– Кровь честной женщины с острова Мьолль, которая знала лишь одного мужчину – своего мужа. И кровь храброго воина, отдавшего жизнь за конунга, которому он поклялся служить до огня и костра. Не был ты сыном Торлейва, хёвдинг. Да и сыном Гуннара я бы тебя не назвал. Ты, словно гнойный нарыв, по воле недоброго бога зародился в чреве своей бедной матери.

Ормульв побагровел лицом и бросился на ведуна – плохо пришлось бы Сакси, если бы стоящие рядом хирдманны не нацелили в грудь Гуннарссона длинные острые копья.

– Ты лжешь! – прохрипел разгневанный хёвдинг. – Твой покровитель – Локи, зачинщик распрей, сеятель зла, трус, мерзостный лжец и распутник! А весь твой дар – сочинять небылицы да корчить из себя ведуна и провидца! Зря только конунг кормит тебя!

– Небылицы, говоришь? – нахмурился Сакси. Было видно, что его задели слова Гуннарссона. Молодой ведун пристально посмотрел на Ормульва, а потом сел на землю, поджав под себя ноги, и начал рассказывать…

Убить ярла Ормульв задумал во время морского похода.

Став хёвдингом, он имел право собрать собственный хирд. Пока что людей у него было мало – драккар в двадцать два весла и даже меньшую снекку он бы не смог повести один. Но зато нашлись среди прочих несколько бывших рабов, которые принесли клятву верности не только Эйвинду конунгу… У каждого из них были свои причины желать зла Асбьерну и его людям. Особенной нелюбовью пользовались трое братьев-хьяльтландцев, пришедших на остров вместе с молодым ярлом. Здесь их называли Бёрк, Стейн и Рауд; старший из них, Бёрк, был лучшим из хёвдингов Асбьерна. И все три брата были едины во мнении: из человека, позволившего сделать себя рабом, ничего путного не выйдет; рабство хуже, чем смерть, потому что на свете нет ничего дороже свободы. И, несмотря на то, что из многих вольноотпущенников получались хорошие воины, братья не спешили им доверять. За это их недолюбливали.

Прошлым летом, после праздника Мидсуммар, Эйвинд послал своего побратима и Ормульва на восток – говорить о мире со словенскими вождями. Дальний поход к чужим берегам лучше всего подходил для задуманного; на руку Ормульву было и то, что словене встретили их настороженно, и то, что встречи с князем пришлось ждать до утра, и то, что воины Асбьерна, в том числе братья-хьяльтландцы, решили поставить свои шатры на берегу и заночевать там. Ормульв вначале думал, что ярл отправится с ними, но Асбьерн остался на корабле. Той ночью все спали крепко – в воду для питья был добавлен заранее припасенный опий. Хёвдинг и верные ему люди за вечер не сделали ни глотка. Им нельзя было спать, для них эта ночь была судьбоносной.

Невозможно найти слова, чтобы описать содеянное ими. Доброе оружие было осквернено, сталь наносила смертельные раны не успевшим проснуться воинам, руки вождя плескали смолу на борта драккара и высекали огонь. А когда все же поднялся шум, и Асбьерн среди суеты и дыма метнулся к веслам, чтобы успеть на помощь тем, кто погибал на берегу, удар, нанесенный ножом предателя, остановил его. Ненависть вогнала оружие почти по рукоять… и если бы боги любили Асбьерна чуть меньше, он бы умер мгновенно. Но ярл был жив даже после того, как Ормульв вытолкнул его с корабля в воду, и после того, как он долгое время пробыл в воде, и после того, как милосердные волны вынесли его тело на берег. Где незадолго до восхода солнца и нашла его словенская ведунья Любомира.

В это время драккар, на котором уцелело чуть больше половины гребцов, уже шел под парусом обратно на запад и нес с собой страшную весть о ночном нападении вероломных словен, о гибели Асбьерна и многих его людей.

Троих братьев-хьяльтландцев на его борту тоже уже не было…

Жители Стейнхейма слушали ведуна и смотрели на Ормульва Гуннарсона. Таким они его еще ни разу не видели. Его лицо сделалось мертвенно-бледным, а безудержная ярость в глазах нет-нет да сменялась испугом. Трое бывших рабов за его спиной едва дышали от страха.

– Еще одна небылица! – совладав с собой, хрипло рассмеялся хёвдинг. – Однако, рассказанная складно, словно ты стоял рядом и наблюдал, как я поджигаю свой драккар и сталкиваю ярла в воду. Сразу видно, что ты вызнал обо всем у словенских девчонок, которые тоже лгут, будто их вожди не желали нам зла.

– Так и было! – воскликнула Долгождана, но Ормульв отмахнулся от ее слов:

– Ты тому не свидетель.

А Йорунн, стоявшая рядом с подругой, все силилась вспомнить, выловить то, что который день вертелось в ее голове… Что-то важное, то, что она упустила, не додумала, вовремя не поняла. Она скользнула рассеянным взглядом по Ормульву, по стоящему неподалеку Асбьерну… посмотрела на Сакси, который, казалось, бездумно водил ладонью по воздуху. Где-то она уже видела этот жест. Совсем недавно. Сегодня…

Внезапно разрозненные звенья в ее памяти выстроились одно за другим. Ормульв. Асбьерн. Ларец со снадобьями, и не только…

– Свидетель есть! – громко объявила она. И бросилась к домику Хравна за ларцом.

Сакси прикрыл глаза и широко улыбнулся.


