Жители Рикхейма поглядывали на Сакси, перешептывались, гадали вслух – а ну как боги не примут и решат живьем сжечь мальчишку? Если загорится на ведуне одежда и волосы, никто не бросится к нему на помощь. Таков неписаный закон. Если не выдержит боли испытуемый, бросится вон из костра, не пройдя положенные три шага, завтра же поутру будет он изгнан с позором за пределы фиорда. А если побоится доли своей, откажется от испытания, от власти и силы, ему предназначенной, тогда быть ему простым рабом при конунге до скончания веков. Впрочем, век его будет недолог, ибо боги сурово карают за трусость.

– А верно говорят, будто во время обряда один из Асов спускается на землю? – спросил Халльдор у многоопытного Сигурда. Хёвдинг задумчиво погладил бороду и ответил:

– Может, и верно, ведь посвящение совершают не люди, а боги. И кто-то из них приходит из Асгарда, чтобы стать ведуну покровителем и наставником. Но как это бывает сам я не видел. Когда посвящали Хравна, меня еще и на свете не было.

Йорунн слушала разговоры, а сама смотрела, как в стороне от подружек горько рыдает Хельга. Не было у нее сил глядеть, как желанный ступит босыми ногами на раскаленные угли… Фрейдис тоже боялась за Сакси и крепко сжимала руку стоявшего рядом Асбьерна. Только Эйвинд был спокоен. Он верил в юного ведуна.

Когда погас последний луч солнца Сакси скрестил руки на груди, опустил голову и медленно направился к берегу. Ни оберега на белой рубахе, ни рун – никакой колдовской защиты… Три шага по воде, три шага по холодному влажному песку. Вот подошел он к огненной дороге, помедлил мгновение… и вступил на свой Путь. Люди замерли, глядя на мечущееся пламя… вот в глубине его появилась темная фигура, и многим показалось, будто идет к ним навстречу высокий воин с копьем в руке, и на плечах у него сидят два ворона… Но вот пламя разомкнулось и выпустило Сакси. Он не горел, но его белая рубаха и волосы дымились. Эйвинд конунг подошел, протянул ему узорчатый ковш с чистой прохладной водой, и юноша сделал несколько жадных глотков. Только после этого он, наконец, поднял голову и обвел взглядом собравшихся. Это был прежний Сакси – и уже нет. За эти несколько мгновений он словно повзрослел на несколько лет, и теперь уже вождь, а следом и все остальные низко склонились перед Посвященным. Старшие хирдманны набросили на плечи юноши меховой плащ, поднесли новую одежду и сапоги, вложили ему в руку посох, ранее принадлежавший Хравну, и проводили ведуна в новое жилье, построенное для него недалеко от длинного дома. Еще три дня он пробудет там в полном одиночестве, приходя в себя после перерождения и путешествия между мирами.

– Мы увидим его только на празднике, – сказала Унн все еще плачущей Хельге. – До той поры он не покажется ни солнцу, ни луне, ногой земли не коснется, водой родниковой питаться будет. Забудь его, глупая, не для тебя он.

Рано утром накануне праздника Эйвинд сам пришел к домику Йорунн. Постучал тихонько в дверь, чтобы не разбудить Смэйни, дождался, пока девушка выглянет.

– Здравствуй, Эйвинд конунг, – лукаво улыбнулась ему ведунья. – Неужто хворь какая одолела?

Вождь смущенно кашлянул.

– Молод я слишком, чтобы хворать… Хотел найти безделушку, чтобы тебя порадовать, да как назло ни колец, ни застежек в подарок не приберег. Вот, прими хотя бы это.

И протянул девушке стеклянную бусину на тонком кожаном шнурке.

– С твоим-то камнем она не сравнится. Хочешь – носи, не хочешь – в шкатулку спрячь.

Положил ей подарок в ладонь и собрался было уйти, да Йорунн остановила. Взяла его за руку, заглянула в глаза и проговорила:

– Спасибо тебе. Может, она и не краше, но сердцу милее. Буду носить ее с радостью.

Эйвинд ничего ей больше не сказал, только улыбнулся. Зато на следующий день, в разгар свадебной суматохи, Сакси приметил обновку на шее Йорунн и предупредил:

– Смотри, не потеряй ее. Бусина простая, а цены не имеет. Это единственная вещь, оставшаяся ему от матери.

На свадьбу младшего брата конунга пригласили даже Ботхильд. Йорунн и Фрейдис пришли к повитухе заранее, принесли ей подарки и стали уговаривать появиться на празднике, побыть хоть немного среди людей. Ботхильд их выслушала, ничего не ответила, но и не отказалась. На обратном пути Йорунн сказала подруге:

– Вот увидишь: придет!

И действительно, Ботхильд явилась к женскому дому еще до начала праздника. Как ни в чем не бывало, взялась помогать делать тесто для хлеба и сладких лепешек. Руки у нее были сильные и при этом на удивление ловкие – разделяли ровно, раскатывали тонко, выкладывали красиво. Получалось лучше, чем у многоопытных старших жен.

Когда в длинный дом стали вносить столы и расставлять угощения, Ботхильд со всеми не пошла, а отправилась к себе домой, чтобы принарядиться. Возвращаясь в Рикхейм по лесной тропинке, она услыхала чье-то негромкое всхлипывание: совсем молоденькая девушка сидела на земле под высокой сосной, уткнувшись лицом в колени. Заслышав шаги, она подняла голову и хмуро взглянула на Ботхильд.

