Эллен Росс - Беременная для Зверя

— Чем ты раньше занимался? До трагедии?

Зверь плотно челюсти смыкает.

— Опять нарываешься.

— Узнать хочу. Можно?

— Зачем тебе знать это, Малая? — хрипло спрашивает. За руль крепче хватается.

— Чтобы понять.

— Ну, скажу я тебе… Допустим. И чё дальше? Ты жалеть меня станешь? Да мне это на хрен не упало, сожаление твоё пороховское!

— Жалеть? Тебя? — спрашиваю. — Ни за что!

— Хоть в этом не дурная. Ублюдков жалеть не стоит и по голове гладить — тоже. Они за это руку твою по локоть отгрызть могут, в курсе?

— Могут, — соглашаюсь. — Или нет. Если помочь не поздно. У нас в деревне пёс был. На людей кидался. Бешеным его считали. Пока его не придавило в доме старом. Насмерть. Мне дед потом сказал, что у него в десну колючка от проволоки намертво вцепилась. Вот он и бесился. А помогли бы ему, вдруг не кидался бы и не кусал никого?

Зверь раскатисто смеётся.

— Батины легенды в ход пошли. Да, Арина? С псом дурным меня сравниваешь. Так ведь твой батяня мне сам эту колючку в пасть загнал!

Зверь машиной водит лихо. Уверенно. В каждом жесте — сила чувствуется и властность. Он весь такой — брутальный и непреклонный. Если влететь с него со всего разбегу и обломаться можно. В пыль. Калёная сталь под тканью одежды и куртки кожаной. Непробиваемый. Непрошибаемый. Камень.

— Юрист.

Вздрагиваю от слова короткого. На Зверя смотрю.

— Сама спросила. Вот и узнала. Ну чё, легче стало?

Я в голове уместить пытаюсь всё, что о нём знаю. Пазл собрать. Мозаику запутанную. Пока не удаётся. Сложный он. И работу мне облегчать точно не собирается.

— Ты уже взрослый был, когда это случилось?

— Да.

— Сколько лет?

— Много. Если возрастом мериться, ты мне в дочки годишься. Только у нас другая плоскость. Плотская. И на тебя у меня дымится…. Не по-отцовски. Так что стоять тебе сегодня раком, Арина Порохова. Долбить буду нещадно…

Отмахиваюсь от его обещаний грязных, как от паутины липкой.

— Последний вопрос. Как тебя зовут? Ру… Только это слышала. Как полное имя?

— Приехали, — бросает мне вместо ответа.

Обходит автомобиль и вылезти помогает. Придерживает бережно. Как в нём эта деликатность чуткая и похабщина низкосортная сочетаются? Убийственная смесь. Взрывоопасная. Будоражащая.

Он выбраться помогает, поддерживая. Всем своим видом показывает, что мне стоит рот свой на замок закрыть. Амбарный, желательно. И ключ выбросить на дно реки.

Вот только чувствую я, что лёд уже трещинами пошёл. Может, не хочет он того. Не желает. Сопротивляется. Но весна не спрашивает разрешения. Топит всё лучами солнца. Оно холодным в марте кажется. Но дело своё знает. Пригревает. Превращает холод зимы в снег грязный, в слякоть скользкую, что под ногами хлюпает. Только после жуткой зимы и такому радуешься, зная, что потом ещё лучше станет.

Мне никто гарантии не даёт. Что лучше станет, что жизнь не оборвётся прямо сейчас, что в грязи меня не утопят. Но я за ладонь Зверя цепляюсь и на месте замираю. Перебираю в голове имена не русские.

— Руслан?

Зверь хмурится.

— В бутик лыжи направляй, дознавательница.

Реакция почти мёртвая. Холодно, значит. Не Руслан.

— Рубен?

Хохот в ответ громкий.

— Рустам?

Ухмылка одним уголком губ чувственных. Неужели опять мимо? А какие ещё имена на «Ру» начинаются? Других не знаю…

Зверь передо мной дверь бутика распахивает. Перелив колокольчика мелодично звучит. Вперёд иду.

— Всё-таки Рустам, да?

Резко оборачиваюсь, успеваю словить в его тёмных глазах раздражение едкое. Не успел спрятать. Злится. На Ризвана, наверное, в первую очередь. За то, что тот язык за зубами не удержал в нужный момент.

— Рус-там… — пробую это имя. Красивое. Необычное.

— Для тебя — Зверь. Иного не заслужила, — рыком пронзает.

До дрожи. До мурашек. До трясущихся коленок.

— А что нужно сделать, чтобы по имени звать? — шепчу.

Еле слышно. Голос как шелест сухой травы между ладоней. Едва на ногах стою, от дерзости своей шалея.

И Зверь тоже стоит. Смотрит на меня недоверчиво. Мир вокруг нас останавливается. Замирает. Хрупко. Дышать страшно. Вдруг неосторожно — и купол хрустальный трещинами пойдёт — вниз осколки градом посыплются. На меня. Никто же не спрячет. Зверь уж точно собой не закроет.

По губам Зверя ухмылка расползается.

— Что нужно? — хмыкает.

Внутрь магазина роскошного меня заталкивает. Помещение большое. Словно не зал для одежды, а хоромы царские. Даже пахнет изысканно. Тонко. Блеск софитов и игра света на обилии хрома глаза режет бликами.

По залу продавцы перемещаются, обслуживая покупательниц, идущих с видом королев. Непустой магазин, одним словом.

Зверь меня на середину зала ведёт. На плечо ладонью давит.

— Здесь мне отсоси. Сама. Вот моё условие…

Оборачиваюсь. На нас взгляд консультантов устремляются. Они всем своим видом угодить желают. Показывают, что служить готовы.

Отсосать. Здесь. При людях? Я вниз взгляд перевожу и ком сглатываю при виде бугра огроменного, от которого ширинка топорщится. Конечно, он уже готов. Ещё в машине завёлся. От разговоров своих пошлых. Похоть — его второе имя. Чистый секс под бронзовой кожей.

— Чё, Малая? Уже не хочешь горлом брать? Кишка тонка, да? Тогда какого хера лезешь, а? Хули на большое примеряешься, если на мелочь неспособна? — спрашивает резко, но тихо.

Его голос дерёт по коже мурашками. Не хуже мороза. Все внутренности в узел тугой скручиваются. Паника по щекам хлещет. Ознобом ледяным вдоль спины проносится. Ноги к полу прирастают намертво. Не сдвинуться. Столбенею. Только в глаза Зверя смотрю. Тёмные и лютые. Безжалостные. Тьмой своей он мне может хребет переломить. Шутя. Играючи.

Если захочет. А он хочет. Ведь я его из себя уже который день вывожу. Раздражаю одним только видом и фактом своего существования.

Разозлила я его. Снова.

— На такое неспособна, — соглашаюсь.

Губы пересохшие быстро облизываю языком. Вижу, как ноздри его носа хищно трепетать начинают. И бугор под джинсами стремительно в размерах увеличивается. Вздыбленный ствол крепчает. От одного только взгляда на мой рот. Он уже там оказаться хочет. Подвигаться. Подолбиться, так он говорит. Засадить до глотки.

— Тогда и говорить не о чем. Пшла вон, — шипит злобно.

— Здесь в рот брать не буду. И сделай я это… при них, — взглядом помещение обвожу. — Ты меня за шлюху считать станешь. Я не такая.

— Ты и есть шлюха.

— Твоя? Ты сам так сказал. Волосы под платком спрятать хочешь, а рот своим… своим… стволом при других иметь будешь? — говорю, понимая, что вся красная от этих слов становлюсь. Абсолютно вся. Даже ладони жаром покрылись и влагой.

Зверь губы в ухмылке кривит. Выражение его лица меняется немного. Кажется, я не прогадала. Всё верно сказала, пусть он и не признается в этом.

— И чё дальше? Тупик.

— Нет. Когда я сама… Без твоего принуждения это сделаю, тогда… можно будет тебя по имени называть?

Он ко мне придвигается штормом яростным. В тело своё вбивает. В грудь зарыться заставляет лицом.

— Когда ты сама сделаешь… что? — шепчет в волосы. — Договаривай. Учись языком работать. И в глаза мне смотри.

Цепко подбородок хватает. В капкан жёсткий.

— Говори, — приказывает.

— Когда я сама… твой… член… в рот… возьму…

— И?

— И отсосу тебе… — едва выдыхаю, чувствуя, как губы горят.

Нутро печёт. Всё. Бёдра судорогой сводит. Низ живота бунтует от одной только мысли, как я сама потянусь к его ширинке. Без понукания. Без принуждения. Подразню языком набухший конец ствола напряжённого. Головку с плотью обрезанной смочу и всосу. По сантиметру вберу. А потом — дальше. Глубже. Сама. Яйца его громадные поддерживая. Вперёд и назад. Поглощая. Так, как он любит. До самого основания. Смогу ли?

Сердце грохочет, как сумасшедшее. Без остановки. Вердикта его жду.

— Сделаешь на пятёрку — зачтётся. Без базара.

Отступает и дыхание переводит. Словно тоже о нём забыл на некоторое время. А теперь вспомнить пытается, как дышать.

— А теперь шмотки тебе выбрать надо нормальные. Чтобы не дерьмо ширпотребное. Вперёд…

Не дерьмо ширпотребное.

Мне до сих пор немного боязно вещей дотрагиваться. Дорогие. От количества нулей рябит в глазах. Но Зверь на цену не смотрит. Он одевает меня. Чтобы потом раздеть. Разодрать. Я это в его глазах вижу. Он приказ отдал и чёткие границы. Мусульманской одежды в этом бутике не нашлось. Но тело и по-другому спрятать можно. Зверь чёткие границы обозначил: платья, длиной в пол, юбки-макси, блузы без глубокого декольте. Платок обязательно.

Всё так и сделали. Одели. Запаковали. В футляр заковали. Только футляр получается соблазнительным — длина максимальная, но покрой такой, что даже простор изгибы тела подчёркивает и дымкой тайны волнует. Предвкушение разгорается в тёмных глазах Зверя. Он вроде меня уже голой видел. Но сейчас смотрит и будто впервые обнажить собирается.

— Покрутись, — требует.

Потом языком цокает и к себе подзывает. Я пару шагов делаю. Сейчас на мне юбка цвета марсалы, и нежно-голубая блуза. Ряд пуговок мелких, почти под самое горло застёгнутых.

Однако Зверь их быстро распускает, грудь в кружеве обнажая, и ухмыляется, обведя пальцем высокие контуры.

— Сиськи твои в этом разрезе ещё аппетитнее. Трындец тебе, Малая, сегодня будет. Хочу, чтобы вот так вечером меня ждала. Развратная училка, млять.

— Указку взять? — тихо спрашиваю и в глаза заглянуть осмеливаюсь.

Словно небо на меня опрокидывается и топит тьмой ночной. Губы Зверя раздвигаются в ухмылке порочной.