– Ты мои сны не хуже меня знаешь, – усмехнулся конунг. – Что о них говорить?

 Хравн вздохнул, покачал седой головой:

– Тогда позволь я скажу о Йорунн. Большая удача в том, что она здесь появилась. Но на свет души слетаются разные люди. Найдутся и те, кто захочет его загасить. Береги молодую ведунью, конунг. Она все просит отпустить ее побродить по острову, посмотреть, что тут есть из трав. Только одну ее отпускать нельзя, а я и рад бы, да не гожусь в попутчики.

– Раз так, найду ей провожатого, – пообещал конунг. – Пусть ходит где пожелает.

Вечером Эйвинд велел позвать к себе Халльдора. Хотел узнать у названного брата, что ответила тому словенская девчонка.

– Сказала и да, и нет, – с досадой проговорил Халльдор. – Нельзя, мол, младшей сестре выходить замуж прежде старшей.

– Глупый обычай, – рассудил Эйвинд конунг. – Так можно и счастье свое переждать. Ну, вот что: найдем и старшей сестре мужа. Завтра же узнаю, может, кто из хирдманнов захочет ее взять.

– Я видел, как смотрит на нее один из твоих кормщиков, – подсказал ему младший брат. – Он говорит, будто девчонка похожа на его умершую жену.

В ту ночь Долгождане не спалось. Она лежала с закрытыми глазами в темноте и вспоминала слова, сказанные Асбьерном, и недавний разговор с Лив. Что было правдой, а что ложью, как прежде, ведали одни лишь боги, и доля, выпавшая Любомире, стала казаться до боли завидной. Ее-то, свободную, никто принуждать не станет, ни силой, ни уж тем более колдовством…

Намаявшись под теплым одеялом, девушка тихонько спустила босые ноги на пол, встала и бесшумно вышла из дома в прохладную летнюю ночь. Небо смотрело на нее несчетным числом сияющих глаз. Дома она любила глядеть на звезды, все ждала – вдруг упадет одна? Значит, суженый к ней торопится, знак подает…

В тишине со стороны дружинного дома доносились негромкие голоса. Любопытная Долгождана прислушалась, незаметной тенью подобралась поближе.

– Чем я плоха, Асбьерн? Разве я не отдала тебе всю себя? Или тебе разонравились мои ласки?

На задворках дома Лив плющом обвивала черноволосого ярла, гладила его по щеке, заглядывала в глаза. Но он не склонился, чтобы поцеловать ее. Лишь отцепил обнимавшие его руки и сказал негромко, но твердо:

– Иди спать. Поздно уже.

Девушка отшатнулась и заговорила уже сердито:

– А то я не знаю, о ком день и ночь ты думаешь! Вернулся от словен сам не свой, будто подмененный… Только зря надеешься: не взглянет она на тебя, близко не подойдет!

– Лив! – голос ярла резанул, что клинок. Даже почудилось, будто в ночи вспыхнуло острое лезвие. – Уходи.

Меднокосая красавица всхлипнула и бросилась прочь, растирая ладонями слезы. Пробежала мимо Долгожданы и не заметила ее, вжавшуюся в стену.

Этой ночью Долгождане пришлось смотреть на звезды еще очень долго, пока Лив не наплакалась вдоволь и не затихла. Зато сморило сразу, едва согрелись под одеялом озябшие ноги. И то хорошо.

Йорунн приснился странный сон. Она видела в доме маленьких, носатых человечков со сморщенными лицами и длинными спутанными волосами. Одни из них носили платья из листьев, другие были в смешных штанах. Человечки приплясывали, шлепая босыми ногами по полу, мельтешили, дергали Йорунн за косу, щекотали и толкали. Впору бы рассердиться да прогнать их именем светлых богов, но, взглянув в черные блестящие глазки, Йорунн вдруг поняла, что шкодники не хотят причинить ей зла. И улыбнулась. «Не боится! Не боится!» – радостно запищали-заскрипели человечки. «Вот чудная!»

 – Что вам нужно, славные? – спросила Йорунн.

«Славные! Она нас славными назвала! Может, и просьбу нашу выполнишь?»

«Уговори людей уйти! Житья от них нет! Раньше остров был только наш, мы спокойно здесь жили! Теперь ночами не погулять! Люди везде!»

«И им тут плохо, и нам! И еще хуже будет, если не послушаешь!»

– Некуда им идти, – вздохнула Йорунн.

«Как так некуда? Есть острова другие! Пусть к западу плывут. Там пусто. Там хорошо! Лучше чем здесь!»

– Спасибо вам на добром слове, умницы! – поклонилась им девушка.

«Умницы! Да, мы умницы! Мы на этих людей не злы! Они нас не обижали!»

«Послушай нас, мы зря болтать не станем! Уговоришь людей уйти – они живы останутся. Не уговоришь – погибель с севера придет!»

«Только и времени у вас – до конца лета! Иначе беда…» – последние их слова потонули в визгливом хохоте, и Любомира проснулась. Какое-то время ведунья лежала, приходя в себя и успокаивая испуганно колотящееся сердце. Потом прислушалась. В ночной тишине снова раздался протяжный волчий вой. Столько тоски и отчаяния было в нем, что у Любомиры перехватило дыхание. И, забыв про все предостережения старой Смэйни, она вскочила, накинула легкий плащ и бросилась на зов четверолапой подруги.


Глава 6


…Было это позапрошлой весной. Молодая волчица в первый раз ожидала щенков. Срок приближался, и она уже не могла охотиться с прежней ловкостью и быстротой. Несколько дней волчице не удавалось как следует поесть, и от голода и усталости она утратила привычную осторожность. Потому, погнавшись за зайцем, и угодила в силок. На ее счастье, ловушка была сделана неумелыми руками мальчишки, который только недавно начал осваивать охотничьи премудрости. У волчицы достало сил перегрызть веревки, но передняя лапа оказалась сломанной и причиняла ей нестерпимую боль. Прыгая на трех лапах, много еды не добудешь, и теперь волчицу ждала верная смерть – и ее саму, и ее нерожденных волчат.

И тут она вспомнила о доме, стоявшем в лесу. Та, что жила в нем, внешне походила на заклятых врагов волчицы, людей, но по сути была совсем другой. Волчица это чувствовала. И когда боль и отчаяние пересилили страх, она медленно заковыляла в сторону лесной избушки…

А Любомира сидела на ступеньках крыльца, думала о своей матушке, совсем недавно ушедшей в золотые чертоги Великой Матери, и тут услышала за воротами жалобный плач волчицы.

Чужую боль молодая ведунья чувствовала так же остро, как свою собственную, потому без всякой опаски вышла за ворота. Глянула на поджатую лапу, на округлившиеся бока волчицы, и ласково позвала ее за собой. Вспомнила, как учили ее приманивать мелкую живность – просто чтобы полюбоваться да погладить – и прикрыла глаза, мысленно потянулась к зверю, посылая душевное тепло. И отозвалась серая, поверила, позволила девушке осмотреть лапу, вправить поврежденные кости, наложить лубок. А через несколько дней, когда ощенилась в сарае, позволила человечице посмотреть на детенышей.

С тех пор и завязалась между ними дружба, словно тонкими ниточками связали их Боги. За светло-серебристую шерсть прозвала ее Любомира Снежкой, а когда лапа зажила, отпустила волчицу с выводком в лес.

Через пару седмиц после этого Снежка притащила Любомире зайца. Девушка поблагодарила, но объяснила, как могла, что подношений ей не нужно. Волчица поняла, и с той поры просто прибегала навестить, или встречала двуногую подругу в лесу, бродила с ней по заповедным тропам.

В тот злосчастный день волчица не смогла бросить в беде ту, к которой привязалась, и сама потеряла свободу. Тосковала Снежка в неволе – не спала, не ела, даже воду почти не пила, оттого обессилела вконец и почуяла близость смерти. Потому и не сдержалась в ту ночь, не завыла – горько заплакала…

Йорунн почти добежала до клетки, но, услышав голос Эйвинда, разговаривающего с волчицей, остановилась как вкопанная. Видно, конунгу плач волчицы тоже не дал поспать спокойно. Нужно было уйти, пока вождь ее не заметил, но Йорунн отчего-то и шагу сделать не могла. Слушала и думала: «Ах, вождь, вождь… Как же ты приручить хочешь ту, которую не понимаешь? Она же зверь, не человек. Не выжить ей здесь на воле, да только она о том не знает. А ты не сможешь объяснить, что с людьми ей будет лучше. Погубишь ты, вождь, мою Снежку. И как мне жить-то тогда, с таким камнем на сердце?»

И вдруг волчица перестала выть, принюхалась, и заскулила, уставившись туда, где притаилась Йорунн. Сердце девушки оборвалось:

Ох, матушка родимая, помоги…

Вначале повисла тишина, а потом конунг нарочито громко произнес:

– Никак хозяйку почуяла, Серая Шубка? Не зря ведь звала… Ну выходи, ведунья, поговори со своей волчицей. А то она не ест, не пьет, по тебе тоскует.

Йорунн подошла, украдкой взглянула на конунга – не сердится вроде. Увидела свою Снежку и про Эйвинда думать забыла. Отодвинула засов, распахнула клетку, опустилась на колени и обвила руками мохнатую шею, погладила, не отворачиваясь от влажного языка. А после приподняла морду волчицы и пристально поглядела ей в глаза. Через некоторое время Снежка вильнула хвостом, принюхалась, подошла к воде, подумала немного и жадно принялась лакать. Девушка поднялась на ноги, утерла лицо и проговорила:

– Не хозяйка я ей, конунг. Подруга. Снежка – вольный зверь, дикий, потому-то понять не могла, для чего ее здесь держат. Теперь она станет есть и пить, и убегать не будет.

– Убегать ей некуда, – усмехнулся Эйвинд. – На острове лес редкий, дичи почти нет, а станет в Стейнхейме добытничать – убить могут. Потому и держу здесь, не как пленницу, а как гостью. Я всегда мечтал приручить волка.

Йорунн помолчала немного, а потом тихо спросила:

– А не будешь сердиться, если я изредка навещать ее буду?

– Что ж, – промолвил конунг, – навещай. Может, тогда мои люди будут спать спокойно. А скажи, – глаза его вдруг вспыхнули мальчишеским любопытством, – если я руку ей протяну, бросится или нет?

– А попробуй! – отозвалась девушка.

Вождь постоял немного, глядя на волчицу, потом медленно присел и так же медленно протянул левую руку ладонью вверх. Правая рука осталась лежать на колене, но так чтобы волчица видела – оружия в ней нет.

– Подойдешь ли ко мне, Серая Шубка? – тихонько позвал он.