Молодой ведун повернул голову и прислушался. Во дворе тревожно поскуливала волчица.

– Я тебе покажу, – ответил он.

Выпущенная из клетки Снежка покрутилась на одном месте, принюхиваясь и оглядываясь по сторонам, а потом быстро побежала вниз, на берег, только пушистый светло-серый хвост замелькал между камнями. Остановилась она возле самой кромки воды, там, где еще виднелись следы от сходней. Волчица потянула носом, взволнованно фыркнула, а потом села, задрала морду и протяжно завыла.

– Йорунн и ее подруга плывут на корабле, – ответил на невысказанный вопрос вождя Сакси. – И волны уносят их все дальше и дальше на юго-запад.

– Прикажу спускать на воду драккар, – бесцветным голосом проговорил Асбьерн, впиваясь взглядом в бесконечную даль моря. – К вечеру догоним.

Сакси посмотрел на него и покачал головой:

– Не спеши, ярл. Все хорошо будет. Там ведь Йорунн…

– Там Ормульв, – оборвал его Эйвинд конунг. Тяжелым камнем сорвалось с его губ имя отчаянного хёвдинга, прежнего друга, почти брата. Он бы охотнее поверил в то, что сам Олав Стервятник тайком пробрался на остров, забрал снекку и увез на ней девушек, чем в то, что Ормульв сын Гуннара предал его…


Глава 14


Славным викингом был Гуннар Длиннобородый, и его место на корабле Торлейва конунга находилось далеко от кормы. И жена у него была красивая, с огненно-рыжими волосами, густыми, как зимний волчий мех.

Но случилось так, что однажды в начале осени корабль вернулся домой и привез горькую весть о гибели Гуннара. И на его жену стали поглядывать другие воины. Она отказала всем, и ранней весной родила сына, которому родственники погибшего викинга дали имя Ормульв.

Судьба рыжеволосой красавицы тронула сердце Торлейва конунга, и он взял ее в своей дом, в помощь любимой жене Асгерд. У той как раз подрастал маленький Орм, а вскоре на свет появился и Эйвинд. Сколько молодой вождь себя помнил, они с Ормульвом всегда были дружны – вместе играли, затевали мальчишеские шалости, вместе осваивали воинскую науку под присмотром многоопытного Сигурда.

Даже той страшной ночью, когда судьба вершилась на острове Хьяр, им с Гуннарссоном вместе посчастливилось выжить…

В небе, скрытом за кожаным пологом, громко крича, летали чайки. Слышались чьи-то шаги, скрипели скамьи под гребцами, за бортом шумно плескала морская вода. Снекка шла быстро, и Долгождана пыталась угадать – далеко ли позади остался остров Хьяр, видно ли его на горизонте? Пожалуй, уже нет. Или только самую малость…

Судьба ее свивалась в кольцо. Снова она пленница, которую везет неизвестно куда лодья северян. Только теперь рядом нет ни Асбьерна, ни Лодина, ни Халльдора… зато много тех, кто осмелился предать своего вождя и нарушить данную когда-то клятву. В этот раз Долгождана боялась даже думать о том, что ее ждет. И не только ее. Рядом, точно так же связанная по рукам и ногам, в беспамятстве лежала подруженька Йорунн. Лицо бледное, кровь запеклась над верхней губой… очнется ли? И не пошевелиться, и не закричать – в горле пересохло. Асбьерн, суженый мой, да за что же нам все это?

Долгождана попыталась размять затекшие пальцы рук. Потом, превозмогая боль от врезающихся в тело веревок, потянулась к подруге, подтолкнула ее плечом. Йорунн пошевелилась, слабо вздохнула и вскоре медленно открыла глаза. Недоуменно огляделась, не понимая, что происходит с ней и что творится вокруг. Глаза ее вдруг широко распахнулись, словно от испуга. Вспомнила…

…Едва она задремала, в дверь тихо постучали. Пришел воин, посланный Ормульвом хёвдингом, и сказал, что Асгрейв… да, кажется, Асгрейв споткнулся на сходнях, когда заносил весла и не то вывихнул ногу, не то сломал… Она быстро оделась, побежала на берег. Там было пусто и тихо, но на снекке промелькнула чья-то тень, послышались голоса. Воин помог ей подняться на палубу… и тут что-то тяжелое ударило ее в висок, и духота навалилась, и все вокруг залила непроглядная чернота… Она не успела тогда испугаться, только подумала: неужто это и есть смерть?...

– Зачем они…, – еле слышно прошептала Йорунн и бессильно запрокинула голову, стараясь не давать воли слезам. Сердце не ошибалось, когда твердило, что Ормульв – дурной человек. Видно, не простил он ей ни царапину на щеке, ни тот неудавшийся поцелуй, ни заступничество Эйвинда – страшно представить, сколько можно припомнить больших и малых обид!

Но Долгождана-то чем перед ним провинилась? Тем, что подругой верной была… или невестой Асбьерна стала?

Ормульв хёвдинг откинул полог палатки и молча оглядел прижавшихся друг к другу пленниц. Потом склонился проверить, не ослабли ли веревки, и сказал:

– Не вздумайте подать голос, ведьмины отродья. Иначе отправитесь прислуживать великанше Ран в ее подводные чертоги.

– Лучше выйди на палубу и посмотри, не показался ли уже спешащий вдогонку драккар, – дерзко ответила ему Йорунн. Ормульв взял ее за плечо, стиснул пальцами до синяков и усмехнулся:

– Вряд ли так далеко уплывет корабль со сломанным рулем.

