В этот раз Мать и Дочь вместе взялись за дело. Еще случались метели, и вечером схватывал землю мороз, но с утра, едва появлялось на небе солнышко, начинало капать с крыш, а к полудню на утоптанных дорожках блестели лужицы талой воды. Птицы, не покидавшие на зиму родные края, принимались весело щебетать, зная, как ненавистна их песня темным богам – почти так же, как раскаты Перунова грома. Высокие сугробы становились плотнее, ниже, а потом убегали в Землю-Мать звенящими водами. Еще немного – и появятся первые проталины, побежит по стволам деревьев сок, неся жизнь будущей листве, а там и море начнет беспокойно ворочаться под ледяным панцирем, и однажды вдохнет полной грудью, взломает ледяные оковы…

В один из теплых погожих дней ощенилась Снежка, и теперь из ее логова доносилось слабое попискивание. Вард никого даже близко не подпускал к укрывищу – ни людей, ни тем более собак. Позволял подойти только Эйвинду и Йорунн, да и то зорко следил, чтобы не вздумали заглядывать под навес. Йорунн каждый день приносила волчице рыбу и хлеб, ставила возле логова большие плошки с водой – чтобы прибывало молоко, Снежке нужно было не только хорошо питаться, но и много пить.

– Я все думаю, на кого щенки похожи будут, – как-то сказал Эйвинд, когда они с Йорунн стояли на берегу, на своем излюбленном месте, и смотрели на почерневший ноздреватый лед.

– А вот выберутся из логова, и увидим, – улыбнулась девушка. – Одно знаю: таких собак ни у вас, ни у нас, словен, еще не бывало.

Асбьерн и его люди стали готовиться к походу в словенские земли. Заранее просмолили обшивку драккара, заменили кое-что из оснастки, чтобы, едва море очистится ото льда, можно было отправиться в путь. А он обещал быть неблизким. От Вийдфиорда до устья реки Воронки, на берегу которой стоял городок Радонец, он же Гледеборг, идти было больше двух седмиц, да и то при хорошей погоде и попутном ветре. Как ни надеялись на удачу ярл и его хирдманны, все прекрасно понимали, что и ветер, и море по весне переменчивы – не угадаешь, как доплывешь, и не придется ли провести несколько дней в тихом заливе, пережидая шторм.

Об одном только уговорились Асбьерн с Эйвиндом: чтобы драккар вернулся не позднее, чем через двадцать дней после праздника Сумарблот. Как раз тогда в Рикхейм должны были прийти корабли побратимов-датчан.

Боги благоволили Эйвинду конунгу: весна выдалась солнечная и теплая. Старожилы в Рикхейме говорили, что море уже много лет не вскрывалось так рано, и это было добрым знаком. Как только установились ясные дни, драккар спустили на воду и стали грузить для дальнего похода. Засидевшиеся в домах хирдманны спорили, кто пойдет с Асбьерном, тянули жребий, всеми правдами и неправдами старались заполучить место на корабле. Один только Лодин, которого ярл собирался взять кормщиком, отказался плыть. Сказал:

– Не сердись, Эйдерссон. Я останусь, потому что у моей жены вот-вот должен родиться сын.

Асбьерн ничего не ответил, только кивнул. Если бы Фрейдис ждала ребенка, он бы тоже остался с ней. Или ушел бы в поход, но ненадолго.

Вещи его жены уже принесли на драккар, а сама Фрейдис стояла на берегу и о чем-то говорила с ведуньей. И ярлу вдруг подумалось: а что если на чужой земле осенит их удача? Что если словенские богини, с рождения хранившие Фрейдис, обрадуются ее возвращению и помогут ей зачать сына или дочь? Есть же у словен такая поговорка, про родной дом и стены.

Перед самым отплытием Лодин пришел к Асбьерну и передал ему небольшой сверток.

– Вот, возьми. Передай это отцу и матери Гудрун. Скажи им, что это свадебный выкуп за дочь, и что теперь она будет считаться моей по закону.

Халльдор, уходивший вместе с Асбьерном, тоже готовил словенской родне подарки и украдкой вздыхал. Боги посмеялись над ним, заставив дважды выплачивать мунд – сперва приемным родителям, потом настоящим. О встрече с ними молодой брат вождя старался не думать: кто знает, понравится ли он отцу и матери Сванвид, не припомнят ли они ему прошлогодний набег. Он бы припомнил, если бы разом потерял двух дочерей. И на порог не пустил бы разбойника, посягнувшего на самое дорогое.

А Йорунн попросила подругу поклониться за нее всем словенским богам и особенно Макоши, да привезти ей в берестяном коробе родной землицы, хотя бы пару горстей. Для чего – не сказала, но Фрейдис и так догадалась: не иначе для какой-нибудь ведовской ворожбы или обряда.

После того, как драккар Асбьерна покинул Вийдфиорд, конунг и молодая ведунья еще долго стояли на берегу, глядя, как ветер гонит по морю плескучие шумные волны. Слово за слово – вспомнился остров Хьяр, и поход, в который Йорунн и Фрейдис отправились не по своей воле. Тогда-то ведунья и рассказала Эйвинду о том, как с помощью Великой Матери обрела крылья и сумела привлечь внимание датчан. Да еще поделилась тем, что теперь сама научилась становиться птицей или мелкой зверушкой. Думала, что любимый удивится или похвалит ее за старания… но Эйвинд конунг лишь улыбнулся:

– Вряд ли такое возможно. Примерещилось тебе.

