело не в этом, — заявила Ольга. — Если ты надеешься, что мы отпустим тебя к нему, ты жестоко ошибаешься! Еще неизвестно, может, он изменился. Стал маньяком. Нет, я тебя не отпущу!

Женя выпрямилась. Она смотрела Ольге в глаза. «Не смотри так!» — хотелось ей закричать, потому что такой взгляд выдержать невозможно. Там, в этих глазах, было нечто — сильнее упрямого гнева. Сильнее яростного сопротивления. Так смотрят, когда все равно уйдут, все равно сделают, все равно…

Так смотрят, когда любовь становится сильнее инстинкта самосохранения.

Так смотрят — когда верят, несмотря на то что не верит никто…

«Бесполезно, — сказал Ольгин внутренний голос. — И ты это понимаешь. Ты не сможешь ее остановить… Впрочем, может, так к лучшему…»

— Хотя бы возьми нас с собой…

Женя упрямо мотнула головой. С какой стати? Это ее любовь. И только их дело. Ее — и его…

— Я… приведу его. Если смогу, — пообещала она, немного смягчившись. — Приведу. И он сам вам все объяснит. Если сочтет нужным что-то объяснять…


Все на уровне догадок…

Лиза недовольно поморщилась. Она стояла, задумчиво вертя в пальцах сигарету. Все только на уровне подсознания. Интуиция… А как с помощью интуиции все это доказать?

«Я их убила».

Ирина Погребельская…

Один из убитых — Константин Погребельский…

Ко-те-нок.

Нет, это уже совсем непонятная игра чертова подсознания!

— От меня требуются факты. Меня просто пошлют подальше с моим наитием. И — нате вам, очередной висяк у Лизаветы! И значит это только одно. «Незачем бабе такими делами заниматься», — скажет Каток. И с ним охотно согласятся…

А может, и правда? К чему ей заниматься этими делами? К чему смотреть постоянно на мертвых, каждый раз умирая вместе с ними?

Пойти спокойно в частное агентство… И денег больше, и нервов тратишь меньше…

Точно. Она помнит — у панкратовской бывшей жены подруга в таком агентстве. Она к ней и пойдет… Хотя бы не будет постоянно встречаться с этими шовинистами.

Потому что убийца Исстыковича и Погребельского взяла и покончила с собой. Как теперь докажешь ее вину? И даже если это удастся, к чему? Она сама наказала себя…

А Панкратов тут ни при чем.

Впрочем, он и к Лизе тоже… ни при чем… И никогда «при чем» не будет. Потому что она серая мышка. Маленькая и не очень-то красивая. Вот так не задалось все в ее жизни — следователь никудышный. И женщина из нее — так себе… Ниже среднего…

Она не выдержала, всхлипнула. Обернулась сердито и, убедившись, что на лестнице она одна, расслабилась окончательно. Сигарета, так и не закуренная, выпала из рук, покатившись вниз, по ступенькам. Лиза опустилась на грязные ступеньки и, закрыв лицо руками, заплакала…


Женя не замечала холодного ветра. Голове было холодно. «Ах да… Я же выбежала, забыв про шапку… Ну и ладно. Не сдохну!»

Она летела как сумасшедшая. Точно опаздывала на самый последний поезд. «И — опаздывала, — сказала она себе. — В собственную жизнь…

Потому что я без него не смогу. Вот такая глупость со мной совершилась. Убийца? Даже если и так. Я-то не смогу…

Может быть, именно это и есть любовь?»

Почему-то ей вспомнились совершенно некстати Сонечка и Раскольников. И она тоже его будет ждать… Потому что это как раз нормальнее, чем осудить, забыть, вычеркнуть…

Она его поймет.

В любом случае — поймет.

Потому что жить без него не сможет…

Тяжелая дверь подъезда глухо скрипнула, сопротивляясь движению ее руки.

Женя вошла в подъезд, преодолев это сопротивление, твердо веря — теперь она научилась преодолевать все сопротивления. Потому что — она уже не одна в этом мире.

Она взлетела вверх по ступенькам. Остановилась около его двери, впервые испугавшись, но снова — преодолев этот страх.

Рука потянулась к звонку — и замерла на половине пути…

Она зажмурилась, и ей показалось, что она стоит перед огромной стеной. Каменной… Эта стена кажется ей незыблемой, непреодолимой. Она снова попыталась протянуть руку — и снова наткнулась на стену. А потом что-то произошло.

Она вдруг очень ясно увидела женщину, рядом с которой было двое детей, и женщина стояла на самом верху стены и взмахом руки приказывала Жене: «Решайся… Разрушь эту стену. Иначе тени так и будут мешать вам жить…»

— Решайся…

Она так ясно услышала эти тихие слова, похожие на шелест ветра в ивах, на шорох осенней листвы…

— Решайся…

Женя улыбнулась, кивнула, прошептала:

— Да-да, конечно, сейчас… Я все поняла!

И — позвонила в дверь.