Молодая ведунья попыталась высвободиться. Ворот ее рубахи распахнулся, блеснул зеленоватый камень, подарок датского хёвдинга. Гуннарссон сжал его в кулаке, грубо сорвал цепочку и оттолкнул девушку, потянувшуюся за своим оберегом.

– Зачем мы тебе понадобились в Вийдфиорде? – дрожа не то от страха, не то от ярости, спросила Долгождана. Ормульв даже не взглянул на нее. Поднялся и равнодушно бросил:

– Мы плывем не в Рикхейм, а на Мьолль.

С этими словами хёвдинг вышел прочь. Девушки молча переглянулись. На Мьолль? Но туда плыть нельзя, там же…

– Олав Стервятник, – пробормотала Йорунн и беззвучно всхлипнула. Матушка Великая, помоги, защити!

– Я не знаю точно, что задумал Ормульв, – проговорила она, немного погодя, – но доля, что нам с тобой уготована, хуже смерти.

– Ты же ведунья, Любомирушка, – Долгождана наклонилась к подруге. – Сделай что-нибудь! Вся надежда, как в баснях, на небывалое чудо…

А у Йорунн все плыло перед глазами, и горечь во рту такая была, словно полынной настойки выпила. Кровь стучала в висках: злодей, предатель, змей ядовитый! И вдруг из горячечного омута всплыли в памяти слова троллей:

«Бойся ядовитого змея!».

Стало быть, вот о ком духи ее упреждали! Недаром же слово «орм» на языке северян означало «змея»… Что-то еще крутилось в голове, пыталось выбраться наружу из глубины памяти… она так и не сумела понять, что. Девушка задумалась. Увидеть бы, что на палубе творится, знак бы подать тем, кто еще верен конунгу – ведь не может такого быть, чтобы все на снекке предали своего вождя! Йорунн закрыла глаза, постаралась прогнать лишние мысли, протянула к небу невидимые руки.

Мать Великая, услышь меня! Не оставь дочерей своих в беде, вразуми, путь укажи! Помоги мне, Матушка родимая!

Свою двенадцатую зиму Ормульв Гуннарссон помнил очень хорошо, потому что этой холодной и ветренной зимой умерла его мать.

Глухой кашель начал мучить ее еще с осени, а когда выпал снег и ударили морозы, она сделалась совсем слабой и почти не вставала, замерзая даже под двумя теплыми одеялами. Ведунья заваривала для матери разные травы, прикладывала ей к груди нагретый камень – все это лишь ненадолго отгоняло болезнь, но излечить ее полностью не могло. Каждый вечер Ормульв подолгу сидел рядом с ней, держал ее холодную руку в своих ладонях и молил всех известных ему богов, чтобы его мать выздоровела.

Но однажды среди ночи Ормульва разбудили и сказали ему, что мать умирает и зовет его попрощаться.

Бедная женщина металась в бреду и с трудом узнала своего сына. Она все силилась ему что-то сказать, но голос уже не слушался ее, горло хрипело, и мальчик, в отчаянии склонившийся над ней, сумел расслышать только несколько слов: «сынок, твой отец», «Торлейв конунг» и «братья».

Если бы в то время уже жил всеведущий Сакси, он бы мог передать Ормульву, что именно прошептала тогда умирающая мать. А она пыталась сказать вот что: «Сынок, твой отец отдал жизнь за Торлейва конунга, и ты будь верен ему, потому что конунг всегда заботился о тебе, и сыновья его тебе как братья».

Но Сакси в ту пору еще не родился. А юный Гуннарссон крепко запомнил сказанное и истолковал его по-своему…

На исходе второго дня пути Ормульв хёвдинг стоял на корме возле рулевого весла, когда один из хирдманнов, сидевших далеко впереди, приподнялся и крикнул:

– Датские корабли!

Стараясь не выдать своей тревоги, Ормульв вгляделся в паруса двух драккаров, показавшихся вдали. Точно, датчане. Один парус с белыми и синими полосами был ему хорошо знаком: похоже, корабль принадлежал Вилфреду хёвдингу. Второй, черный, с красным полотнищем, реявшим на мачте, он видел впервые.

– Это Вилфред Скала, – сказал, успокоившись, Гуннарссон. – И еще кто-нибудь из готландских хёвдингов. Наверное, возвращаются с альтинга к себе домой.

– Это драккар не Вилфреда, а его сына, – проговорил у него за спиной Торд. – Я видел его прошлой весной, когда Инрик впервые вышел на нем в море. Красивый корабль.

Хёвдинг помолчал немного, затем негромко сказал кормщику:

– Хорошо бы проплыть мимо них как можно скорее.

Все знали, что Ормульв недолюбливает датчан, поэтому Торда не удивили слова хёвдинга. Его больше удивляло то, что Ормульв уже который день никого не подпускает к своей палатке, кроме двух верных людей, да и сам заглядывает туда лишь изредка. И еще среди ночи ему показалось, будто он слышит доносящийся оттуда женский плач.

Один раз в день им приносили пресную воду в маленькой кружке – два или три глотка. Кормить их Ормульв запретил – чтобы поняли, чья воля теперь над ними, перестали дерзить и покорились. Нутро уже сводило голодной судорогой, во рту пересохло, губы потрескались, и даже если бы пленницам разрешили кричать во всю мочь и звать на помощь, ничего, кроме слабого стона, они не издали бы. Долгождана то забывалась тяжелым сном, то тихо плакала, глядя на подругу. А Йорунн словно была не здесь, а где-то далеко – лежала, полуприкрыв глаза, с отрешенным видом, на расспросы не отвечала, или отвечала невпопад. Долгождана боялась, как бы ей не стало хуже и все проверяла – дышит ли? Бьется ли сердце?