– О жене твоей песню не сложат. Той же осенью вышла она за другого, и ее новый муж ввел в свой род твоих сыновей.

Сигурд молча кивнул и не стал расспрашивать дальше. И теперь то ли от порывистого ветра, то ли от обиды глаза его наполняла предательская влага. Он думал о своих выросших сыновьях, которые называют отцом чужого человека, и о жене, которая теперь принадлежит другому. И о том, как он вернется на Мьолль и что станет со всем этим делать.

И еще о Ботхильд, оставшейся в Рикхейме.

Узнав, что Олава на острове нет, Асбьерн и датчане хотели отправиться на Мьолль с первыми лучами солнца, но Эйвинд конунг не согласился с ними и велел подождать. В ответ на их недоуменные взгляды и упреки, вождь сказал:

– Нужно немного времени, чтобы Арне успел собрать верных людей и предупредить кого следует.

– Надеюсь, он не проболтается Гисли Олавссону, – хмуро проговорил Харальд. – Не хотелось бы, чтобы этот женовидный сбежал или послал за подмогой.

– Олава и его сына не любят на острове Мьолль, да и по соседним землям о них идет недобрая слава, – ответил ему Эйвинд. – Не переживай, сын Гутрума: уже скоро ты увидишь смерть своего врага!

Не только справедливые боги, но и духи морских глубин благоволили нынче Эйвинду. На следующий день море сделалось спокойным и гладким, как тканое полотно, выстеленное до самого острова. Ветер совсем стих, в воздухе появилась сухость и под солнцем Мьолль виднелся так ясно, что казалось, будто до него рукой подать. Но многоопытный Сигурд поглядел на небо и сказал:

– Скоро начнется буря. Ночью или ближе к утру.

Эйвинд вспомнил рассказ рыбака о грозовых тучах и усмехнулся:

– Это хорошо. В бурю корабли труднее заметить.

Они выждали до заката, как и было условлено, а потом, когда ветер стал усиливаться, вывели драккары из укрытия и подняли паруса. Харальд сын Гутрума стоял на носу своего корабля и неотрывно смотрел вперед, туда, где за растущими волнами скрывался остров Мьолль и та самая скала, с которой бросилась в море его возлюбленная. Да и сам Эйвинд конунг с трудом сдерживал нетерпение. Оглядывал скользящую по волнам лодью и торопил – скорее, скорее… Милее свадебной ночи казался ему час, когда, надев броню и взяв в руки меч, он сойдет с корабля на родную землю, поведет своих воинов в бой и отомстит за отца, за погибшего старшего брата Орма – славный из него получился бы вождь! Отплатит сполна за жестоко убитую мать и меньшого братишку, Хельги… Впервые за много лет Эйвинд позволил себе думать о них и почувствовал, как из глубины его сердца вместе с болью поднимается жгучая ненависть к врагам. Он не оставит ни одного в живых, вырежет до единого все это приблудное племя. Только бы скорее летел по волнам драккар, приближая час их победы!

Буря настигла их уже возле самого острова, и только мастерство опытных кормщиков не позволило кораблям разбиться о прибрежные камни. Ветер гнал лодьи прямо к выстроенному над глубокой водой причалу – теперь они не могли повернуть назад, даже если бы захотели. За пеленой мелкого дождя хорошо были видны высокие бревенчатые стены и крепкие ворота жилища, когда-то построенного еще прадедом Ульвом.

К самому причалу подходить не стали, бросили якоря чуть раньше и спустили на воду быстрые лодки. Самые нетерпеливые добирались до острова вплавь.

– А ты куда? – Эйвинд схватил за плечо вынырнувшего откуда-то Сакси – тот уже надел толстую куртку и шлем, в руке поблескивал короткий меч. – Мало тебе свейской стрелы? Останешься на корабле!

– Нет, вождь, – Сакси убрал его руку со своего плеча и пристально глянул в глаза конунгу. – У тебя свой путь, у меня свой. Тебя ведет в бой жажда справедливости и мести, а меня – моя судьба. Я неплохо умею драться, Эйвинд, не хуже твоих парней. И я должен быть там.

– Почему? – нахмурился вождь. – Смерти ищешь?

– Я же говорил тебе, что проживу долгую жизнь, – усмехнулся молодой ведун, крепче затягивая пояс с ножнами. – Но я не хочу прожить ее в одиночестве.

Эйвинд глянул непонимающе.

– Мы, ведуны, никому не служим. Я пришел к тебе, Эйвинд-конунг, потому, что ты всем сердцем стремился на Мьолль, и в этом наши желания совпадали. Ведь на этом острове ждет меня моя суженая.

Некоторое время конунг и ведун молча смотрели друг на друга. Потом Эйвинд негромко сказал:

– Береги себя.

– И ты тоже, вождь, – склонил голову Сакси.

Из-за высоких ворот доносились крики – бдительные сторожа не дремали, успели выставить лучников. Но Эйвинд осмотрелся, прислушался и велел своим людям немного обождать, не лезть под летящие со стены стрелы. Вот крики стали громче, замелькали факелы и внезапно тяжелые ворота стали медленно открываться… По знаку конунга воины, прикрываясь щитами, бросились вперед, распахнули ворота шире и увидели лежащих на земле стрелков, а чуть поодаль – бегущих прямо на них людей Гисли Олавссона. Немалую дружину оставил на острове Стервятник: бегло взглянув, Асбьерн насчитал человек сорок. Блестели в свете молний обшитые железными пластинами куртки, круглые шлемы, топоры и мечи. Эти викинги еще не знали, с кем им придется драться, но были уверены, что сумеют дать врагу достойный отпор. И победа их была бы легкой и скорой, если бы кто-то из своих не открыл чужеземцам ворота…

Оттеснить пришлецов за стены не вышло ни сразу, ни немного погодя. Их было много, и сражались они так яростно, что удивили даже бывалых воинов. Так бьются не ради поживы, не ради богатой добычи. Так бьются за отчий дом, за жен и детей, за друзей, самых верных и близких. Так бьются, когда хотят отомстить, когда требуют искупления за содеянное, и не серебром – кровью…

Харальд давно уже закинул свой щит за спину и наносил удары, держа меч обеими руками. Боги хранили его – до сих пор на нем не было ни одной раны, только небольшие царапины, на которые в бою не обращают внимания. Рядом ним сражался побратим – его топор с лязгом отбивал оружие противников и тяжело обрушивался на окованные щиты, на блестящие шлемы. И Фрейдис не узнала бы теперь своего любимого Асбьерна в воине, который словно был одержим духом смерти: в потемневших глазах его билось яростное пламя, а меч до самой рукояти окрасился чужой кровью. Не уступали ему в храбрости словенские воины и молодой княжич Радим. И люди Олавссона очень скоро поняли, что в этот раз не видать им ни победы, ни пощады.

Те, кому смелости не хватило, бросились искать укрытия в длинном доме и его пристройках. Сквозь шум дождя и ветра послышались отчаянные крики и детский плач – датчане высадили дверь женского дома, в котором засели несколько воинов. Те отбивались из последних сил, а когда поняли, что удача покинула их – попытались устроить в доме пожар, чтобы в суматохе выскользнуть наружу… Асбьерн и Эйвинд видели, как сразу из-под нескольких крыш повалил густой дым, но не остановились, прорубая себе дорогу к покоям конунга, где должен был находиться Гисли. Торлейвссон успел заметить – впереди тенью промелькнул Сакси… выскочил из темноты и снова пропал.

Из глубины длинного дома прямо на них выбежал молодой воин с факелом в руке; заметив вождей, он испуганно попятился, выкатил глаза… Эйвинд ударил почти не глядя, но не острием, рукоятью меча. Всюду следовавший за ним Халльдор наклонился, чтобы связать оглушенного погодка – пригодится, если конунг захочет о чем-нибудь разузнать. А датчанин Харальд быстрее всех оказался у запертой двери, которую защищали двое крепких, рослых воинов. С размаху ударил мечом – и один из стражей с хриплым стоном повалился на бок, выронив оружие. Второй продержался дольше, но тут подоспели Эйвинд и Асбьерн. Против троих вождей не выстоял бы даже могучий Тор.

Покои конунга оказались пустыми, и Эйвинд двинулся дальше, за перегородку, туда, где когда-то было спальное место его старшего брата Орма. Мужчине и будущему вождю не годится спать вместе с младшими братьями, решил отец и выделил для Орма отдельные покои рядом со своими. Видимо, Олав не стал ничего менять: Гисли, его сын, оказался именно там. Растерянный и полусонный, он стоял возле смятой постели и держал в руках дорогую кольчугу, которую не успел надеть. В углу за кроватью тихо всхлипывала молоденькая рабыня в одной лишь нижней рубашке.

Асбьерн накинул ей на плечи свой плащ и вытолкнул девчонку за дверь. Ей совсем не годилось видеть то, что должно было здесь произойти.

– Вы кто и откуда? – чуть дрогнувшим голосом спросил Гисли Олавссон. Он был немного моложе Эйвинда, невысокий, темноволосый, с бесцветными невыразительными глазами, совершенно не похожий на Олава. Прав был мальчишка-вольноотпущенник: сын Стервятника больше напоминал зажиточного бонда, чем воина. Такого мужчину Йонна никогда не смогла бы полюбить.

– Я сын Торлейва конунга, хозяина здешней земли, – ответил ему Эйвинд. – Тот, кого вы считали давно погибшим. И я пришел забрать то, что принадлежит мне по праву.

– А я Харальд, сын Гутрума хёвдинга, – с трудом сдерживая ярость проговорил молодой вождь датчан. – И Йонна, дочь Торкиля Сигдана, была моей невестой!

Упоминание о Торлейве конунге оставило Гисли равнодушным, но услышав имя погибшей девушки и заглянув в лицо Харальду, он побледнел и отступил на шаг.

– Я не виноват в ее смерти, – дрожь в его голосе стала еще заметнее. – Я не хотел, чтобы с ней так вышло. Это отец велел наказать ее, сам бы я ни за что не позволил над ней надругаться.

– Что? – словно ослышавшись, переспросил Харальд. – Что ты сказал?

Должно быть, Гисли растерялся настолько, что не услышал в его словах ни отчаяния, ни мгновенно вспыхнувшей ярости. Он тихо ответил:

– Конунг решил, что она чересчур горда и приказал своим воинам поубавить ей спеси. Я просил пощадить ее, потому что она мне нравилась…

Хрипло и страшно вскрикнув, Харальд взмахнул мечом и ударил. Ни Эйвинд, ни Асбьерн не успели остановить его: Гисли выронил кольчугу, покачнулся и упал на забрызганный кровью дощатый пол. Только губы еле слышно прошептали: