И только тогда я поняла, насколько проголодалась. Запах овощей и мяса ударил в нос. Фролов помог мне устроиться удобнее, и я в этот момент ощутила такую острую благодарность за заботу, которую он показывал мне всеми доступными способами, что все прошлое, разделяющее нас, окончательно исчезло.

— Как мы назовем нашего сына? — спросила я, уминая мясо с овощами.

— Не знаю, — признался Макс, улыбаясь. — Кому-то имя сразу приходит. А мне — нет. А ты что думаешь?

Я нахмурила брови, пытаясь представить, как можно было бы назвать нашего малыша, но на ум ничего не шло. Зато я думала о других вещах, которые никак не вязались с днем рождения нашего с Фроловым сына, но и о которых забыть я не могла. Особенно сейчас.

— О чем ты думаешь? — спросил Макс, кажется, прекрасно понимая, что мои мысли сейчас очень далеки от того, чтобы начать выбирать имя нашему ребенку.

— Ни о чем, — помотала я головой, отставляя опустошенную тарелку.

— Нет уж, говори, — буквально приказал Фролов, и я вскинула брови. Потому что поняла — мне нравится его тон.

— Скажи… у тебя что-то поменялось в жизни… ну, за то время, что ты провел без меня?

Я задала этот вопрос, и внутри все перевернулось. А что если Макс сейчас скажет, что уже нашел другую женщину, к которой и вернется совсем скоро? Как я буду чувствовать себя в этом случае? Наверно, обругаю всеми возможными словами за то, что упустила того, кого люблю. И это будет самым меньшим из того, что почувствую.

— Поменялось, — сказал он, и у меня душа ушла в пятки. — Я понял, что теперь уж точно никуда тебя не отпущу, — добавил Фролов, и я едва удержалась, чтобы не рассмеяться.

— И я тебя никуда не отпущу, — сказала ему, устраиваясь удобнее. — И если ты хочешь знать ответ на тот вопрос, который ты еще не произнес, знай — я безумно тебя ревную.

Наши взгляды встретились, но прежде чем Макс успел бы сказать хоть что-то, я кивнула на кряхтящего сына и попросила:

— Подай его мне. Похоже, он очень хочет кушать.

Часть тридцать седьмая. Макс

Даже не подозревал прежде, что могу быть настолько сентиментальным.

Последние пара дней были похожи на эмоциональные американские горки. Сначала — дикий испуг, когда позвонила Ксю и сказала, что рожает. Сумасшедшая поездка в аэропорт, неспособность спокойно сидеть в самолете те три часа, что длился полет. Благо еще, что финансовое положение позволяло иметь свой собственный лайнер, потому что в противном случае, ожидая обычного рейса, я точно бы непременно свихнулся!

Затем на смену страху и напряжению пришло облегчение, когда увидел Ксю. Понимание, что успел. И в тот момент больше ничего не имело значения, кроме того, что я наконец рядом. И что она тоже хочет, чтобы я был с ней.

Но ни в какое сравнение все это не шло с тем, что испытал, когда сын появился на свет. Наверно, и десятки лет спустя я не забуду, как дрожали руки, когда впервые взял своего ребенка. И стало ясно — ничего уже не будет так, как прежде. Потому что с этого момента жизнь приобрела новый, совершенно особый, смысл.

За последние сутки я почти не отходил от Ксю и сына, только на короткое время заглянул домой, чтобы принять душ и переодеться. Сердце буквально захлебывалось от какой-то новой, незнакомой ранее волны нежности, когда смотрел на двух самых дорогих мне людей. И страх оказаться ненужным вдруг исчез, сменившись пониманием, что вот так, как сейчас — это максимально правильное положение вещей. Мы втроем. Вместе. По-другому просто не может быть. Не должно.

Теперь, после родов, Ксю казалась удивительно умиротворенной. Ни следа прежнего, казавшегося перманентным, напряжения и колючести. И я надеялся, что теперь все будет иначе. Что у нас получится наконец стать по-настоящему семьей. Ради сына. И самих себя — тоже.

Главные слова еще не были сказаны, но, находясь рядом, я ощущал, что нужен. Просто чувствовал это, просто знал, и даже не было нужды говорить об этом вслух.

От счастья, что теперь полностью сосредоточилось к крошечном комочке, который умещался, казалось, на моих ладонях, хотелось кричать на весь мир. Но в первую очередь я позвонил брату.

— Мишка… — выдохнул, не скрывая волнения в голосе. — У меня сын родился!

На том конце трубки возникло потрясенное молчание. С трудом владея собственным голосом, я торопливо и сбивчиво повторил:

— Миш! Миша, ты слышишь?! Я теперь папа! Папа, понимаешь?!

— Господи… — наконец выдохнул брат. — Как? Когда? Я же вот только на днях видел Ксюшу….

— Вчера, — ответил, буквально захлебывалось эмоциями. — Преждевременные роды.

— Ох ты ж бл*ха-муха! — не сдержался брат. — И как вы там? Ребенок в порядке?

— Да, слава Богу, — улыбнулся я. — Врачи говорят, что он, на удивление, настоящий богатырь!

— Мы можем приехать и поздравить?