Она попыталась было спорить, но в ответ получила лишь снисходительную усмешку. Мол, знаем мы Йорунн целительницу и травницу, но не колдунью… Девушка в сердцах топнула ногой: да что же такое сказать или сделать, чтобы ты мне поверил, вождь? Хотела было обидеться, а потом передумала. Решила поступить по-другому, более мудро. Да так, чтобы у конунга все сомнения разом отпали.

В тот же день ближе к вечеру, когда Эйвинд вышел из корабельного сарая и стал подниматься по тропинке к длинному дому, что-то маленькое и шустрое бросилось ему прямо под ноги. От неожиданности вождь застыл на месте. Пригляделся – перед ним на тропе крутилась и прыгала пушистая белка. Серый зимний мех еще не начал сходить с боков зверька, но на голове и спинке уже проглядывала рыжина. Озорно блестели глаза-бусины, и даже тени страха не было в них, словно не лесная она была, а ручная, к людям привыкшая.

– Ишь ты, храбрая какая, – начал было конунг и осекся. Белка вдруг зацокала, подскочила ближе и, вцепившись в голенище сапога, как по стволу дерева, стала карабкаться вверх по его ноге. Добравшись до пояса, переметнулась на спину и мигом забралась Эйвинду на плечо. Вождь замер, не зная, что и думать. А странная белка пощекотала усами его шею и вдруг легонько ткнулась холодным носом прямо в щеку. Эйвинд вздрогнул, удивленно повернул голову:

– Йорунн…

Белка снова зацокала, смешно шевеля усами, а потом уселась и стала намывать мордочку. Вождь осторожно протянул руку, погладил пушистый мех:

– Ах, ты, озорница… Ну прости, что сразу не поверил. И правда, удивительным даром наградили тебя боги.

Белка распушила хвост, потерлась о его пальцы, а потом проворно спустилась вниз на землю и была такова.

С того дня Эйвинд стал часто видеть неподалеку шустрого зверька. Нет-нет, да промелькнет рядом, а когда не видит никто – заберется на плечо, посидит немного да и убежит по своим беличьим делам. И на душе у него сразу делалось тепло и спокойно, словно любимая издалека улыбнулась, ласковое слово прошептала.

До словенского городка Гледеборга драккар добирался шестнадцать дней и ночей. Погода была ровной, несколько раз налетал ветер, но волны поднимались невысоко, даже не перехлестывали через борта. Хотя весна есть весна: вечерами в море холодало так, что не только снасти, но и бороды гребцов покрывались инеем, поэтому Асбьерн на ночь отводил корабль к берегу, где его люди могли погреться возле костров и выспаться в теплом и сухом шатре. Фрейдис терпеливо сносила все тяготы морского похода и только считала дни да поглядывала вперед – скоро ли покажутся знакомые берега?

На семнадцатый день, когда к полудню развеялся густой утренний туман, вдали разглядели широкий мыс и темную полосу леса, которую разделяла надвое протока – река Воронка. А когда подошли еще ближе к устью, увидели над лесом островерхие крыши деревянных башен. Славный город Радонец стоял на холме, а вокруг, словно малые дети к отцу, лепились скопища приземистых изб и землянок.

– Земля родимая, – чуть слышно прошептала Фрейдис. – Здравствуй…

Подходить к берегу сразу не решились. Встали поодаль, подняли на мачту выкрашенный белой краской круглый щит. Стали ждать, когда появятся княжьи люди, или сам князь – уж как повезет.

Всадники появились на берегу довольно скоро. Десятка три, не меньше, конных с оружием и в броне, и с ними еще несколько пеших, одетых легко – видимо, местных. Фрейдис, стоявшая на носу корабля, сразу узнала братьев и показала их Асбьерну:

– Впереди на белом жеребце Мстислав князь. Рядом с ним на соловой кобыле Ратибор, а чуть поодаль, в синем плаще на гнедом коне – Радим. И дружина княжеская, вся как есть: отроков не взяли, только проверенных, опытных воинов. Думаю, те, кто живет в селище, узнали корабль, и беседы с тобой вести князь не намерен. Драться хочет, отомстить за прошлогодний набег.

– Драться, значит, – задумчиво проговорил ярл. И приказал править к берегу. А когда драккар подошел совсем близко, велел своим людям снять прочные кожаные куртки и показать, что под ними нет никакой брони. И завязать ножны ремешками в знак того, что пришли с миром. Хотя сам – что скрывать? – с тревогой поглядывал в сторону берега: не полетели бы стрелы…

– Братья никогда не нападали на безоружных, – словно услышав его мысли, проговорила Фрейдис. – И вряд ли в мое отсутствие здесь что-то переменилось.

Она скинула с плеч теплый плащ и выпростала из-под платка длинную золотистую косу. А потом помахала рукой собравшимся на берегу и звонко крикнула:

– Мстиславушка! Радко!

Княжичи переглянулись меж собой, снова повернули к ней удивленные лица, а потом разом бросили поводья и спешились. Не успели с корабля спустить сходни, как Долгождана очутилась в объятиях старших братьев. Асбьерн выждал немного, подошел, не торопясь, и сказал на словенском: