Но зато теперь рядом будут любимые мужья, чуть позже появятся дети. Хорошим хозяйкам тосковать да печалиться некогда, они обе знали это, и все равно долго стояли на берегу, обнявшись, и плакали, не считая это зазорным.

Вождь и его побратим тоже прощались невесело. Эйвинд вздохнул:

– Вряд ли я когда-нибудь привыкну к тому, что тебя, Эйдерссон, больше нет рядом.

Асбьерн положил ему руку на плечо:

– Мы с тобой так долго жили под одной крышей, на двоих делили беды и радости. Ты для меня был и старшим братом, и лучшим другом. И, сколько бы зим ни прошло, для меня ничего не изменится, брат.

Он вынул из-за пояса и протянул Эйвинду свой боевой нож с рукоятью, украшенной хъяльтландскими рунами, приносящими удачу. Конунг молча отдал ему свой, выкованный еще в Рикхейме – с бегущим по лезвию волком. С тем и расстались.

Так началась у них новая жизнь – вдали друг от друга…

…Соленый ветер гнал по небу низкие свинцовые тучи, взбивал белую пену, швыряя волны о прибрежные камни. Продувал насквозь теплый плащ, трепал полы платья и грозился выпростать волосы из-под платка. Йорунн зябко повела плечами и прикрыла слегка покрасневшие глаза. Шесть долгих лет – не шесть дней; сколько всего случилось за это время – не перескажешь… И все же теперь ей казалось, что годы лебединой стаей пролетели над ее головой, промелькнули и исчезли, как летние зарницы. В памяти всплывало то одно, то другое: пережитое – и знакомое только по рассказам, недавнее, но припоминаемое смутно – и далекое, но запомнившееся навсегда…

…как одним холодным и дождливым осенним вечером она подошла к мужу, который не улыбался с той памятной ночи, когда Сакси открыл ему правду о Стервятнике, взяла его за руку и, смущаясь, шепнула на ухо несколько слов. Эйвинд медленно поднял голову и посмотрел на нее… она до конца своих дней будет помнить этот взгляд, полный нежности и надежды.

– И когда же? – тихо спросил он. Йорунн стала загибать пальцы, считая месяцы.

– В начале будущего лета, – наконец, сказала она. И, чуть погодя, добавила: – Может, как раз в тот самый день, когда мы с тобой повстречались на острове Хьяр… помнишь?

Эйвинд улыбнулся, глаза его потеплели. Суровая складка между бровями разгладилась, и Йорунн сердцем почувствовала, что это надолго. Муж обнял ее за плечи, прижал к себе, легко коснулся губами выбившейся у виска прядки:

– Помню.

…как жители Рикхейма встречали лодьи, вернувшиеся с острова Мьолль – кто-то радовался очередной победе, не зная еще о неудаче Эйвинда, кто-то горевал по погибшим в бою родным, кто-то обнимал немного уставшую Фрейдис и расспрашивал ее о свадьбе вождя и Йорунн. Ботхильд стояла в стороне, вместе с приемной дочерью, которая высматривала кого-то среди прибывших. Вот спустились на берег братья-хьяльтландцы, Бёрк и Стейн, и щеки Халлы мгновенно раскраснелись, а руки потянулись поправить на шее нарядные бусы. Мудрая Ботхильд спросила с улыбкой:

– Это он?

Халла смущенно кивнула, а потом одернула платье и пригладила волосы. Ботхильд потрепала ее по щеке:

– Ты у меня красавица… Ну, иди к нему. Иди, не бойся.

Хьяльтландец сразу узнал смешливую девчонку, лицо которой он часто видел во сне. И прервал на середине разговор с Сигурдом, чтобы спросить, как ее зовут. Седобородый хёвдинг сердито поглядел на него и покачал головой:

– Много удачи понадобится тебе, Стейн Фарлан, если надумаешь заговорить с ее отцом о свадьбе!

Молодой воин беспечно махнул рукой:

– Я скажу ему, что у себя на родине, в Хьяльтланд, я был героем. И что у меня там осталось много земли и рабов. И что Асбьёрн ярл скоро сделает меня своим хёвдингом и подарит корабль…

Сигурд молча слушал его. Только глаза лукаво щурились под густыми бровями.

…как ближе к ночи, в конце зимы, во время затянувшейся метели, когда несколько дней подряд в воздухе клубилась снежная мгла, и все дома в Рикхейме стали похожи на большие сугробы, у Фрейдис неожиданно начались схватки.

Все случилось гораздо раньше намеченных сроков, поэтому Ботхильд в доме ярла не было. Асбьёрн отправил за повитухой кого-то из младших; быстрые мальчишки унеслись к лесу на лыжах и не вернулись – видимо, заплутали в поисках маленького занесенного снегом домика… Ярл послал следом троих опытных воинов, а потом, не выдержав ожидания, схватился за лыжи сам, оставив страдающую жену с Унн и Халлой, которая после свадьбы осталась жить в Рикхейме. И пока Асбьерн пробивался сквозь метель к дому повитухи, пока помогал ей собираться в дорогу, пока на обратном пути вытаскивал из оврага одного из потерявшихся мальчишек, именно Халла приняла одного за другим двух крикливых темноволосых малышей, решивших появиться на свет этой ночью. Когда ярл, наконец, возвратился в свои покои, Фрейдис, совсем обессилевшая, с трудом приподняла голову и улыбнулась ему. Неподалеку умница Халла ворковала над новорожденными, и Асбьерн впервые увидел своих сыновей – похожих на него и друг на друга. Только один был покрупнее, потолще, а второй поменьше. Больший недовольно морщился и собирался с силами, чтобы закричать. Меньший дремал и задумчиво сосал пальчик.

– Кажется, знаю, кто к ведуну в науку пойдет, – негромко сказал Асбьерн. Он осторожно взял сыновей на руки и посмотрел на жену:

– Не думал я, что вдвойне удачлив. Кому же из них повезло родиться первым?

– Кто из них первым родился, знаем только я и Халла, – ответила Фрейдис. – И будем об этом молчать до поры, чтобы никому из мальчишек власть заранее не сулили. Пусть себе растут, а там посмотрим, кто из них лучше себя покажет.

– Мудро, – согласился ярл и, подумав немного, сказал: – Одному я дам имя Торлейв, в честь славного конунга Торлейва Щедрого, отца моего побратима.

– А другого через много-много зим люди станут называть Эйнар Счастливый, – улыбнулась Фрейдис. – Сакси сказал…

…как после вьюг и морозов пришла на Мьолль теплая, солнечная весна, принесла с собой ясное синее небо да звонкую капель. Йорунн шила крошечные рубашонки, расшивала их цветными узорами и с нетерпением ждала того дня, когда сможет взять на руки своего сына. Она помнила слова Ботхильд и не сомневалась в том, что родится мальчик. Эйвинд выбрал для первенца красивое имя – Рагнар, и все говорили, что оно достойно будущего вождя.

Маленький Рагнар появился на свет ровно через месяц после праздника Сумарблот. Уже стемнело, когда в доме раздался крик младенца, и старая Смэйни тут же выбежала к ожидавшему во дворе Эйвинду, чтобы сообщить радостную весть.

– Я помню день, когда впервые взяла тебя на руки, – сказала она вождю. – И помню, какой ты был. Он похож на тебя, только волосы чуть темнее.

Эйвинд обнял старую няньку, поцеловал ее в лоб. Потом спросил:

– А как Йорунн?

Смэйни ответила, что все благополучно. А потом поглядела вокруг и тихо ахнула:

– Луна-то сегодня так и сияет! И звездами небо точно в праздник усыпано!

– Праздник и есть, – ответил конунг. – Сын у меня родился. Наследник…

…как каждое лето на Мьолль приходили драккары ярла Асбьерна и его хёвдингов – Бёрка, Стейна и Хьярти. Мастер Торгест со временем научился строить боевые лодьи не хуже, чем это делали его отец и братья. Его звали к себе хёвдинги из соседних фиордов, обещали за работу немало серебра, но Торгест соглашался только если Асбьерну не было надобности в его мастерстве. В Рикхейме жилось ему хорошо, все его уважали, а Ивар Словенин даже надумал отдать за него свою дочь, травницу Хельгу. Сперва Йорунн, услышав об этом, перепугалась – а ну как глупая девчонка снова кинется в море? Кто будет ее спасать?.. Но потом узнала, что Хельга не стала противиться воле отца. То ли повзрослела да поумнела, то ли разглядела в Торгесте своего суженого, способного подарить ей не меньше радости, чем когда-то дарил Сакси. А может, насмотрелась на лучшую подругу Халлу, которая каждый год радовала мужа то сыном, то дочерью.

Старший из братьев Фарланов выбирать жену не спешил. Дома, в Рикхейме, ни с одной из девушек не ходил на берег любоваться закатом или смотреть, как восходит луна. Но всякий раз, оказываясь в гостях у Эйвинда конунга, он просил Сванвид передать подарки ее сестре, которая все еще тосковала по погибшему мужу. И всякий раз Гудрун порывалась сказать ему, что он напрасно старается, что душа ее умерла в тот день, когда Лодина вынесли с корабля на плаще, и что ни ей, ни детям ее от него ничего не нужно… Но едва она встречалась с ним взглядом, как язык отнимался и ноги начинали дрожать. Бёрк тоже молчал и стоял как каменный. Только дети его не боялись – лезли на руки с писком и визгом, выпрашивали угощение, прятались друг от друга в его плаще.

– Взял бы ее, – сказал как-то хёвдингу Асбьерн. – У вдовы судьба незавидная, да и детям нужна отцовская рука.

Бёрк ответил:

– Ее муж был героем, и она до сих пор любит его. О таких верных женах слагают песни. Зачем я ей?

Йорунн тоже бывало заводила при Гудрун разговоры о Бёрке, уговаривала подругу быть с ним поласковей. Пеняла ей, что из светлой Весны превратилась она в студеную Зиму… Гудрун еле слышно вздыхала:

– Он красив, удачлив и смел, у него есть дружина и свой корабль. Такие женятся на дочерях вождей. Зачем я ему?

А время шло, дети подрастали. Отца они знали только по рассказам матери и порой с завистью поглядывали на сверстников, которые с радостными криками бежали на берег встречать корабли...

… как поздней осенью Эйвинд конунг и его брат Халльдор возвращались из долгих походов не только с хорошей добычей, но и с вестями из соседних и дальних земель. Про Олава Стервятника и колдуна Сверре пока ничего не было слышно, но многие из живших неподалеку вождей помнили их и обещали Эйвинду в случае надобности прислать своих воинов и корабли. Некоторые приходили на Мьолль погостить, были среди них и те, кто помнил Торлейва Щедрого и считал его своим другом. И здесь им оказывали достойный прием. Уезжая, они хвалили и двор конунга, который со временем стал богаче, чем был при Торлейве, и жену Эйвинда, относившуюся справедливо и с добротой ко всем, даже к рабам. А один из седобородых хёвдингов как-то сказал: