— Дрожишь? Боишься меня? Решила, что я с тобой быстро покончу? — уточняет. — Может, на то и был расчёт? Запись включить, выключить всё по щелчку. Чтобы меня сорвало. Чтобы своими руками себя козыря лишил, а? Как считаешь, ну? — спрашивает Зверь. — Давай, молоти языком всё, что тебе кровь родная подсказывает?

— Отец не тот, кто жизнь дал, а кто воспитал, — говорю упрямо, с тоской подмечая, что будто уже не сомневаюсь в родстве с ублюдком, а просто оттягиваю момент окончательного прозрения по привычке.

— Обломается Порох. Своими приколами он меня не проймёт. Сказал тебе — подо мной лежать будешь! Значит, так и будет.

Его пальцы контуры моего лица очерчивают жаркой дорожкой. Лёгкое прикосновение жалит, заставляя вздрогнуть. Он губы трогает едва ощутимо, но как будто сотни иголок по всему телу вонзаются.

— А ведь я с тобой даже не начинал забавляться, Конфета! Иначе ты бы голос на визг сорвала… — ухмыляется.

Обещания похоти жаркой обжигают похлеще всяких прикосновений. Голос у него становится хриплый. Надтреснутый, словно о преграду ломается. Хищный рокот дикого Зверя.

Мне и этого с лихвой хватает. Но в следующий же миг его грубые руки моё тело сминают.

— Насажу тебя на кол, как муху на булавку. Дёргать на члене будешь, как кукла заведённая… — шепчет хрипло и похотливо в волосы мои дышит.

Его голос и успокаивает, и взрывает фантазию грязными картинами. Потными. Жаркими. Душными. Но тело отзывается. Тянет вперёд, наталкивается на раскалённый гранит, отступает, но он… не даёт. Прижимает теснее, врезается бёдрами, давая почувствовать длину вздыбленного, как мачта, ствола. Трясусь от ощущений острых.

— Уже хочешь на мой болт, — ставит вердикт. — Скоро распечатаю тебя по всем фронтам, Малая.

Потом небрежно отстраняет от себя и в сторону тачки подталкивает. На этот раз мне предстоит ехать с ним. Внедорожник огромный и чёрный. Лоснящийся лаковым блеском, как бок откормленной пантеры. Настоящий танк, не меньше.

— Полезай, — командует Зверь.

Дверь передо мной открывает и, не дожидаясь, пока на подножку запрыгну, поднимает меня внутрь ручищами. Каждый раз, когда он меня касается, я поражаюсь тому, какой он огромный. Амбал. Гора мышц. Сила и мощь мужская. Наверное, героев сказок именно такими изображали.

Только мы не в сказке. В его глазах — тьма, на губах — улыбка подонка, и слова — отрава.

Интересно, как Зверь собирается сравнивать результаты? Зачем Пороху много лет назад потребовалось тест-ДНК делать? Сомневался? Если так, то кто моя мать?

В тягостных раздумьях немного времени проходит. Потом багажник открывается сзади. Я оборачиваюсь, видя, как Пятый ещё с одним мужчиной сумки грузят. Почему-то кажется, ничего хорошего в них нет. И точно — одну сумку расстёгивает и пистолет проверяет, за пояс заткнув. Потом перекладывает что-то с места на место и взвешивает на руке ручной пулемёт. Ризван подходит. Говорит что-то, но слышно плохо. Может быть, стекло бронированное? Вижу только, что Пятый с неудовольствием оружие обратно складывает и залезает в машину на место водителя. Потом Ризван машину обходит и на переднее садится.

Последним Зверь залезает. Рядом со мной. Сразу же за плечи меня тянет и вынуждает головой на колени его лечь. Горячей ладонью шею накрывает и сжимает.

— Сдавить и проблем будет меньше, да? — спрашивает, наклонившись. Шёпот хриплый ухо обжигает. — Чё не отвечаешь, Малаая?

Пальцы его жёстко давят, чуть-чуть дыхание перекрывают и ослабляют нажим. Играет. Как кот гигантский с мышью. Можно пытаться убежать со всех ног или топтаться на одном месте, итог будет один — сожрёт.

— Сам же сказал, что тебя так просто не проймёшь! — отвечаю чуть севшим голосом и жадно воздух глотаю, как только появляется возможность.

Жар его тела даже сквозь джинсы грубые чувствуется. Как будто на камне лежу, солнцем нагретом. Одну ладонь под голову подкладываю, а второй его колено накрываю. Мощное, крупное. Как всё в нём. А если головой чуть назад податься или обернуться к нему лицом, можно будет увидеть, как ширинка натянута до предела его крупным и толстым органом. Тем самым, на который он меня обещал насадить и повертеть.

Едва подумать успела, как лёгким толчком он меня лицом к себе разворачивает. Мой взгляд о его ширинку бугрящуюся спотыкается. Щёки жаром опаляет. Я ясно представляю его крупный ствол, покрытый венами. Толстый, длинный питон, с блестящей смазкой. Сперма, вырывающаяся толчками. Порочное видение опаляет. Под рёбрами будто жидкий пламень и огненный лёд смешиваются. Сглатываю и прикрываю глаза, будто не замечаю, что он возбуждён.

— Трогай…

Сначала я на свой счёт этот приказ принимаю и замираю, пунцовея. Но едва машина с места сдвигается, ругать себя начинаю. Похоже, что у меня от этого головореза мысли портятся и становятся пошлыми до ужаса.

— Дмитрия с охраной отправил? — спрашивает Зверь.

