И под этими звездами Йорунн брала Эйвинда за руку, прижималась щекой к натруженной ладони и тихонько просила:

– Ты скажи, чем мне тебя порадовать? Хочешь, пирожков вкусных напеку? Или полотенце узорчатое вышью? Или пояс обережный сплету – залюбуешься.

– Мне глядеть на тебя – уже радость, – помолчав, отвечал он. – То, что ты по одной земле со мной ходишь, одним воздухом дышишь – уже счастье…

Халла из женского дома перебралась жить к Ботхильд. И сказала, что насовсем.

Поначалу она дичилась и глядела на повитуху с опаской – а ну как за нерадивость приложит по затылку тяжеленной ручищей? Но Ботхильд ни разу ее ничем не обидела и слова дурного не сказала, даже когда все у Халлы из рук валилось. Терпеливо, по-матерински обходилась она с неумехой-девчонкой, разъясняла и показывала, как надо делать то или это, а когда стало получаться – хвалила, не скупясь. Халла стала все реже возвращаться ночевать в женский дом, а потом и вовсе пропала. Сида и другие старшие жены решили, что не годится девчонке становится затворницей, и пришли за Халлой к дому повитухи. Ботхильд встретила их на пороге. Молча выслушала, а потом ответила так:

– Она мне нужна. Я ей свой дар передам, когда придет время. Больше некому: дочерей моих мор не пощадил, а других детей у меня не будет.

Халла, словно испуганный мышонок выглядывавшая из-за ее спины, увидела, как насмешливо скривила губы Сида. Куда, мол, непутевой… И такая обида проснулась в ней, что дыхание перехватило. Халла всегда была упрямой, а тут еще словно подхлестнуло что-то, до боли в сжатых кулачках, до жгучих и злых слез.

– Я смогу… Научусь, назло им… Назло им всем! – повторяла она, когда старшие жены ушли. Твердила, словно священный обет, вытирая ладонями мокрые щеки.

А Ботхильд ничего не говорила, просто обнимала ее, гладила по голове и улыбалась.

Однажды, вернувшись из леса, куда приемная мать послала ее за травами, Халла увидела возле дома Сигурда хёвдинга. Многоопытный воин, отчаянный викинг, не знавший страха в бою, теперь смущенно переминался с ноги на ногу и что-то пытался втолковать хозяйке. Ботхильд как обычно стояла в дверях, скрестив на груди свои полные руки, и разглядывала незваного гостя. Халла остановилась неподалеку, прислушалась.

– Вижу, что стены дома крепки, а дверь покосилась. Да и крышу надо бы посмотреть, – Сигурд погладил бороду и кашлянул в кулак. – Зима скоро. Как ветры задуют, холодом потянет внутрь.

Ботхильд опустила смеющиеся глаза. Ей ли не знать, что даже в самую лютую зиму в ее доме всегда было тепло? Но Сигурду она говорить об этом не стала. Вздохнула только:

– И верно: сейчас уже поддувает, щели везде...

Хёвдинг, обрадованный тем, что повитуха его не прогнала, пообещал помочь, и с того дня стал часто появляться у них в доме. Выправил дверь, утеплил стены, из свежих досок выстругал новые лавки, начал украшать их резьбой. К его приходу Ботхильд стала заводить тесто для вкусных лепешек и посылала Халлу за сыром и молоком. А однажды Сигурд явился принаряженный, в красивом шерстяном плаще, с подарками для Ботхильд и Халлы. И уже не стал ходить вокруг да около, прямо сказал:

– Я не молод уже, чтобы время терять. А одному жизнь безрадостной кажется. Потому спрашиваю: пойдешь ли ты за меня, Ботхильд Гудмундсдоттир?

– Я бы пошла, – ответила Ботхильд, – да ты говорил, что на острове Мьолль у тебя есть законная жена. Что если она до сих пор ждет тебя?

– Я думал об этом, – признался Сигурд. – Для наших родных и друзей мы мертвы уже больше тринадцати зим. Вряд ли у них осталась надежда…

– Случалось мне слышать песни о женах, до самой смерти хранивших верность погибшим мужьям, – сказала ему повитуха. – Не гадай, Сигурд хёвдинг, подожди до весны.

Вроде не отказала, но и согласия не дала. Повздыхал седобородый жених, да и ушел ни с чем. Понимал, что права Ботхильд: нельзя честной женщине выходить за чужого мужа. Был бы свободный или вдовец – другое дело.

Сгоряча хотел он пойти к Сакси и спросить, что стало с его семьей, да не решился. Вовремя вспомнил, как еще дед его говорил: счастье порой бывает в неведении.

На двадцатый день после отплытия снекка и кнарр вернулись с торга. Лодьи сидели в воде глубоко – значит, поход оказался удачным. Весь Рикхейм встречал их на берегу, даже Эйвинд и его мастера оставили работу, вышли разгружать наторгованное. Хьярти хёвдинг рассказывал про то, как их встретили в городе, и чьи еще корабли они видели в гавани. Ивар подробно описывал все, что там продавалось, что им удалось купить, подсчитывал, сколько ушло серебра и на что его не хватило. Охотнее всего его слушали женщины. Конунг же только спросил у Хьярти:

– Что слышно про остров Мьолль?

– Говорят, что нынче летом Олава Стервятника крепко обидели свеи, – прищурился хёвдинг. – И что он задумался о большом походе.

– В Свеаланд? А сколько у него кораблей?

– По слухам, не меньше пяти боевых лодей ходят под началом Олава и его сына Гисли. Кто из них отправится к свеям, известно одним лишь богам. Гисли молод и полон сил, но и сам Олав тот еще волк…

– Не смей так его называть! – сердито оборвал хёвдинга Эйвинд. – Нашему роду волки всегда приносили удачу. А этот вор и предатель ее отобрал.

Хьярти досадливо поморщился – надо же было такое сболтнуть! И живо перевел разговор на другое, стал рассказывать, как на обратном пути корабли угодили в шторм. Эйвинд его почти не слушал. Хмурился и молчал, думая о чем-то своем.

В этот раз Йорунн выглядела такой же взволнованной, как Унн или Гудрун, словно тоже переживала разлуку с любимым и считала дни в ожидании встречи. Подруги все удивлялись, кого она там высматривает на палубе кнарра? Быть может, у молодой ведуньи появился жених? Спрашивали потихоньку у Фрейдис; та разводила руками – мол, знать ничего не знаю, ведать не ведаю…

Наконец, по сходням на берег стал спускаться Хаук, и Йорунн сразу же подбежала к нему:

– Привез? – еле слышно выдохнула она.

– Все как просила, – ответил молодой воин и протянул ей тяжелый сверток. Девушка отогнула край холстины, заглянула внутрь. Улыбнулась:

– Точно такой… А тесьма где? И нитки?

– Не бойся, не забыл, – Хаук полез в кошель, зазвенел монетами. – Торговец попался сговорчивый, и твоего серебра немного осталось. Возьми вот.

Йорунн перехватила его руку, покачала головой:

– Не надо. Оставь себе. Или попроси кузнеца, чтобы сделал для рыжеволосой Гуннхильд красивый браслет.

И поспешила домой, прижимая к груди драгоценный сверток.

Плотно прикрыв за собой дверь, Йорунн положила свою ношу на лавку, зажгла светец, а потом уже бережно развернула холст и вынула отрез дорогого алого шелка. Провела ладонью по прохладной гладкой ткани. Размотала клубок красивой узорной тесьмы, проверила на прочность блестящую золотую нить.

– Красота-то какая! – всплеснула руками старая Смэйни. – Неужто платье себе надумала сшить?

– Нет, Смеяна Глуздовна, – отозвалась девушка. – Это подарок для… одного человека. Буду рукодельничать долгими зимними вечерами, к празднику Сумарблот как раз успею. Только прошу тебя, матушка, никому о том не рассказывай! Ни старшим женам, ни девчонкам на посиделках… ни даже Эйвинду конунгу, если вдруг спросит!

Старушка улыбнулась еле приметно. И пообещала молчать.


Глава 27


Зима подступала все ближе, и лес, прежде густой, зеленый и шумный, сделался бесцветным и тихим. Мало где осталось листьев – облетевшие, потемневшие, они шелестели под ногами, и сквозь поредевшие кроны проглядывало бледно-голубое уставшее небо. А светлое озеро, казалось, уже сковал тонкий прозрачный лед – так тиха и неподвижна была водная гладь. И все вокруг стало таким торжественным, хрупким и спокойным, что можно было услышать, как падает на землю неосторожно задетая паутинка.

Йорунн знала, что до первого снега остались считанные дни. В воздухе уже чувствовался его холодный и чистый запах; еще немного – и северный ветер пригонит набрякшие темно-серые тучи, которые затянут сперва все небо от края до края, а потом начнут потихоньку укутывать землю пушистым снежным платком. Надолго придется забыть о лете, о теплом и ярком солнышке, о зеленой траве – крепким сном будет спать Великая Мать, ожидая, когда разбудят ее по весне лебединые крики.

А молодую ведунью предстоящей зимой ожидало немало забот. Каждый вечер она садилась к светцу, расстилала на коленях алый шелк и принималась вышивать. Ровными стежками приметывала по краям золотистую узорчатую тесьму, а когда уставали глаза и пальцы – просто сидела и смотрела на гладкую ткань, придумывая, как еще лучше можно ее украсить. Трудная работа впервые была не в тягость, а в радость, потому что делалась для единственного, любимого.

Кроме того, Йорунн с начала осени стала подумывать о том, чтобы найти себе помощницу. Не просто малолетнюю девчонку, которую можно посылать с разными поручениями, а толковую да разумную девушку, умеющую чувствовать, способную услышать голос Великой Матери и научиться служить ей. Йорунн рассуждала так: если все задуманное благополучно свершится, следующим летом она уйдет из Рикхейма вслед за Эйвиндом, и Сакси наверняка последует за ними. Кто же тогда останется здесь, в Вийдфиорде, чтобы позаботиться о людях Асбьерна?

Но пока, сколько ни присматривалась она к местным девушкам, ни в одной не почувствовала скрытого дара, ни к одной душа не потянулась. Да и сами красавицы не выказывали желания изучать заговоры и целебные травы – разве что когда речь заходила о приворотных зельях. Йорунн не раз уже просила Великую Мать помочь ей или подать какой-нибудь знак – все напрасно. Пробовала поговорить с Сакси – тот отмахнулся: всему, мол, свое время. Не к вождю же идти за советом, у него и без того дел невпроворот.

Впрочем, переживала она недолго. Очень кстати вспомнились матушкины слова: если больше не можешь ничего сделать – успокойся и просто жди.