На следующий день Эйвинд конунг созвал хустинг, домашний сход, и велел принести маленькую Эсси. Взяв девочку на руки, он оглядел своих людей и сказал:

– Вот дитя, оставшееся без отца и без матери. Кто из вас не сочтет за бремя принять сироту в семью и вырастить как родную дочь?

В толпе зашептались. Конунгу не откажешь, да только нынче и своих-то детей кормить нечем… Весна раздумывала недолго. Повернулась к мужу, с робкой надеждой взглянула в его глаза. Лодин улыбнулся, обнял ее за плечи и громко сказал:

– Мы с Гудрун возьмем девочку. Нам она обузой не станет. А появятся свои дети – будет им старшей сестрой.

– Что ж, – сказал Эйвинд, передавая малышку сияющей от радости Весне, – спасибо тебе, Лодин. А от себя я дарю твоей дочери три марки серебра – купишь ей красивые ленты и янтарные бусы, когда она станет невестой.

– Тебе спасибо за доброту и заботу, вождь, – ответил Лодин. – У девочки теперь будет новая жизнь, и я бы хотел дать ей новое имя. Не будешь ли ты против, если я стану звать ее Асгерд? Пусть вырастет такой же прекрасной и мудрой, как твоя мать.

Стоящая неподалеку Йорунн заметила, как дрогнуло лицо у вождя, как глаза его увлажнились.

– Пусть так и будет, – ответил вождь. – А ты вскоре будешь стоять у рулевого весла на моем корабле, старший из кормщиков.

Хирдманны зашумели, принялись обнимать Лодина, хлопать его по спине. Лишь Ормульв остался стоять в стороне, а потом, проходя мимо, бросил насмешливо:

– Смотри, чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

Йорунн услыхала и тут же откликнулась:

– Кто рожден с крыльями, тот не упадет. А червя, сколько ни подбрасывай, все равно земля притянет!

В толпе раздались смешки. Ормульв повернулся к девушке, презрительно смерил ее взглядом:

– С каких это пор на сходе дают слово глупым девчонкам? Куда только вождь смотрит?

– Он смотрит, зажила ли твоя челюсть, и думает, не свернуть ли ее на другую сторону! – раздался из-за спины Йорунн голос Сакси. Воины снова засмеялись, а Ормульв сердито скрипнул зубами и пошел прочь.

Конунг на него даже не глянул.

Вечером того же дня Сакси сказал Йорунн:

– Лодин хороший человек. Жаль только, что он скоро отправится в Вальхаллу, а его молодая жена познает горечь вдовства. Правда, время у них еще есть, и Лодин успеет подержать на руках своего сына.

– Ты только Гудрун об этом не говори, – попросила девушка. – Она теперь счастлива, ни к чему ее печалить.

Некоторое время они сидели молча, думая каждый о своем.

– Скажи, Сакси, – вдруг спросила Йорунн, – а сколько тебе лет? Выглядишь ты взросло, но кажется мне, что ты моложе…

– Нынче я проводил свою четырнадцатую весну, – признался он. – И навещал мать. Мой первый гейс – у вас говорят «обет» или «зарок» – велит мне каждые семь лет возвращаться к родному очагу на остров Нюд. А всего гейсов у меня три… Второй дал мне мой наставник: не раскрывать до времени сокрытое, пока не спросят. До встречи с ним я рассказывал о своих предвидениях всем подряд, и от этого порой случались большие беды. Я был глуп тогда. Это и понятно: мне в то время шел восьмой год…

– А третий гейс? – улыбнулась девушка. – Или это тайна?

Сакси, прищурившись, посмотрел на нее:

– Нет, не тайна. Будет охота – скажу.

Недаром про Ормульва Гуннарссона говорили – вспыльчивый, да отходчивый. Через день хёвдинг сам пришел к Эйвинду и сказал так:

– Мы росли вместе, как братья, Торлейвссон, а брат на брата обиды не держит. Знаю, что виноват, потому готов заплатить за свой проступок. Хочешь, отсыплю серебра твоей старухе, а заодно и ведунье?

– Серебро им ни к чему, – ответил конунг. – Здесь не Бирка.

 – И то верно, – согласился Ормульв. – Тогда позволь мне искупить вину, хорошо послужив тебе. Я бы взял снекку и поплыл в Рикхейм с двумя десятками крепких парней, которые помогут починить крыши, подлатают стены и приготовят все к вашему прибытию. А кормщиком пошел бы многоопытный Торд – ему ли не знать всех подводных камней на пути в Вийдфиорд.

– А что, – подумав немного, сказал Эйвинд конунг, – мысль неплохая. Послушаю, что скажет Асбьерн.

Ярлу понравилось предложение Ормульва.

– Пусть забирает своих людей и плывет, – махнул он рукой. – Гуннарссон не из тех, кто любит сидеть на месте. А нам без него спокойнее будет.

Постепенно жители Стейнхейма свыклись с мыслью о том, что уже скоро им предстоит покинуть остров Хьяр. Много лет они жили в ожидании, молили богов приблизить тот день, когда корабли навсегда увезут их отсюда, а теперь с трудом верили в то, что время перемен пришло. Потому и собираться начали не сразу, продолжая какое-то время жить прежней жизнью, словно в то праздничное утро не было сказано ничего… Первыми опомнились женщины. Стали все чаще спрашивать мужей об отплытии, начали пристально оглядывать нажитое добро – что брать с собой, что оставить, гадали, как встретит их новая земля. А мужчины все чаще смотрели куда-то вдаль, за горизонт и казалось им, будто солнце теперь светит ярче, ветер треплет волосы ласковей, и волны выстилаются гладкой дорогой до самого Вийдфиорда…

Хотелось думать только о хорошем, но к радостным надеждам примешивалась и грусть: суровый остров дал северянам кров, когда они лишились всего, стал второй родиной. И сейчас, готовясь к тому, чтобы проститься с этой землей, люди вдруг осознали, как сильно успели привязаться к ней.

У многих здесь в могильных холмах покоились отцы и братья, друзья и возлюбленные. В том числе и у Эйвинда конунга. В последнее время он часто думал о том, что слово его отца не будет нарушено – Торлейв хотел остаться и навсегда останется на острове Хьяр. Орму Торлейвссону повезло больше – жаркое пламя костра, сложенного из корабельных досок, унесло его прямо в Вальхаллу. Немало храбрых воинов тогда отправилось с ним.

Слово Эйвинда вело молодого конунга и верных ему людей далеко на юг, на остров Мьолль. И он верил, что когда придет время, погребальные костры для них зажгут на уже родном берегу. И нигде больше.

Снекку готовили к отплытию. На корме Ормульв хёвдинг приказал установить свою палатку, затянуть ее добротным кожаным пологом.

– Там повезем то, что нужно беречь от сырости, – объяснил он.

Торд кормщик осмотрел корабль, проверил свернутый парус и рулевое весло. Ормульв сказал ему:

– Нужно взять карту у Эйвинда.

– Мне она ни к чему, – ответил кормщик. – Я уже бывал в Вийдфиорде.

Когда стемнело, воины отправились в дружинный дом, выспаться перед дальней дорогой. С первыми лучами солнца снекка должна была выйти в море.

Ормульв знал, что его не станут провожать так, как до этого провожали Асбьерна. Но теперь ему до этого не было никакого дела.

Той ночью Долгождана впервые не пришла ночевать в женский дом. Унн заметила это, но говорить ничего не стала: дело молодое, жених с невестой сами решают, когда чему быть и стоит ли ждать до осени. Утро прошло в привычных хлопотах, а когда собрались за столом и стали раскладывать кашу, место Долгожданы по-прежнему оставалось пустым.

– Кто-нибудь видел Фрейдис? – спросила Унн у девушек. Зорянка-Сванвид покачала головой, Ингрид и Хельга переглянулись и пожали плечами. Ольва сказала:

– Быть может, она ушла за травами с Йорунн. Ведунью тоже с утра искали, но ее нигде нет.

Унн помолчала, а потом задумчиво проговорила:

– Тогда почему Хаук, которому велено всюду сопровождать Йорунн, не отправился с ними?

Девушки ничего не ответили, и Унн, у которой отчего-то вдруг стало тяжело на сердце, решила пойти с расспросами к Асбьерну. Ярл глянул на нее с удивлением, даже договорить не дал:

– Как не вернулась? Мы вчера вместе недолго побыли – за мной Эйвинд послал, и я отправился к нему, а Фрейдис велел идти в дом. Сам видел, как она поднималась по тропе к воротам.

– Асбьерн! – к ним подлетел запыхавшийся мальчишка. – Эйвинд конунг тебя зовет! Он у себя в покоях… и еще ведуна приказал найти!

Ничего не понимающий Асбьерн нахмурился. Повернулся к Унн:

– Погоди. Я скоро.

И поспешил к побратиму.

Эйвинд стоял возле раскрытого сундука, в котором хранил вещи, принадлежавшие его роду, и по лицу конунга Асбьерн сразу понял: произошло нечто неслыханное, то, о чем прежде и подумать не могли.

– Кто-то забрал все карты, – глухо проговорил Эйвинд. – Те, что рисовал Вагн, и ту, на которой отмечен был путь на Мьолль. Пропала и серебряная фибула в виде волчьей головы, принадлежавшая еще прапрадеду Ульву. Отец скреплял ею свой плащ только по праздникам… я хранил ее, как единственную память об ушедших предках, надеясь когда-нибудь передать сыновьям. Кажется, ты был прав, Эйдерссон: среди нас завелся предатель и вор.

– Лучше бы я ошибался, – пробормотал Асбьерн. – Послушаем теперь, что скажет наш новый ведун.

Сакси пришел, внимательно поглядел на вождя, потом на сундук, коснулся рукой сломанного замка, узорчатой крышки. Походил кругами вокруг Асбьерна, разглядывая его и прищурив черные глаза.

– На острове предателя нет, – наконец, сказал юноша. – Но на тебе, Медведь, есть его метка.

Эйвинд молча посмотрел на побратима.

– Как такое может быть? – удивился Асбьерн. – Предателя нет, а метка его есть… Да на мне, кроме шрамов, и отметин-то нет, – и вдруг в темно-синих глазах ярла мелькнул огонек понимания. – Шрамы! Вот оно что…

Сакси заулыбался.

А ярл почему-то сразу почувствовал, что речь идет о том злосчастном ударе в спину, который едва не погубил его прошлым летом. Хотя, если подумать, не случись этого, не попал бы он к Йорунн, и не встретил бы свою Фрейдис…

Фрейдис. Словно холодная волна ударила в грудь, закрутила, потащила на дно...

– Скажи, Сакси, – тяжелая ладонь ярла легла на плечо юноши, – где сейчас моя невеста?