Откидывает на спинку сиденья и удобнее располагается. Рукой плечо моё накрывает. Он свои руки омыл от крови. Но всё равно ссадины свежие и ноют, должно быть, разбитые костяшки. Даже не знаю, чего ему стоило сдержаться. Хотя нет, знаю. Разнесённого в щепки кабинета хозяина мотеля.

— Отправил, — отзывается Ризван. — Сказал, чтобы драпал и всем своим наёмным приказал сделать тоже самое. Семьи у него нет, любовница есть. Но он ей быстро замену найдёт, если понадобится.

Они ещё о чём-то разговаривают. Меня голос Ризвана баюкает, как колыбельная. Спать тянет. И тепло ладони Зверя приятно кожу дразнит. Как будто одеяло сверху набросили.


Просыпаюсь, словно от резкого толчка. Сажусь.

— Где мы?

В машине нет никого. Я одна. Темно. Фары только ночную тьму рассеивают. Машины в черте города остановились. Вдалеке — огни яркие лентой вьются, а здесь, на отшибе, только заправка, и несколько коттеджей, обнесённых двухметровым забором.

Я осторожно из машины выскальзываю. Чуть вдалеке возле внедорожника мужчины толкутся гурьбой. Что-то обсуждают. Зверя среди собравшихся ищу. Спросонья глаза цепляются за тёмные силуэты и судорожно скачут с одной фигуры на другую. Ближе подхожу. На земле тело лежит. Мужчина. То, что он мёртв, понятно по неестественно вывернутой на бок шее.

— Странно только, что ты, Тахир, сам жив, а на подельника лепишь! — слышится голос Пятого.

Ризвана и Зверя среди собравшихся нет. И от осознания этого холод неприятный по щиколоткам вверх ползти начинает…

Глава 50. Арина

Бежать надо. Прочь. Спрятаться, пока не заметили. Так разум советует. Но я вместо него голоса бандюков слушаю.

— Посмотри в его телефон. Он звонил. Одному и тому же. Когда я его подсёк, он тоже этот номер набирал, — едва говорит Тахир в ответ. — И на меня накинулся, когда понял, что я его спалил.

Мужчину двое держат. Лицо разбитое. Губы — лепёшки кровавые.

— Проверить несложно, — говорит Тахир.

Потом меня замечает и глаз разбитый прикрывает. Мужчины в мою сторону поворачиваются. На меня взгляды банды устремляются.

Внезапно холодно мне становится. Жилы страхом выкручивать начинает. Зверя нет. Ризвана тоже. Есть только банда. И там не все — их люди. Тот же Немец часто недоволен, а сейчас и он есть среди собравшихся. Взглядом по мне гуляет липким. Вдруг случилось чего, пока я спала?

Дрыхла без задних ног и даже не заметила, как Зверя и Ризвана не стало? Что, если убили их, а теперь — мой черёд?!

Я пытаюсь за что-то зацепиться. За пустяк. За мелочь. За опору хоть какую-то. Чтобы не упасть.

Взгляд сам на землю сухую, пыльную опускается. На лицо мужчины. Оно кажется мне смутно знакомым. Сила неизвестная меня вперёд толкает. К нему. Миную Пятого осторожно и пристальнее вглядываюсь.

— Я его знаю, — внезапно говорю, рукой на мертвеца показывая.

— Да ну? И откуда прэлэстной мадемуазель этот утырок известен? — склабится Пятый.

Хищно и нехорошо. Он всех горазд подозревать. Как шакал ощетинивается. Никому вокруг не доверяет. Ни Немцу, ни Вялому, ни Тахиру, которого держат. Даже мне не верит. Да и с чего бы, спрашивается?

Я подхожу и на корточки рядом с мертвецом сажусь. Никогда их не боялась, мертвяков. Деда Лёша всегда говорил — живых бойся, а мертвецам сон их беспробудный оставь и покой.

Осторожно лицо мужчины трогаю. Оно ещё тёплое. Едва-едва. Но всё же.

— В деревне я его видела. Незадолго до вашего появления. Шастал по округе… Машина у него сломалась. На пару дней завис в деревне. Потом машину, как по волшебству, смог сам починить и укатил.

— В деревне ошивался? — перебивает меня Тахир, кровь рукавом подхватывает. — А мне говорил, что к сестре ездил. В город другой. Она у него больная. На диализе постоянном. Часто мотался… Значит, не туда мотался. Машина какая у него была?

— Серая какая-то. Не такие, как эти, — в сторону навороченных внедорожников машу. — Намного проще. Иномарка подержанная, но не дряхлая. Внимание сильно не привлекала, мы подумали, что это один из городских. Они иногда заезжают к деревенским за продуктами.

Я ком в горле сглатываю и на Пятого смотрю.

— Сейчас темно, я его всего пару раз видела. Могу ошибаться. Но у него была татуировка на левой стороне шеи. Крест перевёрнутый или что-то такое. Перевернуть его надо. На другой бок. Если татуировка на шее есть, то это он. Пришлый.

Пятый думает недолго. Потом сам подходит, на корточки присаживается и мертвеца переворачивает на другой бок. Ворот рубахи ниже опускает.

— Есть крест, — цедит сквозь зубы. Поднимается, ладонь мне протягивает, помогая встать. — Давно это было?

— За неделю или может чуть больше, точно не скажу. Но в деревне людей мало. Всех своих знаем, поэтому чужака я запомнила. Да и глаза он мозолил первый день, шлялся и продукты покупал у деревенских. Молоко, мясо, сметану… У нас с дедом яичек домашних купил, говорил, семье в город отвезёт. Всё натуральное, мол, вкуснее, чем магазинное. Только…