— Думаю, да. Я наберу тебе позже и скажу, когда лучше.

Закончив разговор, я вернулся в палату. Ксю, еще недавно мирно дремавшая, теперь сидела на постели и при виде меня, кажется, выдохнула с облегчением.

— Я думала, ты уехал, — сказала она.

Я с улыбкой покачал головой.

— Не хочу с вами разлучаться.

Словно почувствовав, что я упомянул о нем, сын требовательно заголосил. Рассмеявшись, я склонился к нему и, взяв на руки, передал Ксю.

— Думается мне, Фролов-младший соскучился по мамочке.

Я смотрел, как Ксю прикладывает ребенка к груди таким естественным жестом, словно всегда умела обращаться с детьми. В то время как я, каждый раз беря сына на руки, боялся сделать что-то не так.

— Я тут подумал, — проговорил задумчиво. — Что нам все же нужно дать ему имя.

— И что надумал? — спросила жена, поднимая на меня свои невообразимые, огромные глаза.

— Может быть, Артур? — предложил я, ощущая, что буквально растворяюсь в этом взгляде.

— Как короля? — улыбнулась Ксю.

— Как короля, — кивнул я. — Разве может быть теперь кто-то главнее для нас?

Мы оба рассмеялись и я снова почувствовал себя безгранично, нереально счастливым.


Ребенок в доме — это всегда счастье. Во всяком случае, на красивых, идиллических картинках семейной жизни, годящихся разве что для иллюстрации сказок.

В реальности же это постоянные волнения, крики, обкаканные подгузники и бессонные ночи.

Нет, я не жаловался на эту жизнь. Я не променял бы ее ни какую другую.

Но в такие моменты, как тот, что наступил спустя некоторое время после выписки из роддома, я просто не знал, что делать. И это было самым страшным — непонимание, что творится с твоим ребенком.

Артур захныкал посреди ночи. Опасаясь, что сын разбудит Ксю, которая в кои-то веки спокойно уснула, я подхватил ребенка на руки и вынес в соседнюю комнату. Подумал, что, наверно, ему нужно просто сменить памперс.

Но дело оказалось вовсе не в этом. С нарастающим ужасом я смотрел, как Артур постепенно краснеет, а его плач нарастает, как снежная лавина, становясь все громче.

Должно быть, мне следовало разбудить Ксю, но рука не поднималась это сделать. Поэтому я не нашел ничего лучше, чем позвонить брату.

— Миша, Артур орет, как резаный! — сообщил я быстро и был очень возмущен, когда брат, зевнув, безразлично выдал:

— Ну и что?

— В смысле ну и что?! — приглушенно рявкнул я. — Ему плохо! Может, нужно вызывать скорую?!

— Не паникуй, папаша, — хмыкнул Миша тоном опытного бойца с загаженными подгузниками и прочими радостями отцовства. — Сейчас Таню тебе дам, она подскажет что-нибудь.

— Ну что там у вас? — поинтересовалась невестка и я повторил ей то же, что уже сказал брату:

— Артур орет! Я не понимаю, что у него болит и что делать!

— Колики, скорее всего, — сказала Таня возмутительно спокойно. — Не волнуйся, от этого не умирают.

— Делать-то что?! — не выдержал я.

— Потрогай животик. Твердый? Вздутие есть?

— Твердый, — подтвердил я с нарастающим ужасом. — И вздутие….

— Спокойно, — скомандовала невестка. — Попробуй помассировать.

— А если не поможет?

— Все равно пройдет, — хмыкнула Таня. — Все через это проходили, поверь мне.

— Мой сын — не все! — отрезал я и в этот момент услышал весьма характерный звук.

— Таня… — пробормотал я, перестав массировать животик. — Он обделался. Это хорошо?

— Смотря для кого, — рассмеялась она в ответ. — Для Артура — да, скорее всего плакать он перестанет. Для тебя — не очень, придется менять подгузник.

И действительно — испортив подгузник, сын лежал теперь смирно, довольно улыбаясь. Вот ведь маленький засранец! Причем в самом буквальном смысле этого слова.

— Кажется, попустило, — сообщил я невестке.

— Ну и отлично. С боевым крещением, папаша.

Я уже собирался поблагодарить Таню и окончить разговор, чтобы заняться сменой памперса, но тут трубку снова взял Миша.

— Макс, сейчас, наверно, не самый подходящий момент, — заговорил он. — Но я решил тебя предупредить. Так, на всякий.

— О чем? — поинтересовался я рассеянно.

— Твою бывшую из тюряги выпускают. Какой-то олигарх посодействовал.

— П*здец, — только и смог я сказать в ответ на эти новости.

— Ты чему сына учишь? — раздался рядом голос Ксю, в котором звучал мягкий упрек.

— Миш, спасибо за все, потом перезвоню, — поспешно закончил я разговор и обернулся к жене.

— Ты почему не спишь? — поинтересовался недовольно.

— Проснулась, а вас нет, — пожала она плечами. — Что случилось?

— Уже все в порядке, — откликнулся я. — Были колики, но мы с ними справились.

— Говоришь так, словно победил не колики, а страшное чудовище, — улыбнулась жена.

— Вообще-то это пострашнее любого чудища! — парировал я.