Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– Десять человек, сэр.

– За что арестованы?

Главный надзиратель достал из кармана бумаги:

– Здесь что-то непонятное. Вроде они политические, а тут написано «попытка шантажа». Но следствие по делу не начиналось.

Хью повернулся к помощникам:

– Допросить. Разобраться. Через час представить доклад.

Феликс Родионов объяснил ситуацию: да, задержал за дело – господа фашиствующие офицеры совершили налет на контору Нины Купиной. Требовали денег: один из членов банды, некто Назар, долгое время выслеживал ее и выяснил, что у нее на складе лежит крупная партия товара – китайские календари. То есть средства у дамы имеются. Он также сообщил, что это далеко не первая операция фашистов, но раньше они специализировались на русских, которых считали предателями Белого дела. Например, они разгромили мастерскую скульптора Карсицкого. Жертвы никогда не поднимали шума, потому что боялись обвинений в связях с большевиками – как правило, обоснованных. Ну и потом следствие, допросы, суд – это большая морока, если у тебя нет паспорта. Назар, к сожалению, сбежал, и найти его не удалось.

– Почему вы не оформили бумаги как полагается? – заревел Хью.

Родионов нагло смотрел в глаза:

– Не успел. Вы сами говорили, что приоритетным направлением является слежка за коминтерновцами и вербовка новых агентов.

– Так какого черта вы вообще ввязались в уголовное дело? Если вам стало известно о правонарушении, вы должны были передать его в соответствующий отдел, а не…

Хью осекся. На столе лежала телеграмма, только сегодня полученная от сына. Он был уже в Гонконге и через пару недель собирался вернуться в Шанхай.

– Идите, Родионов, – проговорил он изменившимся голосом. – И запомните: это последнее предупреждение в ваш адрес.

Через пятнадцать минут в его кабинете появился один из инспекторов отдела по борьбе с наркоторговлей. Хью расспросил его об успехах и как бы невзначай заметил:

– У меня есть сведения, что крупная партия опиума может находиться на складе, арендуемом Ниной Купиной. Отправьте своих ребят к ней, пусть проведут обыск.

– Я должен у нее что-то найти? – спросил инспектор.

Хью взвесил все «за» и «против»:

– Необязательно. Но ищите внимательно. Там бумажная продукция – может, между листами что-то спрятано. И не церемоньтесь особо. Если не найдете, извинитесь за учиненный разгром. – Хью сделал особое ударение на этом слове. – И пригласите даму ко мне – пожаловаться.

Когда инспектор ушел, Хью распорядился, чтобы против задержанных фашистов возбудили уголовное дело за нападение на мастерскую скульптора. А то они шум могли поднять, что их напрасно продержали столько дней.

Клим нажал на кнопку электрического звонка.

– Открыто!

Нина стояла в прихожей у телефона – в зеленом шелковом платье с золотыми кистями на поясе.

– Ты? – ахнула она при виде Клима, но тут же переключилась на голос в трубке: – Алло, я слушаю!

Клим смотрел на нее – как солдат, вернувшийся с фронта.

– Алло! Мне плохо слышно – повторите!

«Ты бы знала, как я скучал».

Нина неловко повернулась и задела полку с телефонным справочником.

– Ох, черт! Да… Да… – И вдруг испуганно: – Ничего не предпринимайте без меня! Я сейчас буду!

Лицо растерянное, непонимающее.

– Что-то случилось? – спросил Клим.

Нина медленно села на подзеркальный столик. Лежавшая на нем связка ключей упала на пол.

– Они устроили у меня обыск…

Слезы вдруг покатились у Нины по щекам. Клим шагнул к ней, хотел обнять, но она не далась.

– Зачем ты явился?! – Ее трясло, пальцы судорожно рвали золотую кисть. – Сбежал – так мог бы не возвращаться!

Он присел рядом с ней, взял ее за руку:

– Ты сейчас злишься не на меня.

Она выдернула ладонь и изо всех сил ударила его по щеке. Острые ногти полоснули по коже.

Клим встал и вышел.

Ада резала баклажаны. На примусе стояла сковорода со шкворчащим постным маслом. Нажарить, съесть самой, пока гости не пришли. То Митька явится, то соседские ребятишки, то Серафим. Войдет – с порога начнет рассказывать о боксе, будто это хоть кому-нибудь интересно. А пока сидит, весь чай выпьет и сахар съест.

Чай у Ады самый лучший – с ее портретом на упаковке: мистер Бернар семь пачек подарил. Правда, Ада на этикетке на себя не похожа, но все равно приятно.

Люк скрипнул, и в комнату поднялся Клим. Вот новости!

– Вы где пропадали?

Он не ответил. Прошел в комнату, не снимая ботинок; отодвинув Аду, полез под стол, где хранились съестные припасы. Ничего не нашел.

– Ада, давай напьемся, а?

Лицо бледное, на щеке – смазанные следы крови. Небось подрался, сейчас с горя съест все баклажаны.

– Идите лучше к отцу Серафиму, – произнесла Ада. – Батюшка вас и напоит, и исповедует.

– А тебе моя исповедь неинтересна?

Ада вытерла руки передником:

– Как будто вы можете сообщить мне что-то новое: денег нет, работы нет, женщины не любят.

– Ну ты-то меня любишь…

– Я?! На что вы мне сдались?

– Полиция считает, что из меня может получиться дивный шпион, а это довольно героическая профессия. Скоро о моих подвигах будут слагать киносценарии.

– Не врите.

Масло прогорало. Сейчас бросить баклажаны на сковородку или подождать? Вдруг Клим обидится и уйдет?

– Ада, скажи, а тебя кто-нибудь любит?

– Конечно.

– А за что?

– Не ваше дело.

Клим со вздохом опустился на табурет:

– Знаешь, иногда я думаю – не будь мы с тобой дураки, мы вполне могли бы быть счастливы. Но нам подавай луну с неба. Ты мечтаешь о принце, который отвезет тебя в Америку на белом пароходе. Я бы хотел… Ладно, не важно. А ведь черта с два. Мы застряли в «Доме надежды», потому что мы принадлежим этому миру. А принцы, принцессы и их пароходы – не про нашу честь.

– Я сейчас на вас масло вылью!

– Жизнь наша кончится бытовой уголовщиной и заметкой в газете: «Девушка семнадцати лет обварила сожителя. Пострадавший скончался на месте».

– Или вы заткнетесь, или я вам баклажанов не дам – так и знайте! – закричала Ада.

«Сожитель» – тоже выдумал! Небось опять поссорился с супругой. А вдруг мистер Бернар узнает, что Ада живет в одной комнате с Климом? Вдруг ревновать начнет? Возьмет и уволит ее.

А если намекнуть, что у нее совершенно невыносимые жилищные условия? Может он снять ей новую квартиру, получше? Наверное, может. Но вдруг он захочет туда приходить? Ну, в смысле с ночевкой?

Надо все обдумать.

Эдна возвращалась домой из столицы: маршал Чжан Цзолинь, правитель Маньчжурии, а теперь и Пекина, дал ей интервью.

Все эти дни она думала о муже. В пекинской гостинице трое молодых людей махали ей из окна напротив. Они улыбались и звали ее к себе. Шофер таксомотора пытался развлекать: «Почему мадам такая печальная?»

Потому что при мысли о других мужчинах ей становилось плохо. Потому что день и ночь в мозгу крутилась одна и та же мысль: «А вдруг мне показалось? Вдруг Даниэль все-таки любит меня?»

В поезде Эдна познакомилась с женщиной. Они напились, а потом до полуночи сидели в купе и разговаривали.

– Мой супруг на меня не смотрит, – жаловалась Эдна. – Как будто я пустое место! Говорить с ним об этом я боюсь: вдруг он признается, что у него есть любовница или что он вообще хочет развестись? У меня такое чувство, что он пресытился. Как быть? Я до конца дней должна играть роль надоевшей куклы? Наверное, мы должны все-таки объясниться.

Попутчица подлила ей виски.

– У вас есть свои деньги? – спросила она.

– При чем тут это? – удивилась Эдна.

– Стало быть, муж вас содержит? Понимаете, дорогая, за все надо платить. У вас честная сделка: он дает вам деньги за то, чтобы вы пускали пыль в глаза его друзьям. У него все хорошо – милая супруга, приятный дом, статус успешного человека. Ему от вас нужны стабильность и покой. Если вы нарушите эту часть договора, он снимет вас с довольствия. А вы себя вряд ли прокормите на гонорары репортерши: во всяком случае, об автомобилях и яхтах придется забыть.

Эдна уронила лицо в ладони. Да, все так. В случае развода она не сможет помогать родителям, ей придется заниматься сотнями вопросов, в которых она ничего не смыслит. Она никогда не оформляла бумаг, никого не нанимала (если не считать Клима Рогова), не покупала ничего дороже браслетов. Все это делал Даниэль, а Эдна упивалась творчеством, совершенно не заботясь о деньгах.

– Но я молода! – всхлипнула она. – Неужели я должна отказаться от любви?

– Это все равно случится рано или поздно, даже если вы полюбите кого-то другого. Вам и в пятьдесят лет будет хотеться, чтобы кто-то восхищался вами, целовал вас, а это – увы и ах! – невозможно. Вам придется искать забвения в детях, религии или в чем-то другом. Мужчина не в состоянии долго испытывать страсть к женщине, если ничто этому не препятствует. Год-два – и пылкая любовь перерастает либо в дружбу, либо во вражду, либо в полное равнодушие.

– А как же семейное счастье?

– А кто вам сказал, что оно вообще должно быть? Любовь – сказка с несчастливым концом. Свадьба – это кульминация, а не финал. Развязка будет потом: погасший взгляд, разлука, предательство или смерть одного из героев. От этого не надо приходить в ужас – это закон природы.

Попутчица сошла на одной из полутемных станций, а Эдна поехала дальше – раздавленная ее словами.

Когда поезд остановился у платформы на Северном вокзале, она была ни жива ни мертва. Еще в Пекине Эдна загадала: если Даниэль не придет ее встречать, значит, все кончено.

Но он приехал. Она сразу заметила его, хотя он был одет очень странно – в куртку с меховыми отворотами, ватные штаны и высокие сапоги со шнуровкой. На голове у него был кожаный шлем, как у авиатора.