Он услышал ее звонок в тот самый момент, когда шкаф, загораживающий вход в «обиталище теней», наконец-то поддался и начал отодвигаться. «Загораживать вход всегда легче, чем…»

Додумать он не успел.

Звонок был для него неожиданностью — уже очень давно никто в этой квартире не нажимал на звонок. Только Женя… А Женя ушла. Недавно…

Он пошел открывать и замер, удивленный ее появлением.

— Женя?

Она стояла на пороге, сложив руки на груди, точно для молитвы, и смотрела на него так, что сердце сжалось в комок, а потом вдруг забилось так оглушительно, что он подумал: наверное, это смерть…

Или…

— Я… я тебя люблю, — сказала Женя. — Я должна тебе это сказать. Даже если ты их убил… Я тебя буду ждать. Это важно, понимаешь? Если я буду тебя ждать, а ты будешь знать, что кто-то…

Он понял ее сразу.

— Я не убивал, — спокойно сказал он, притягивая ее к себе. — Я хотел. Но… знаешь, как-то рука… Наверное, есть руки, созданные для убийства. А есть — совершенно не приспособленные. Даже когда внутри тебя пожирает ярость и жажда мести… Не получается! Я мог делать это только в своем воображении. И то каждый раз останавливался, оставлял их живыми… Понимаешь меня?

Он дотронулся до ее волос.

Она спрятала лицо у него на груди, точно пыталась укрыться от окружающего мира.

Навечно…

— Их было трое, — рассказывал он. — В той машине… Единственный свидетель рассказывал, что была еще девица. Они ехали прямо навстречу Таниной машине. Она попыталась вывернуться. И угодила на встречную полосу. Прямо лоб в лоб с каким-то «КАМАЗом»… Свидетель говорил, что девица кричала какие-то глупости. Что-то про котенка… Раз можно убить котенка, то почему бы не людей?

— Почему же их не посадили?

— Он отказался от дачи показаний, — развел он руками. — То ли испугался, то ли ему заплатили… Не знаю. Мне он все рассказал… Так что все списали на то, что Танька была беременна. И сама виновата в происшедшем…

Он замолчал.

— Давай не будем больше говорить об этом…

— Нет, — покачала головой Женя. — Мы должны о них помнить…

Она вспомнила снова ту женщину, которая заставила ее разрушить стену. Вспомнила двух маленьких девочек…

— Мы никогда с ними не расстанемся, — прошептала она, гладя его по седым волосам. — Никогда. Если бы не они, мы никогда не нашли бы друг друга… Они этого хотели. Пусть останутся с нами, хорошо?

Он ничего ей не ответил, только прижал к себе сильно-сильно.

— Мне надо познакомить тебя с моими подругами, — вдруг отпрянула она. — Они думают, что это сделал ты… Понимаешь, для меня очень важно, чтобы они тебе поверили…

Он кивнул:

— Да, конечно…

— Тогда поехали, — сказала Женя. — Нам надо торопиться…

Все время он держал ее за руку, боясь, что сейчас налетит северный ветер и вырвет у него из рук эту женщину. Он все время повторял про себя: «Я не смогу без нее, я не смогу…» И все крепче сжимал в своей ладони ее замерзшую руку, пытаясь одновременно и удержать, и согреть…

Когда они пришли, он замер.

Огромный белый кот, опередив ее подруг, бросился к нему, начал тереться о ноги, заглядывать в глаза.

Он опустился на корточки, впервые отпустив ее ладошку, и не веря своим глазам прошептал:

— Тобиас? Тоби, бродяга! Откуда ты взялся! Я тебя искал, Тоби, дурачок!

Девушки переглянулись.

— Что ж, это доказывает его непричастность, — сказала та, что была выше ростом. — Игорь так и говорил — он просто искал своего кота…

Эпилог

Охотнее всего Женя бы еще поспала. Всю ночь Танечка бодрствовала, не давая никому спать. К Танечке Женя еще не привыкла, хотя полюбила сразу, едва увидев ее.

Словно почувствовав ее взгляд, Танечка проснулась, уставилась на нее смышлеными глазами и приготовилась к новому радостному крику — если утро наступило, его надо поприветствовать.

Проснулся и Тобиас, потянулся в кресле и мяукнул, глядя на Женю выразительно — а не пора ли позавтракать?

— Тихо, — шепотом попросила Женя. — Не будите папу… Папа вчера весь день разбирал Танечкину комнату. Он устал…

Сама стараясь не шуметь, она поднялась, взяла малышку на руки и отправилась с ней в ту самую комнату.

Она уже знала, что там нет никаких теней. И все-таки еще на пороге прошептала:

— Доброе утро… Мы вас помним и любим. Сегодня придут гости. Ольга, Люська и Панкратов со своей Лизой. Они вот-вот должны пожениться, и Лиза беременна… Хорошо, если родится мальчик. Тогда у нашей Танечки будет жених… Но если вас с нами не будет, мне будет этого не хватать. И Танечке тоже… И Сашке… И Тобиасу…