Оглушенный его словами ярл ничего не ответил.

– Ты можешь утаить от нее истину. Тогда она останется с тобой, и до скончания дней вы будете винить во всем волю богов. Я вижу твой страх. Ты боишься навсегда потерять любимую, с которой надеялся прожить всю жизнь. Боишься, что она бросит тебя. Я не ведаю еще, как ты поступишь, Асбьерн, но помни одно: страх и зло, причиненное им, может победить одна лишь любовь… Это все, что я хотел тебе сказать.

С этими словами молодой ведун поднялся и вышел.

– Куда? – растерянно посмотрела ему вслед Долгождана, как раз вернувшаяся с кувшином ягодного морса. – Озяб же совсем… а я горяченького…

Асбьерн, побледневший, молчал. Таким его она еще никогда не видела.

Еще пару мгновений ярл сидел неподвижно, глядя в пол. Потом поднялся, накинул на плечи плащ, глухо сказал:

– Посиди тут. Я скоро.

И, не говоря более ни слова, вышел прочь.

Он шел в сумерках, не разбирая дороги. Остановился лишь тогда, когда поскользнулся на влажном сосновом корне и налетел на огромный замшелый валун. Ярл прислонился к нему спиной, и какое-то время неподвижно стоял, глядя вверх, на затянутое серой пеленой ночное небо. Фрейдис, Фрейдис, чаечка белокрылая… Кто бы поверил, что не меч, не жалящая стрела, не беспощадный огонь, а любовь к женщине причинит ему такую невыносимую боль! Сбылось предсказание хьяльтландских друидов: ушла удача, отвернулись боги от Асбьерна Счастливого…

Асбьерн стиснул зубы, а потом со всей силы ударил кулаком по заросшему сизым мхом камню. Раз, и еще, и еще. Резкая боль приглушила отчаяние, в голове прояснилось, и ярл почувствовал, что злится на самого себя. Разве не знал он, что за все суровые боги требуют плату? Разве сожалеет о том, что отвел от любимой неминуемую беду? И разве поступил бы он иначе, если бы время вдруг повернулось вспять? Нет, за свою Фрейдис он и жизнь бы отдал. Но потерять ее саму, видеть ее с другим, знать, что кто-то чужой целует ее, обнимает… Может, и в самом деле не говорить ей правду?

И всю оставшуюся жизнь видеть в ее глазах вину и тоску…

Мысли переплетались в какой-то чудовищный клубок, и ярл обхватил голову руками. Нет, он не вправе так мучить Фрейдис. Пусть уходит к тому, кто сделает ее счастливой. А он, Асбьерн сын Эйдера, как-нибудь справится, лишь бы любимая жила и радовалась. Сейчас вот вернется и скажет ей, что она свободна. Пусть, если хочет, выберет себе другого мужа.

В ночном лесу стояла звенящая тишина. И холодный бездушный камень казался Асбьерну воплощением его судьбы.

– Разве я когда-нибудь боялся боли? – спросил он у камня. – Разве я вел себя как предатель и трус? Даже если боги лишили меня удачи, я останусь мужчиной и воином до последнего вздоха!

Ярл повернулся и решительно зашагал к дому.

Фрейдис сидела на скамеечке возле очага, там, где до этого сидел Сакси. Глаза у нее были заплаканные. Наверное, решила уже, что ведун предрек ей самое худшее.

– Вот какое дело, чаечка, – Асбьерн медленно подошел к жене и сел рядом. – В том, что бездетные мы, не тебя винить надо. Вышла бы за другого, давно бы дитя на руках качала. Потому хочу сказать… Знаешь ведь, что нет для меня ничего дороже твоего счастья. Подумай хорошо… Захочешь к другому уйти – не страшно. Куда страшнее для меня твою печаль о несбывшемся видеть, и знать, что я тому виной. Теперь – все…

Фрейдис посмотрела на него широко раскрытыми глазами, а потом спрятала лицо в ладонях и зарыдала в голос. Асбьерн хотел было обнять ее и утешить, но она извернулась, оттолкнула его руку. Ярл ничего не сказал, только вздохнул, поднялся и, взяв с кровати меховое одеяло, бросил его на свободную лавку… Это была первая ночь, которую они провели в разных постелях. И оба не спали, измучанные тяжелыми думами.

А на следующее утро, чуть свет, Асбьерн ушел из дома. Был спокоен, хотя что от себя таить – на душе было пусто и холодно, сердце на части рвалось. Заглянул к побратиму в корабельный сарай, поглядел на почти готовый драккар, похвалил работу. А потом, никому ничего не сказав, взял топор поострее и отправился в лес.

Фрейдис весь день не выходила из дома, ничего не ела и не пила, сказала – мол, нездоровится. Унн, заметив это, обрадовалась: неужели наконец-то боги смилостивились над госпожой? Фрейдис слышала, как она перешептывается за дверью с ее служанками, но выходить и разубеждать добрую женщину не стала. Просто сидела на неприбранной постели с бесполезным клубком пряжи в руках. Думать ни о чем не хотелось – слишком больно… Ах, Асбьерн, Асбьерн! Как мог ты подумать, что я оставлю тебя?

А неумолимый рассудок нашептывал: через год-другой люди начнут поглядывать косо, не таясь, показывать пальцем, шептаться за спиной. Подруги будут растить детей, ты же так и состаришься женой бесплодного мужа. Одни станут тебя жалеть, другие – винить, третьи зайдутся бесстыжим смехом. О такой ли жизни ты мечтала?