Глава 17


– Той ночью мне не спалось, – вернувшись, стала рассказывать Йорунн. – Потому я отправилась к морю не на рассвете, а затемно, когда еще не проснулись птицы. И в тишине услышала слабый стон, больше похожий на вздох. Увидела человека, лежащего в воде возле самого берега. Мокрая рубаха его окрасилась кровью, и мне сперва показалось, что жизнь в нем уже угасла. Но когда я попробовала его перевернуть, раненный застонал снова. Тогда я подумала, что боги, должно быть, хранят этого человека и не желают его смерти. И что я должна исцелить его.

Йорунн замолчала, чтобы перевести дыхание, и Асбьерн решился спросить:

– Я все гадал, как же ты в одиночку меня до лесного дома тащила?

– Плащ подстелила свой, да потихонечку, волоком, – смутилась девушка. – Я поняла, что ты северянин, но не знала еще, что там у вас с нашим князем вышло, потому и не стала звать никого. А после не до того было. Дни и ночи напролет я старалась вернуть тебя к жизни…

– Пустая болтовня! – оборвал ее Ормульв хёвдинг. – Все слышали, что ты прятала у себя ярла и лечила его. Но ты не можешь знать, кто нанес ему рану.

Йорунн поставила тяжелый ларец на землю, откинула крышку, выложила на платок все снадобья и кувшинчики с настоями. Сдвинула в сторону одну дощечку, приподняла другую, открыв потайное дно, и вынула из глубины ларца продолговатый сверток, весь перевитый красными нитками и расписанный обережными знаками.

– Зато он знает, – тихо сказала девушка и развернула заговоренную ткань.

Сверкнуло стальное лезвие, оскалилась рукоять, отлитая в виде свернувшейся змеи. Много лет назад в Бирке Ормульв хёвдинг платил за этот нож серебром, не торгуясь – говорили, что такое оружие приносило хозяину большую удачу…

Впервые он понял, что боги отвернулись от него, когда в начале зимы на остров вернулся Асбьерн. Ярл пришел на чужой лодье, отправлявшейся дальше на север, в Халогаланд, и Ормульв, увидев его, не поверил своим глазам. Ненавистный хьяльтландец был одет как безродный пастух, еле держался на ногах от усталости, но все-таки жил… и Эйвинд конунг безмерно обрадовался его возвращению. К счастью для Ормульва, ярл так и не понял, что же случилось с ним той страшной ночью. И при встрече крепко, по-дружески, обнял хёвдинга.

Тогда Гуннарсон первый раз в жизни почувствовал страх и затаился. Удача больше не благоволила ему. Он убедился в этом, когда накануне праздника Йоль его жена родила слабую, некрасивую девчонку, а сама умерла через день, истекая кровью. И ночами, которые стали теперь холодными и одинокими, Ормульв часто думал о том, что, пожалуй, хватит уже бороться с судьбой. Никогда он не станет так близок Эйвинду, как молодой Халльдор или Асбьерн. Но ведь можно взять своих хирдманнов и корабль, забрать часть добычи и уплыть навсегда с этого острова в поисках лучшей доли. Знать бы еще, где есть хорошие земли, с пастбищами, которые не оскудеют, с лесами, богатыми дичью…

Время шло, а удача не спешила возвращаться к хёвдингу. Волею случая они с Асбьерном снова оказались у знакомых берегов, и, припомнив вероломство словен, их воины пожелали отмщения. И боги посмеялись над Ормульвом, сначала позволив ему пленить ту, что спасла ярла от неминуемой смерти, а потом лишив его власти над ней. Если бы Гуннарссон знал, что ведунья хранила в злосчастном ларце, он бы убил ее еще там, на словенской земле, возле лесного укрывища.

 Но настоящий страх перед местью богов пришел к нему позже, той праздничной ночью, когда на острове Хьяр появился Сакси.

Хмельное веселье слетело с Ормульва, едва лишь они с молодым ведуном встретились взглядами. Словно снежный ком, упавший за шиворот, захолодил его ужас, лишил покоя, позволил вырваться наружу бессмысленному гневу. Проклятый мальчишка видел Гуннарссона насквозь, знал о нем все и чуял, как ломает его страх. Ормульв ждал, что ведун расскажет обо всем Эйвинду, и каждое утро просыпался с гнетущей мыслью, что этот день станет для него последним… но Сакси отчего-то молчал. Только при встрече с усмешкой щурил глаза, и это измучило Ормульва.

И тогда он решил, что пришло время покинуть остров. Если не удалось стать вождем здесь, почему бы не сделаться вольным сэконунгом и не отправиться в плавание по морям или на поиски свободной земли? А что скажут на это Эйвинд с Асбьерном, его заботило мало. Ормульв Гуннарссон больше не желал ни слышать о них, ни знать.

Может, его замыслу и суждено было бы сбыться, если бы однажды Торлейвссон не посмел поднять на него руку, не унизил бы его из-за какой-то старухи и калеки- девчонки, которую хёвдинг никогда не считал своей дочерью.

С того дня Ормульв перестал мечтать о морских просторах, свободе и новой жизни. Он думал только об отмщении.

– Есть такой обряд у целителей, – стала объяснять Йорунн. – Если рана очень опасная и надежды на спасение мало, люди сведущие заговаривают оружие, пустившее кровь человеку, и просят его забрать тот вред, что оно причинило. А после запечатывают и зарывают его в землю на семь лет. Только тогда оно вновь становится чистым. Я дважды пыталась зарыть нож, сперва во дворе дома, потом в лесу, и дважды моя озорница-Снежка его выкапывала. Тогда я увидела в этом знак богов и спрятала сверток в ларце. Да и, признаться, забыла о нем.