– Ничего не бойся, чаечка. Только верь, что я скоро вернусь и расскажу тебе о победе над Олавом Стервятником. Твоя вера щитом мне будет, самым верным оберегом станет. А потом вместе поплывем на Мьолль, чтобы как следует повеселиться на свадьбе Эйвинда и Йорунн.

Фрейдис улыбнулась, а потом попросила:

– Ты себя береги. И присмотри за Радимом. А я всех богов, каких знаю, буду просить, чтобы с вами на том берегу ничего не случилось.

Совсем в сумерках у моря встретились Йорунн с Эйвиндом, и девушка отдала вождю новую рубаху, расшитую воинскими оберегами – надеть под броню. Потом долго смотрела на него, гладила по лицу теплыми ладонями, и вдруг закусила дрогнувшие губы, порывисто прижалась к любимому, всхлипнула. Как ни сдерживалась, не сумела укрыть от него свое волнение и печаль. Конунг обнял ее, погладил слегка вздрагивающие плечи.

– Плакать не надо, – сказал он. – Просто жди от нас добрых вестей. А других и не будет.

Как же пусто стало в Рикхейме, когда одна за другой четыре лодьи покинули Вийдфиорд! И Гудрун, прижимавшей к груди маленького сына, вдруг показалось, что вместо солнца встает над морем тусклая и холодная луна, и что земля под ногами остыла и ощетинилась острыми камнями, и что летний ветер стал студенее и злее. А ведь она в этот раз простилась с мужем легко и спокойно, утешив себя мыслью о том, что скоро Лодин приплывет за ней и увезет ее с детьми на остров Мьолль, который, по слухам, не знал ни одного голодного года. И там у них родятся другие дети, и будет свой дом, в котором они проживут в любви и согласии до глубокой старости, до внуков и правнуков… Молодая женщина улыбнулась. О таком не стыдно мечтать, не то что прежде грезились всякие глупости – о молодых и красивых хёвдингах из чужедальней страны.

И только Хельга смотрела в морскую даль с тоской и отчаянием. Накануне она слышала, как Сакси говорил с чужеземцем по имени Лешко – прощаясь, молодой ведун сказал, что больше он сюда не вернется, и что дом его останется пришлецу. На черно-синем драккаре уплывала прочь ее неразделенная и еще не позабытая любовь, ее несбыточное счастье. К другим берегам, в другую жизнь… навсегда!

В этот раз Йорунн не подошла к ней, не стала утешать. Она надеялась, что сумела научить Хельгу не только распознавать травы и исцелять чужие хвори. Если справится в этот раз со своей болью, доверится полностью Великой Матери – будет ждать ее тайный ведовской обряд посвящения. А может, вскоре и новая любовь постучится в сердце. Кто знает?


Глава 33


Корабли шли морем уже несколько дней: иногда на веслах, иногда, если дул попутный ветер, под парусом. Ночи проводили на берегу; только один раз им пришлось искать укрытия среди скал до заката – внезапно налетевший ветер поднял высокие волны, хлеставшие через палубу, и кормщик Лодин забеспокоился, как бы малоопытный Асгрейв не погубил вверенный ему драккар. Бурю переждали, а потом снова продолжили путь на юго-восток. Вскоре на горизонте стали появляться земли, нарисованные на старой карте Торлейва конунга. Некоторые Эйвинд даже вспомнил – они проплывали мимо них, когда шли с Олавом Стервятником к его несуществующему двору в Халогаланде.

Словене плыли на корабле Асбьерна, и их вождь Радим все расспрашивал ярла о том, кто учил его морскому делу и трудно ли управляться с большим кораблем.

– Я до встречи с Эйвиндом в море лишь купался, – рассмеялся Асбьерн. – А потребовалось – научился всему. Ты не бойся, Мстилейвссон, море своего быстро признает. Да и ты скоро поймешь, твое оно или нет.

– И что же? – спросил княжич. – Тебя море сразу признало?

Асбьерн усмехнулся:

– Если бы так… И дурнотой намучился, и в бурю натерпелся страху, и получил немало затрещин от Вилфреда хёвдинга за то, что путал снасти и вполсилы греб, берег стертые о весло ладони. Вволю посмеялись тогда надо мной датчане. Но во втором походе все было уже по-другому. Не потому, что я полюбил ходить на корабле, а потому, что больше не хотел, чтобы надо мной смеялись.

Радим по своему обыкновению долго молчал. Потом сказал:

– Мне, наверное, стоило родиться викингом. Потому что плыть на лодье мне нравится гораздо больше, чем ездить верхом или сидеть в княжеских палатах.

На восьмой день после памятной бури драккары обогнули скалистые острова, с которых уже можно было разглядеть вдали, у самого горизонта, вытянутое темное пятно, окутанное туманом – остров Мьолль. До него оставалось меньше дня пути на веслах, но Эйвинд конунг велел бросить якоря и укрыться среди скал. Дальше отправился только Мстящий Волк, с которого вождь велел на время снять свирепого носового дракона. Эйвинд не хотел напугать ни духов здешнего моря, ни людей, которых надеялся встретить.