Минуло время ужина, но Асбьерн так и не появился. Обида прошла, и Фрейдис затосковала, уткнулась лицом в подушку. Ей вдруг отчаянно захотелось домой… Был бы жив батюшка – прибежала бы как в детстве, бедой поделилась, поплакалась, совета мудрого попросила. Тяжело решать в одиночку, да еще сразу за двоих…

А потом внезапно пришла страшная мысль: что если Асбьерн сам решил оставить ее? Будет теперь ночевать вместе с другими в длинном доме, а потом уйдет с Эйвиндом на Мьолль и больше никогда не вернется к ней, не обнимет, не прижмет к широкой груди… Ох, лучше бы все оставалось как есть! Пусть бы и дальше думал, что это она во всем виновата!

Поздно ночью Фрейдис не выдержала. Схватила легкий платок, накинула на плечи и бегом побежала к дому ведуна. В дверь постучала, а едва Сакси открыл – набросилась на него чуть ли не с кулаками:

– Зачем ты сказал ему? Зачем?!

И заплакала.

И тогда почудилось ей, будто батюшка родимый обнял и по голове погладил, утешая. А потом тихий голос донесся словно издалека:

– Есть на свете две силы всемогущие – Страх и Любовь…


Глава 32


Ближе к лету северные ночи становятся светлыми, и Асбьерн, весь день бродивший в лесной глуши по нехоженым тропам, потерял счет времени. Думал вернуться на закате, но к дому не спешил и опомнился только когда внезапно вокруг стало темно, как в осеннюю полночь, подул сильный ветер, а вдалеке глухо зарокотал гром. Ярл с досадой хлопнул себя по бедру, повернул обратно и прибавил шагу, надеясь, что успеет до дождя. Но память и чутье изменили ему, и вскоре он понял, что заблудился.

Он спускался по склону каменистого холма, пробирался сквозь густой ельник, когда над его головой ярко полыхнула первая молния. Неудачно отпущенная ветка больно хлестнула по лицу, подвернулся под ноги острый камень. Беда за бедой идут чередой... Недолгим было его долгожданное счастье. Потерять свою единственную, стать последней засохшей ветвью на древе могучего рода, лишиться удачи… есть ли на свете что-нибудь хуже?

Вспыхнула еще одна молния, содрогнулась от грохота земля, и обрушился на лес беспощадный ливень. Горе вождю, от которого отвернулись боги! Не будет с таким ни победы в битве, ни хорошего урожая, ни спокойной и сытой жизни…

Темнота казалась непроглядной, и за стеной дождя не было видно даже рядом стоящих деревьев. Асбьерн вдруг понял, что не знает, куда ему дальше идти. Тогда он остановился, бросил топор на землю и, отчаявшись, прокричал летящим над головой тучам:

– Ты, Аса-Тор, сын Одина, Повелитель Молний! Думаю, не зря ты привел меня сюда и занес надо мной славный Мьйолльнир, не ведавший промаха! Что ж, если так, то бери мою жизнь, не жалко! Я не боюсь смерти, все равно мне теперь и жить-то незачем…

Резкий порыв ветра едва не сбил его с ног. Ослепительная белая молния ударила совсем близко, заставила ярла зажмуриться и вздрогнуть. Расколола надвое стоящее рядом огромное ветвистое дерево, и одна половина ствола вместе с кроной тяжело рухнула в трех шагах от Асбьерна, а другая осталась стоять, возвышаясь над ним в темноте словно поднявшийся из бурелома неведомый зверь. В первый миг, увидав его в отблеске молний, Асбьерн невольно отшатнулся – показалось ему, будто смотрит на него уцелевший обломок живыми блестящими глазами, разевает клыкастую пасть, вздыбив белесую гриву. В древних сагах часто говорилось о том, что к дерзнувшему просить у богов бесславной смерти выходил из чащи голодный медведь, выскакивал матерый волк, или являлся кто пострашнее… Но разглядев чудовище получше, Асбьерн понял, что это всего лишь изувеченный ствол с торчащей во все стороны щепой. Тяжело вздохнув, ярл сел на землю, прислонившись к нему спиной, и стал ждать, когда кончится гроза и ветер разгонит тучи.

А когда чуть рассвело, он еще раз пристально оглядел обломок, усмехнулся и, отыскав на земле свой топор, принялся за работу. Очень скоро небо над ним стало ясным, по верхушкам деревьев подкралось солнце, осветило такой знакомый, как оказалось, лес, согрело землю теплом. И постепенно, снимая стружку за стружкой, Асбьерн понял, что боги хотели ему сказать…

На второй день ближе к вечеру он вернулся в Рикхейм. Его, несущего на плечах большую грубо обтесанную деревянную фигуру, в которой хоть и не сразу, но уже угадывался свирепый дракон с оскаленной пастью, тут же заметили вездесущие мальчишки и побежали с новостью к Эйвинду. Вождь бросил все дела и вышел встречать Асбьерна. Сказал, слегка хмурясь:

– Я не знал, что и думать, где тебя искать. Ночью над лесом прошла гроза, в море штормило, ветер срывал камни с утесов.

Ярл молча поставил перед ним будущего носового дракона. А потом ответил:

– Как видишь, удача по-прежнему благоволит мне.

И улыбнулся, увидев радость на лице побратима.

В свои покои он вернулся не сразу, и войдя, остановился на пороге, не зная, чего ожидать. Но Фрейдис, увидев его, как и прежде бросилась навстречу, обняла, припала щекой к груди.