– Вот, полюбуйся, – уже спокойным голосом сказала хозяйка Долгождане, – на нашего духа нечистого, тролля пакостного. Йорунн просила приглядеть за тобой, и я велела Ольве тайно ходить следом да смотреть, что у нас в доме творится. Она и поймала Лив, когда та снова в горшок с молоком козьих горошков подбросила.

– Но зачем? – вырвалось у Долгожданы. Ольва больно дернула провинившуюся рабыню за волосы – отвечай, мол.

– Зачем? – сурово сдвинула брови Унн. Лив всхлипнула, опустила голову:

– Я боялась, что Асбьерн меня из-за нее разлюбил… Пусть бы знал ее нерадивой хозяйкой, скверной работницей, да и продал бы кому-нибудь или домой отвез.

Домой… Долгождана прислушалась к себе: помстилось или нет, что в мыслях о возвращении к родным берегам уже не было прежней радости?

Унн и Ольва обменялись взглядами. Молодая воительница отпустила плачущую Лив, а хозяйка взяла горшок с испорченным молоком, протянула рабыне и приказала:

– Пей.


Глава 10


Вечером того же дня Долгождана пришла посидеть с Йорунн и Смэйни. Рассказала, что Лив до возвращения Асбьерна заперли в сарае с козами, и Унн велела давать ей один раз в день черствый хлеб и воду. И что Ольва просила Халльдора сочинить для нее остроумную вису, которую она собирается сказать Лейдольву, когда тот проиграет ей спор. И что Весна ходила сегодня в красивом платке и новом платье с серебряными застежками, но глаз не поднимала, словно стеснялась обновок, сделанных руками другой, умершей женщины. А когда подругам наскучило пересказывать новости, Йорунн попросила старую Смэйни:

– Матушка, расскажи нам, как ты попала на остров Хьяр?

– Невеселая это быль, на сон-то грядущий, – вздохнула старуха. – Ну да ладно, расскажу, коли просишь… Я была лет на десять старше тебя, когда меня продали северянам с острова Мьолль. Моей хозяйкой была Асгерд, жена Торлейва конунга. Сильная женщина, красивая, мудрая, и доброты необыкновенной. У нее тогда подрастал первенец, Орм, и меня взяли к нему в няньки. Через несколько лет родился Эйвинд, а еще через несколько – его младший брат, Хельги. Всех их я растила, пестовала и любила, как родных, и они меня уважали, не глядели, что рабыня. В праздники подарки дарили – то платок, то бусы, то гребень, и спрашивали, не хочу ли я выйти замуж. Но я не была такой красивой, как вы, и славные воины на меня не заглядывались, а забот с детьми мне и без замужества хватало. Сами видите – до сих пор есть кого забавлять, кому колыбельные петь.

Жизнь у нас тогда была сытая и спокойная, не такая, как сейчас, и Торлейва конунга чаще называли богатым купцом, чем вождем викингов – да и не было жителям острова Мьолль надобности в разбойных набегах. Земля там была плодородной, травы на пастбищах хватало до осени, а дома строили из дерева, потому что кругом росли густые леса, в которых водилась всякая дичь. Были на острове разные умельцы – кузнецы, резчики по дереву, оружейных дел мастера, и каждое лето люди Торлейва ездили торговать в соседние земли и в город, который они называли Бирка. Приплывали и на Мьолль купеческие лодьи. Однажды вместе с ними пришел драккар хёвдинга, которого звали Олав. Купцы наняли его охранять свои корабли.

Был Олав хёвдинг немногим моложе Торлейва, но в наших краях о нем слышали мало. Ходили слухи, будто своей земли у Олава нет – то ли кто-то лишил его жилища, то ли был он из младших и нелюбимых сыновей… но хёвдинг, смеясь, сказал, что все это домыслы, и он не какой-нибудь сэконунг, живущий с дружиной на корабле. Он рассказал, что дом его стоит на севере, в Халогаланде, и что там его ждет семья – мать, жена, сыновья и красавицы-дочери. И говорил, что у себя на родине слывет богатым викингом, а все потому, что приносит немалые жертвы богам и те шлют ему удачу во всем. Торлейв тоже считал себя человеком удачливым, потому так легко и сошлись они с Олавом, сдружились, словно долгие годы друг друга знали. Не всем эта дружба нравилась, но Торлейву словно пелена глаза застила. Потом рассказывали, что у Олава на службе были свейские колдуны, которые умели зачаровать и словом, и взглядом. Кто знает, может, это и правда…

В тот раз Олав хёвдинг погостил на острове Мьолль и уплыл вместе с купцами, но на следующее лето вернулся. Конунг хорошо принял его, и Олав стал приглашать Торлейва и его сыновей в гости, на свадьбу своего старшего сына. Он так много говорил о празднике и так расписывал красоту своих дочерей, что Торлейв конунг решил отправиться с ним на север, и там заодно выбрать невесту для Орма, который тогда уже проводил свою двадцатую зиму. Мудрая Асгерд тоже считала, что будет славно, если удача обоих отцов перейдет к их внукам. И стали люди Торлейва собираться в дальний поход, приготовили на свадьбу богатые подарки…

– А что же ваши ведуны? – взволнованно спросила Йорунн. – Неужто не упредили?

– Даром предвидения никто из них не владел, а Хравн привык доверять своим рунам, – покачала головой Смэйни. – И выпадала ему все время пустая руна – только боги знают, как ее толковать, а люди разводят руками и говорят: судьба… Три корабля Торлейва конунга отправились на север: один вел сам Торлейв, второй – его старший сын Орм, а третий доверили вести Эйвинду, которому в двенадцать зим как раз нужно было учиться стоять у руля и командовать гребцами. Я плыла с ним на кнарре, потому что там была моя хозяйка Асгерд и маленький Хельги. С нами еще был Сигурд, наставник Эйвинда, и Ормульв, который рос вместе с сыновьями конунга. Драккар Олава хёвдинга плыл впереди, указывая путь.

Однажды вечером мы остановились на каменистом острове, где жили лишь несколько рыбаков, у которых не нашлось другого угощения, кроме ячменных лепешек и сушеной рыбы. От них мы и узнали, что остров называется Хьяр, и что обычно корабли проплывают мимо него – поживиться тут нечем, разве что бурю переждать. Холодом веяло от этих камней, и люди легли спать на кораблях. А ночью мы проснулись от громких криков, треска горящего дерева и звона мечей… Сперва я подумала, что рыбаки обманули нас: спрятали воинов среди скал, а в темноте решили напасть и взять хорошую добычу. Но потом увидела, что это не рыбаки…

– Неужто люди Олава? – ахнула Долгождана.

– Олав знал, что в честном бою может не одолеть воинов Торлейва, потому и повел себя подло, как вор, – вздохнула Смэйни. – Его хирдманны подожгли наш корабль, а пока пламя не поднялось, били всех, кто оставался на палубе. Я искала госпожу Асгерд, но Сигурд выпихнул меня за борт и велел укрыться на острове. Следом за мной он отправил Ормульва, и мы вдвоем, выбравшись на берег, поползли между камней в темноте, ища место, где можно было спрятаться. Я все порывалась вернуться помочь госпоже и маленькому Хельги, но Ормульв тащил меня дальше, сердито ворча, что его, отважного воина пятнадцати зим от роду, послали охранять никчемную рабыню. Крики и лязг оружия оглушили меня, страх отнял последние силы, я упала на землю и осталась лежать… Очнулась когда уже рассвело и вокруг стало тихо, и увидела драккар Олава, уходивший все дальше и дальше от острова. А потом поглядела на берег, на дымящиеся останки наших кораблей и увидела лежащих в воде, на песке и на камнях мертвых воинов. Здесь верят в то, что души героев, погибших в бою уносят на небо прекрасные девы-валькирии… я не видела ни одной, хотя в ту ночь, думается мне, у них хватило забот.

– А мне думается, что и у Хель в ее сумрачном царстве тоже прибавилось постояльцев, – проговорила Йорунн, нахмурив брови. – Хравн рассказывал, что именно там после смерти место предателей, воров и убийц!

– Неслыханное дело, – покачала головой Долгождана. – Матушка, многим ли удалось спастись?

– Говорят, люди Олава добивали раненых, потому и выжили только те, кого хранили боги и чья удача оказалась сильнее смерти, – ответила старая рабыня. – Торлейв конунг храбро сражался, и немало врагов полегло от его меча. Он потерял в бою правую руку, но остался жить, а сын его, Орм, погиб, защищая отца. Кого-то нашему Хравну удалось вернуть к жизни, но таких было немного.

– Скажи, Смеяна Глуздовна, а откуда шрам на лице у Эйвинда? – спросила Йорунн. – Уж не с той ли ночи?

– Когда люди Олава подожгли кнарр, Эйвинд оставался с матерью и братом, – стала рассказывать Смэйни. – Он защищал их как мог, но мальчишки не противники, лишь забава для воинов. Его дважды ударили топором – первый удар мог раскроить ему голову, но Эйвинд чудом увернулся, и лезвие лишь вспороло ему кожу на лбу. Второй удар пришелся по груди, но Сигурд успел оттолкнуть Эйвинда – крови было много, но ребра остались целы. Эйвинд упал, но сознания не потерял, и потому видел, что стало с Асгерд и маленьким Хельги… Сигурд потом схватил его в охапку и вместе с ним прыгнул за борт. Мы нашли их на берегу. Хравн долго выхаживал Эйвинда: раны на его теле были не так страшны, как раны в душе. После той страшной ночи Эйвинд перестал спать, а едва закрывал глаза – с криком просыпался. Я с ним много ночей просидела… возьмет меня, бывало, за руку, ладони ледяные… и лежит, в потолок смотрит. Зачем, говорит, они его зарубили? Хельги, братишку моего, зачем? Маму… за что? Не плакал никогда, просто шептал сквозь зубы. Мы с Хравном стали давать ему дурманящее зелье, только с ним он и засыпал ненадолго. Время прошло, боль утихла, но все равно и сейчас еще Эйвинд плохо спит по ночам. Он ведь, когда старше стал, поклялся умирающему отцу не водить ни жены, ни детей до тех пор, пока Мьолль не вернет. И теперь эта клятва покою ему не дает, все мысли занимает.

Воспоминания растревожили старушку, она охнула и схватилась за грудь:

– Простите, милые… Едва вспоминаю – снова сердце сжимается.

Долгождана обняла ее за плечи, утешая. А Йорунн поднялась, незаметным движением смахнула с ресниц набежавшие слезы и пошла в дом за настоем из трав, отгоняющим боль и тревогу. Она не понимала, как боги могли допустить такое зло. А еще – как сумел все это вынести и не зачерстветь душой двенадцатилетний мальчишка.