– Ты кто? – спросила ее повитуха.

– Халла, – девчонка вытерла мокрый нос рукавом.

– Все нынче на празднике, а ты почему здесь? Обидел кто-нибудь?

Халла помотала головой и тихо ответила:

– Я за хлебом следила, а он подгорел. Жена Эйрика Тормундссона стала кричать на меня, по рукам надавала и выгнала прочь.

Ботхильд задумалась. Испортить праздничный хлеб, да еще и угощение для свадьбы – провинность немалая. Но она хорошо знала жену Эйрика, Сиду. Та самого конунга отходила бы тряпкой, случись ему оплошать.

– Вставай, – сказала повитуха девчонке. – Пойдем, побеседуем с этой дочерью тролля.

Беседа получилась не из приятных. Не только Сида, но и другие жены были недовольны тем, как Халла готовит еду и помогает им по хозяйству. Ботхильд стояла, скрестив руки на груди, и слушала, как они называли девчонку неумехой и лентяйкой. Вспомнили и мать ее: была бы жива – не гордилась бы такой дочерью.

Халла молча теребила в руках косу. Щеки ее горели от стыда.

– Полно вам, праздник ведь сегодня, – наконец, проговорила Ботхильд. Она взяла Халлу за руку и вывела ее во двор. Поставила перед собой и спокойно сказала:

– Приходи ко мне, научу всему, что тебе нужно знать и уметь. Если, конечно, хочешь.

Халла робко взглянула на нее и еле слышно ответила:

– Хочу…

День свадьбы выдался по-летнему солнечным. На склонах поросших лесом гор шелестели залитые светом золотые, багряные, желтые и изумрудные кроны, небо было ярко-голубым и безоблачным, и Йорунн с улыбкой говорила, что это щедрый подарок Великой Матери к свадьбе Зорянки и Халльдора. Младший брат конунга уже заплатил мунд и теперь ждал невесту возле длинного дома. Когда она появилась в окружении подруг, Ивар Словенин подвел приемную дочь к жениху и вложил ее тонкую руку в ладонь Халльдора. После этого все повернулись к стоящему неподалеку Сакси: что теперь скажет ведун, говоривший с богами в капище? Не погас ли жертвенный огонь, когда он называл имена жениха и невесты? Не потемнело ли каменное лицо Фригг, когда он спрашивал ее о будущих детях?

– Ясень вашего рода гордо раскинет ветви и станет с годами лишь выше и крепче, – проговорил Сакси. – На новой земле он пустит корни, не засохнет в жару и не согнется в бурю. Это все, что боги велели мне вам передать.

Те, кто слышали это, облегченно вздохнули. Предсказание было добрым, оно обещало мужу и жене долгую жизнь и достойных наследников.

– Не великоват ли посох для безусого мальчишки? – добродушно усмехнулась стоящая среди женщин Ботхильд. Она не была на посвящении, и не видела, каким был Сакси в тот вечер.

Услышав ее слова, Сигурд хёвдинг повернулся к ней и ответил так:

– Отец Асов, Один, тоже когда-то был молодым.

После все отправились в длинный дом и расселись по старшинству за столами, накрытыми для праздничного пира. И угощение было не таким, как на острове Хьяр – на деревянных блюдах лежало вдосталь мяса и дичи, жареной и копченой рыбы. В широких мисках подносили нежный белый сыр, а рядом выкладывали ломти сыра что потверже. Пива и хмельной медовухи сварили дня на два; для младших выставили ягодный напиток и скир, а жениху и невесте наливали одну лишь чистую воду – так испокон веков делалось в Рикхейме, и вождь Эйвинд счел этот обычай весьма разумным. Халльдор не стал возражать. Он и так был опьянен происходящим, и более всего – робким и ласковым взглядом своей молодой жены.

Еще один человек на этой свадьбе чувствовал себя, словно влюбленный жених. Стоило Сигурду хёвдингу один раз поглядеть на пышногрудую Ботхильд, как сердце его, молчавшее столько лет, вдруг начало биться быстрее. И на пиру он все старался сесть так, чтобы видеть ее и слышать, как она смеется. А смех у Ботхильд был звонкий, как у молоденькой, и от него огромная грудь повитухи так и ходила ходуном. Не только Сигурд, другие мужи тоже заглядывались.

Как и полагалось, поднимали чаши за конунга и ярла, после вознесли хвалу богам за хороший урожай и вспомнили добрым словом ушедших предков. Много славного было сказано и о Халльдоре, о его храбрости и воинских умениях, и о красоте юной Сванвид, которая выросла на далеком словенском берегу. Жители Рикхейма не слышали их историю и просили рассказать ее до того, как молодых поднимут из-за стола и уведут в отдельные покои. Зорянка оглядела подруг и ответила, не раздумывая:

– Пусть Йорунн расскажет.

– Великая Мать прядет нити людских жизней, а вещие Норны ткут из них ковер бытия, – начала свой сказ молодая ведунья. – И порой, чтобы свить воедино две судьбы, выплетают они узор настолько причудливый, что не сразу поймешь, для чего происходит то или это, к добру или к худу ведет…

– Все так, – задумчиво проговорил Сакси, сидевший подле Эйвинда. – То, что казалось нам бедой, после становится благом, а то, что казалось благом, оборачивается бедой.