День выдался ясный, море было спокойное, поэтому рыбаки не боялись заплывать далеко от острова в поисках места, где в снасти попадется побольше трески. Обычно на лодках плавали по трое-четверо, а то и пятеро, но никакого оружия с собой не брали, только железные багры, которыми глушили пойманную рыбу. Одну из таких лодок и заметили с драккара; сидевшие в ней рыбаки не успели опомниться, как внезапно появившийся из-за дальних скал сине-черный драккар оказался рядом, и просмоленный форштевень вспенил воду совсем близко от лодки, заставив ее резко качнуться. Хорошо, что успели убрать весла – боевой корабль разнес бы их в щепки… Трое мужчин – похоже, отец с двумя сыновьями – смотрели снизу вверх хмуро и встревоженно, пока с драккара не протянули весла и не крикнули:

– Привяжите лодку к веслу и поднимайтесь на борт!

Высокий светловолосый вождь со шрамом спросил их имена. Старший ответил:

– Я Арне Аудссон с острова Мьолль, а это мои сыновья, Эгиль и Бьерн. Отпусти нас, хёвдинг, мы ведь ничего плохого тебе не сделали.

Его крепкие, рослые сыновья изредка поглядывали вниз, на лодку, в которой остались тяжелые багры. Было бы больше удачи – не дали бы в обиду ни себя, ни отца.

– Я не хёвдинг, Арне Аудссон, – проговорил светловолосый вождь. – Меня зовут Эйвинд, и я сын Торлейва конунга, которого вы называли Щедрым.

Эгиль и Бьерн недоуменно переглянулись. Рыбак Арне оглядел Эйвинда с ног до головы и обидно рассмеялся:

– Стало быть, владычица Хель отпустила тебя из своих чертогов? То-то я вижу, ты успел подрасти!

Эйвинд взял со скамьи отцовский плащ, развернул его. Сверкнула на солнце начищенная до блеска памятная отцовская фибула.

– По-твоему, это тоже дала мне Хель? – спросил он.

Арне нахмурился, но промолчал. И тут он услышал знакомый голос:

– Прошло столько лет, Аудссон. Ты не узнал мальчишку, не узнал плащ своего вождя, но, может, хотя бы меня вспомнишь?

Навстречу ему вышел седобородый Сигурд хёвдинг, и хмурое лицо рыбака мгновенно переменилось. Он удивленно охнул и хлопнул себя по коленям, а потом бросился обнимать хёвдинга как родного брата. Сигурд сказал:

– Ты, верно, забыл, Эйвинд, как его сыновья собирали по всему двору твои стрелы, когда я учил тебя стрелять из лука. Да и они сами уже этого не помнят.

Эйвинд рассмеялся. Арне долго вглядывался в его лицо и потом спросил:

– Но как такое может быть? Олав конунг и его люди сказали, что Торлейв с сыновьями погибли в бою у острова Хьяр. И что перед смертью конунг отдал Олаву меч, прося занять его место и защищать свой одаль .

– Смерть пришла за Торлейвом конунгом не тогда, а четыре зимы назад, – ответил ему Сигурд. – А мы, как видишь, и не думали умирать. Присядь, Арне Аудссон, тебе еще о многом нужно услышать.

Арне и его сыновья рассказали, что сразу после праздника Сумарблот Олав со своими воинами на трех кораблях отправился к свейским берегам. Прошлым летом свеи ограбили принадлежащий ему кнарр и пустили на дно новый, купленный в Бирке боевой корабль, охранявший торговое судно. Олав не забыл причиненной обиды и пообещал, что возьмет со свеев много больше, чем сам потерял.

По привычке они все еще называли его конунгом и смущенно кашляли, заметив свою оплошность. Но Эйвинд не выказывал недовольства, а если и сдвигал брови, то не сердито, а задумчиво.

– Кто же остался на острове? – нетерпеливо спросил он. – Сколько кораблей и много ли воинов?

– Корабль всего один, и это драккар сына Олава. Гисли Олавссон хотел взять своих людей и пойти на свеев с отцом, но тот ему не позволил. Велел сидеть за закрытыми воротами и следить за морем.

– Почему? – опередив своего вождя, влез в разговор беловолосый мальчишка с пытливыми черными глазами. Арне, прищурившись, поглядел на него, потом на Эйвинда – Торлейвссон не осадил любопытного, не влепил ему положенную затрещину – и ответил:

– Потому, что одному из людей Олава перед походом снились дурные сны. Сверре всегда умел толковать сновидения, что свои, что чужие, и Олав слушал его; послушал и теперь. Сверре сказал, будто видел четыре черные тучи, ползущие к острову со стороны моря, и белые молнии, бьющие из этих туч прямо в землю и высекающие огонь. Кто-то говорил, будто этот сон сулит большую беду, а кто-то посмеялся и назвал его пустым. Может, и так, вот только Сверре почему-то в этот раз не пожелал остаться на острове и ушел в поход с Олавом.

– Он правильно сделал, если хотел остаться в живых, – сказал ему Эйвинд. – Потому что вон за теми скалами стоят еще три драккара с верными мне людьми. И молнии наших мечей разожгут такой огонь битвы, что Олав Стервятник увидит его с берегов Свеаланда. И ужаснется, поняв, что дурные сны в этот раз оказались вещими.

После разговора рыбаков отпустили и вернули им лодку, а Мстящий Волк поплыл назад, туда, где его ждали остальные корабли. Эйвинд был доволен и беседой, и новостями, которые удалось узнать. Только Сигурд хёвдинг сидел в стороне от всех и безучастно глядел на плескавшиеся за бортом волны. Перед тем, как распрощаться со старым знакомым, он не выдержал и завел разговор об оставленной на острове семье. Арне ответил честно: