Йорунн успела сбросить на землю плащ, и как была – в нарядном платье, в сапожках прыгнула в воду за Хельгой. Холод острыми иглами впился в тело, скрутил судорогой руки. Голова Хельги показалась на поверхности, девчонка хрипела, бестолково махала руками, и Йорунн потребовались все ее силы, чтобы помочь непутевой подняться на ноги. Она не сопротивлялась, когда ведунья ухватила ее за волосы и потащила на берег. Только кашляла и стучала зубами.

Ветер тут же прижал холодную мокрую ткань к телу. Схватит простуда, скрутит жаром, ломотой в костях и – поминай как звали… Йорунн торопливо набросила плащ на плечи, закутала дрожащую Хельгу в меховую накидку и силой поволокла девчонку вверх по тропе. Сперва упрямица пыталась освободиться, спотыкалась, даже несколько раз падала, но Йорунн крепко держала ее за руку. Она все убыстряла шаг, потом побежала, и Хельга была вынуждена бежать за ней следом.

Вдвоем они влетели в домик, где жили Смэйни и Йорунн. Старая нянька, увидев их, обмерла и с перепугу даже не нашла, что спросить.

– Матушка, – Йорунн с трудом разлепила онемевшие губы, – разожги огонь посильнее, вскипяти воды… да сухие рубахи неси… и носки шерстяные!

И принялась срывать мокрую одежду с себя и с Хельги. Пока Смэйни развешивала их платья возле очага, молодая ведунья живо растерла девчонку полотенцем, завернула в платок ее оттаявшие в тепле волосы. После укрыла Хельгу меховым одеялом, а как вода закипела, велела парить ноги да заставила выпить целую кружку горького целебного отвара. И про себя не забыла – болеть совсем не хотелось.

А потом села рядом с девчонкой на лавку и спросила тихо и строго:

 – Ты что сотворить с собою удумала? Хочешь, чтобы Великая Мать тебя, неразумную, навсегда в своем Небесном чертоге заперла и назад никогда не выпустила?

Хельга молча глядела куда-то в сторону.

– Разве он тебя обнадеживал? Обещания давал?

– Не давал… – прошептала она.

Йорунн вздохнула, придвинулась ближе, ласково обняла ее за плечи:

– У нас говорят так: насильно мил не будешь. Отпусти его. Если в самом деле любишь, то боль твоя светом обернется, только время дай. Снова начнешь смеяться и радоваться жизни.

Хельга вывернулась из-под ее руки, с отчаянием глянула на ведунью, всхлипнула:

– Много ты в любви понимаешь! Посмотреть бы на тебя, если бы твой единственный от тебя отказался, если бы нелюбимый замуж позвал! Пошла бы?.. Вот и я не хочу. Когда любишь, такая радость несказанная… будто моря расступаются, а ты вниз на самое дно падаешь и все звезды видишь. У него глаза золотые как солнце… я смотрела в них, когда он целовал меня… Лучше умру, чем другому достанусь. Не могу, не хочу жить! И не буду…

– Тебе-то откуда знать, в чем я понимаю, а в чем нет, – горько усмехнулась Йорунн, вспоминая, сколько слез было ею пролито на берегу лесного озера. – Сама этим летом жила, что по огню босиком каждый миг ступала. Думала, потеряла счастье свое. И были мгновения, когда жить не хотелось. Да только боги людей не ради потехи испытывают. Я справилась, и ты эту боль пережить сумеешь, – она погладила Хельгу по голове. – Ты вот что, ложись пока, отдохни. Утро вечера мудренее. Завтра поговорим, подумаем, как нам с тобой дальше быть.

Хельга легла, отвернувшись лицом к стене, натянула на голову пушистое одеяло. Еще долго вздрагивала, хлюпала носом, а потом, наконец, уснула.

Йорунн до глубокой ночи сидела на краю лавки, глядя на уснувшую Хельгу, и все размышляла, что теперь с ней делать, чем ее отвлечь. Нужно приглядывать за глупой девчонкой… но рассказывать обо всем Унн и тем более Ивару молодой ведунье не хотелось. Те долго думать не станут: выпорют нещадно да через седмицу-другую выдадут замуж, чтобы всякая блажь из дурной головы повыветрилась. Замуж за нелюбимого… Врагу не пожелаешь такой судьбы!

И вдруг промелькнула шальная мысль: а что если не зря все так сложилось? Не на эту ли девочку указала ей Великая Мать? Не нарочно ли оттолкнул ее всеведущий Сакси? Хотя Йорунн ни разу не думала о Хельге, как о своей ученице, не знала, согласится ли девчонка перенимать ведовские знания да и получится ли у нее.

Девушка задула светец, забралась под теплое одеяло, тихонько вздохнула. Нелегкий выдался вечер. Хоть бы ясное солнышко поскорее встало, прогнало тьму, да все беды и горести вместе с ней…


Глава 28


Когда Хельга проснулась, Йорунн уже сидела рядом и неторопливо сматывала шерстяные нитки в клубок.

– Легче стало? – тихо спросила она.

Девчонка еле слышно вздохнула. Где уж легче… Боль чуть притупилась, но не ушла. Еще не скоро уйдет. А может, и никогда.

– Все проходит, рано или поздно. Плохое забывается, словно дурной сон, – проговорила Йорунн. – Ночь сменяется днем, зима – теплым летом, хмурое небо снова становится чистым, солнечным. Заживают даже самые глубокие телесные раны, а те, что на сердце, превращаются в воспоминания. Ты только боль в себе не держи, чтоб не точила она тебя изнутри, словно ржа железо. Плакать захочешь – плачь, поговорить захочешь – я тебя выслушаю.

И Хельге помстилось, что возле нее не ведунья сидит, а родная мать, давным давно ушедшая в Нифльхель. Материнские глаза глядели ласково, с легким укором – что же ты с собой делаешь, доченька? – и девчонка, заливаясь горькими слезами, бросилась в раскрытые для нее объятия, туда, где тепло и спокойно, где любая боль утихает, а обиды и беды уже не кажутся такими страшными… Йорунн укачивала ее как ребенка, гладила по волосам, шептала успокаивающие слова. А после напоила мятным отваром и принесла прохладной водицы умыть заплаканное лицо.

– И правда получше стало, – призналась Хельга, когда молодая ведунья поставила перед ней миску с горячей кашей, щедро сдобренной маслом. – Жаль, нет у тебя зелья, которое от печали лечит. Или заговора особого, чтобы все забыть.

– Зелья такого нет, – подумав, сказала Йорунн. – И заговоров особых не припомню. Но зато знаю верное средство от тоски. Простое, но надежное. Еще матушка моя говорила: если тебе плохо – найди того, кому хуже, и помоги ему. И чем больше чужих хворей и недугов исцелишь, тем быстрее уйдет твоя собственная боль. Так и есть, я проверяла.

– Это не для меня, – Хельга бестолково вертела в руках деревянную ложку. – Я недуги и хвори лечить не умею. Ни чужие, ни свои.

– А хочешь, я тебя научу? – предложила Йорунн, внимательно глядя на нее. Девчонка удивленно захлопала ресницами:

– Меня?

– Тебя. Расскажу ведовские секреты: как раны да болезни травами лечить, как целебные снадобья составлять, какую траву когда собирать и для чего. С Великой Матерью научу разговаривать и слушать то, что она говорит. Хоть зима впереди и долгая, слезы лить да печалиться некогда будет. Это я тебе обещаю.

– Я стану ведуньей? – недоверчиво спросила Хельга. И вдруг сжалась вся, глянула с прежним отчаянием: – А если отец меня замуж отдаст?

– О том не переживай, – успокоила ее Йорунн. – Поговорю я с отцом твоим.

С того самого дня каждое утро Хельга стала просыпаться затемно, чтобы вместе с Йорунн идти к морю встречать рассвет. По форме облаков, по цвету неба ведунья учила ее предсказывать, какой будет день, по шуму волн определять, не надвигается ли шторм. После полудня, если позволяла погода, они вместе шли в лес, и Йорунн рассказывала девушке о том, как зимует Великая Мать, показывала места, где под снегом ждали весну многолетные травы. Учила, как нужно в лесу ходить – чутко слушать, зорко смотреть, ласково разговаривать со всем, что ее окружает. А вечером, уже дома, доставала свой ларец с травами да настойками и терпеливо объясняла, какое средство от чего помогает, как их следует смешивать и с чем. И видела: приживается ведовская наука в душе у Хельги, понемногу раскрывается в ней священный дар, и сама девчонка день за днем становится все спокойнее, рассудительнее, а если и начинает болтать без умолку, то только по делу.

О молодом ведуне они ни разу не заговорили. Да и сам Сакси старался как можно реже попадаться им на глаза.

После праздника Самайна пришла настоящая зима с метелями и морозами. Снега выпало столько, что даже по двору многие ходили на лыжах. Ивар Словенин сделал для Хельги и Йорунн по паре удобных широких лыж, чтобы девушки могли спокойно ходить по лесу, не опасаясь провалиться по пояс в сугроб. Иногда вместе с ними отправлялась и Фрейдис. Лыжи для нее сделал Асбьерн, и они были короче и шире, чем у других, но зато лучше держались на снегу. Ярл рассказывал, что у них на родине храбрецы скатывались на таких с самых высоких холмов, держа в руках чаши с водой. И горе тому, кто прольет хоть каплю!

После первых же сильных морозов Снежка перебралась из леса поближе к дому ведуньи и под навесом возле самой стены вырыла себе нору, куда часто приходила на ночлег. Йорунн принесла ей туда соломы и разного тряпья, чтобы серолапой подруге было теплее. И подкармливала волчицу, и гоняла от нее вездесущих собак, и выслушивала недовольное ворчание матушки Смэйни, которая Снежку побаивалась – все же житель лесной, душа звериная, кто знает, чего от нее ожидать. Да еще конунгова пса теперь не отвадишь: каждое утро чуть свет скребется в дверь, окаянный, или лает за стеной – никакого покоя нет!

Зимой что женщины, что мужчины больше сидели по домам. Это было время для ремесел и рукоделия – женщины пряли, ткали и шили одежду, мужчины выделывали шкуры, вырезали из дерева и кости разные вещицы для домашних нужд, некоторые умельцы украшали резьбой стены да столбы длинного дома. Если погода была хорошей – отправлялись на охоту или рыбалку, забавлялись, устраивая кнаттлейк  на утоптанном снегу, бегали на лыжах или метали друг в друга снежки, а вечерами сидели у очага, играли на расчерченной доске, передвигая белые и черные фишки или вырезанные из кости фигурки. Такие игры здесь любили: они не только позволяли скоротать время, но и развивали ум – первое, что нужно хорошему воину.